Михаил Калинин

Горящий в капле зеркал

Шелестело лето. Как на палитре неумелого художника, растущие вдоль шоссе деревья смешались в невообразимой гамме зеленых оттенков.

Автомобиль набирал скорость. Двигатель работал уверенно и равномерно, практически неслышно за ревом врывавшегося в открытые окна ветра.

Широкая полоса уставшего, размякшего от жара асфальта, растворяясь в зыбком трепещущем воздухе, упиралась в небо.

День был практически в разгаре. Солнце нещадно палило, прожигая своими лучами лакированную блестящую поверхность крыши, превращая кабину в настоящую парилку. Двое парней внутри небрежно смахивали напряженно повисшие перед глазами капельки пота. Застывший как желе воздух сжигал своим горячим дыханием легкие. Одежда противно прилипла к мокрому утомленному высокой температурой телу. В пепельнице дымилась сигарета, но курить ее ни у кого просто не было ни сил, ни желания. Минеральная вода в большой пластмассовой бутылке бесстыдно нагрелась и уже не могла спасать от жажды, служа путешественникам лишь жалким подобием душа, смывающего с лица и волос летящую от обочины пыль.

Начинался подъем и водитель практически до упора утопил в полу педаль газа. Завороженный толи пьянящим ароматом быстроменяющихся пейзажей, толи отупляющей разум жарой, пассажир пребывал в блаженной и сладостной истоме.

Непритязательная тихая музыка вырывалась из раскалившихся динамиков. Обычная рабочая поездка, в обычный рабочий ,-только чересчур летний день. Ничто не предвещало беду, все шло своим чередом и все было как всегда, но вдруг, откуда ни возьмись появился многотонный груженный бензовоз. Едкий запах солярки, черная гарь, вырывавшаяся из толстых никелированных выхлопных труб и застилающая мрачным туманом лобовое стекло, заставили насторожиться. Цистерна еле двигалась, и , догоняемая, неумолимо приближалась не желая уступить дорогу. Из под ее колес вылетали комья мокрой, непонятно откуда взявшейся в такую сухую погоду, жирной грязи, противно звякала подвешенная сзади к бамперу цепь. Водитель моргнул фарами, просигналил, бесполезно грузовик не пропускал.

Тогда он решил обойти его справа, так как слева стояли разделительные ограждения, он приготовился к маневру, но тут бензовоз резко вильнул, и, освободив проезд, прижался к обочине. Как раз в этот самый момент, вместо него, на той же полосе вырос огромный бетонный блок, судя по всему забытый строителями после ремонта дороги. Раздался скрип тормозов, водитель тщетно попытался справиться с рулем, но тот упрямо не захотел выворачивать. Уже через миг сильнейший удар практически вмял машину в камень и отбросил в сторону. Еще удар, звон бьющегося стекла, скрежет железа, невообразимые человеческие вопли, искры волшебным фейерверком вырвались из-под кузова перевернувшегося набок и летящего в бесконечность автомобиля и тут же рассыпались кровавыми звездами по земле.

Он проснулся.

Бесконечный сотовый сон. Он преследует его, как опытный охотник преследует свою добычу, играет с ней, заманивает, вроде отступает и вновь, появляясь откуда ни возьмись, с новыми силами набрасывается. Изматывая ее, он всегда знает, что последнее слово, последний выстрел, останется за ним. Неважно сколько продлится действие, скверный театр одного актера и одного зрителя, его интересует сам процесс , и только потом результат. Так и здесь: редкая ночь проходит без безумно летящей машины, разбивающейся за доли секунды вдребезги, внутри которой сидит он, Алексей. И в миллионный раз он задает себе вопрос, даже не себе, и не вопрос, он просто кричит в пустую, дышащую видениями тишину: "Но ведь мы же вырулили ?!!" .

И в шуршании занавесок пытается разгадать ответ, ответ сна. Грохнет ли выстрел? А может осечка? Может и нет никакой охоты... Может просто бред, глубоко затаившийся страх, пытающийся свести его с ума.

Он опять с головой окунается в тот день, окунается, как в ледяную прорубь, так, что судорогой сводит все тело, сводит мозг, вытаскивающий из пелены воспоминаний трагические события.

Вспоминает, как замер он в кресле, уперевшись ногами в торпеду, как долго не мог прийти в себя после аварии, как потом до ночи сидели они с Шуриком, водилой , в каком-то кабаке и пили, практически не закусывая, напивались, чтобы не слышать застывший в ушах звон, хрустальный, космический звон падающих метеоритов , бьющихся зеркал, и как, бросив в чужом дворе машину, пошли домой пешком, потому что боялись даже взять такси.

А потом несколько лет счастливой, вполне сносной жизни, радость и переживания которой практически не запомнились, растаяли в быту, стерлись. Но тот случай так и тянул за душу, не уставая петь свою страшную глухую песню. Проходил через все стальною нитью ночных кошмаров. Та же машина, то же место, и, самое ужасное - тот же конец. Ни врачи, ни целители не смогли ничего сделать. Гипноз не принес никаких результатов. Жена, уставшая от его бесконечных криков, будящих ее на рассвете, спала теперь в соседней комнате, она не перестает любить его, но вынести этого уже не может . Он не обижается на нее. Ведь даже недавно погибший музыкант, одно время приходивший в его сны, исчез куда-то, не в силах разделить с ним смертельной гонки. А ведь бывало так подолгу, так интересно они общались. Разговаривали об искусстве, о жизни. Спорили о смысле, смысле всего происходящего вокруг, не соглашались, разгоряченные, вспыхивали, ругались, но всегда мирились. Мирились, потому что Алексей поним!

!

!

ал своего гостя , чувствовал, чувствовал так, как чувствуют только близких друзей.

Порой по утрам он мог подолгу осмысливать ночные беседы, наслаждаясь полнотой общения, откровенностью их отношений. Ему казалось, что он разгадал загадку его характера. В некоторые моменты он сам не верил, что это лишь сон и музыкант умер, и они никогда не были представлены друг другу, настолько волшебными были эти фантастически реалистичные видения.

То они вместе сидели в студии, бренча на гитарах всякую ерунду, то бегали по коридорам, пытаясь найти выход из мифического лабиринта. Болтали, ходили друг к другу в гости. Алеша очень хорошо представлял себе его квартиру, хотя ни разу в ней не был. Представлял, или придумывал до мельчайших подробностей: фарфоровые вазочки с искусственными цветами, фотографии родственников в позолоченных рамках, висящие рядом с дверью , буфет с толстыми дубовыми створками и запыленными стеклами, какие-то куски пола, -лакированный, устланный ромбиками паркет , ковер с мягким шерстяным ворсом и следами от ножек обеденного стола, пятно на обоях в гостиной, сами обои не бумажные, а какие-то клеенчатые с необычной фактурой; коллекция копакт-дисков, разбросанные по полкам медиаторы, треснувший пульт от телевизора, лопнувшие струны, и множество других занятных вещей, из тех, которые составляли быт никогда незнакомого ему человека, он видел так четко, что поражаясь реальности своих ощущений, ощущен!