Изменить стиль страницы

Завершив этот общий обзор, я остановил свой взгляд отдельно на тех предметах, которые, похоже, заслуживали моего внимания.

Прежде всего это был набор одежд, которые, покачиваясь, висели на гвозде у изголовья кровати, явно не изведав прикосновения ничьей руки с тех пор, как у них, по всей вероятности, отняли мертвое тело дамы в сером.

Этот набор одежд, принятый мною за саму даму в сером и внушивший мне такой ужас, что у меня отнялись ноги – и я, дорогой мой Петрус, могу Вам в этом признаться теперь, когда, благодаря присущей мне силе воли, я вошел в эту комнату и осмотрел ее так бесстрашно, как мог бы это сделать только самый смелый человек трех королевств,[470] – так вот, этот набор одежд состоял из чепчика, нагрудника, какие носили в середине шестнадцатого века женщины среднего общественного положения, юбки, некогда белой, а ныне ставшей серой, и серого платья, ставшего черным.

Мы распознавали эти различные одежды, приподнимая их одну за другой, ведь снять их с гвоздя, чтобы тщательно осмотреть, Мэри из робости, впрочем простительной ее полу, отказалась наотрез, хотя я и предлагал ей взять эти одеяния в подарок.

По правде говоря, я предлагал ей не лучший подарок!

Все в целом нельзя было бы продать тряпичнику даже за два пенса, настолько обветшали ткани – то ли под воздействием времени, протекшего с тех пор, когда одежды были повешены на гвоздь, то ли из-за пользования ими носившей их особой, прежде чем эта особа сняла их, чтобы войти в вечность так же, как она оттуда вышла.

Но не из-за ветхости тканей Мэри отказалась от подарка; она без обиняков заявила, что не только носить одеяния покойной, но даже прикоснуться к ним значило бы навлечь на себя несчастье.

Как Вы, конечно, догадываетесь, я расхохотался, столкнувшись с подобным суеверием, и, чтобы показать бедной женщине всю меру презрения, какое оно у меня вызывало, протянул руку к этим нарядам.

Но, как только я к ним прикоснулся, гвоздь, несомненно изъеденный ржавчиной, распался и все одежды, с мрачным шелестом скользнув по стене, упали на пол и подняли вокруг себя облачко зловещей пыли, какая поднимается из глубины иссушенных гробниц.

– О господин Бемрод, – вскричала Мэри, – вы коснулись одежд дамы в сером, и это навлечет на вас беду!

Сколь бы смехотворным ни было это предсказание, в голосе Мэри звучала такая убежденность, слова ее были произнесены в таком сумрачном месте, а обстоятельства, в которых мы оказались, были столь необычными, что, должен сказать Вам, дорогой мой Петрус, я почувствовал, как дрожь прошла по моему телу.

И тут мне пришла в голову другая мысль, ничуть не ослабившая впечатления от первой: а что если одеяния, которых я сейчас коснулся и которые затем столь быстро упали от прикосновения моей руки, являются теми одеждами, какие дама в сером носила как раз для того, чтобы являться людям.

В таком случае я прикоснулся к одеянию не только покойницы, но и к одеянию призрака, что гораздо хуже.

Так что я с ужасом отпрянул от этих одежд, оставшихся на том же месте, куда они упали.

Затем я стал осматривать шкафы.

В том, что стоял у камина, хранилось несколько предметов кухонной утвари, и это доказывало, что дама в сером сама занималась приготовлением еды, причем в своей убогой комнате; в остальных шкафах лежало лишь несколько лохмотьев старого белья – то ли столового, то ли нательного.

О манускриптах, о документах, которые могли бы дать хоть какие-то сведения относительно этой мрачной истории здесь не было и речи.

Мы разыскивали их настолько тщательно, что открыли каждый стенной шкаф, приподняли каждую рамочку и даже заглянули за уже упомянутое помутневшее зеркало, похожее на мертвый стеклянный глаз этой печальной комнаты, надеясь найти там хоть клочок пергаментной рукописи или бумаги с печатным текстом.

Но, повторяю, дорогой мой Петрус, мы там совершенно ничего не обнаружили.

Какое-то тревожное чувство, для Вас, впрочем, вполне понятное, заставило меня ускорить поиски.

Меня беспокоило то, что дверь останется открытой, а стена – разрушенной; такое обстоятельство весьма благоприятствовало тому, чтобы дама в сером совершала свои ночные прогулки.

Отчаявшись найти хоть какие-то нужные мне сведения, я решил закрыть дверь и как можно скорее вновь ее замуровать.

Осмотрев повреждения, нанесенные мною, я пришел к выводу, что закрыть ее снова – дело неосуществимое.

Та часть стены, куда входила замочная задвижка, была разломана.

Так что мне потребовались бы одновременно и слесарь, и каменщик.

А вот замуровать проделанное мною отверстие в стене было не столь уж сложно.

Для этого мне понадобились бы только известковый раствор и несколько кирпичей, которым вместе с обломками стен предстояло заменить кирпичи, разрушенные скарпелем или ломом.

У меня было промелькнула мысль послать Мэри к каменщику за ведром известкового раствора и мастерком, а самому в это время постеречь дом, но я опасался, что она, пребывая во вполне понятном смятении после предпринятой нами вылазки, не сумеет попросить именно то, что мне нужно, а потому предпочел оставить ее в доме и самому пойти к каменщику.

Итак, я сообщил ей мое решение и предложил спуститься на первый или второй этаж, если ей страшно остаться здесь, на третьем, но она мне спокойно ответила:

– Обо мне не беспокойтесь, господин Бемрод; идите за вашим ведром с известью и за мастерком, а я тем временем буду еще искать – вдруг найдутся какие-нибудь сведения об этой бедной неприкаянной душе, которой Господь по милости своей предоставил на долгие годы место в чистилище, где она пребывает и поныне!

– Хорошо, Мэри, – согласился я, – у меня было желание остаться здесь, а вас послать к каменщику, но, если вам не страшно…

– Простите, господин Бемрод, – перебила меня служанка, – вам хочется, чтобы я туда пошла, а вы остались здесь? В таком случае…

– Нет, нет, – живо возразил я, – раз уж мы договорились, то пусть все так и будет.

И, перескакивая через несколько ступенек, я сбежал вниз, предоставив бесстрашной Мэри продолжить поиски.

Дорогой мой Петрус, я назвал ее бесстрашной, поскольку, даже учитывая, в конце концов, что мужество этой женщины, вне всякого сомнения, обусловлено низким уровнем ее душевного склада, который не позволяет чувствам простых людей быть такими же тонкими и глубокими, как у натур утонченных, я не могу, тем не менее, не отдать должное ее бесстрашию.

Ибо если я и не человек праведный, о котором говорит поэт Гораций,.[471] то, по крайней мере, человек беспристрастный, о котором говорит апостол Павел[472]

XI. Важная новость

Уже через четверть часа я вернулся с предметами, за которыми отправлялся.

Правда, я поостерегся сказать каменщику, для чего мне нужно на время его ведро и его мастерок и зачем я покупаю у него известковый раствор.

Быть может, он не захотел бы мне его продать; быть может, он не захотел бы дать мне на время свое ведро и свой мастерок.

Я сослался на необходимость починить стену пасторского двора.

Поскольку калитка в мой двор будет закрыта, кто может знать, какую стену я чиню?

Итак, я закрыл калитку и поднялся на третий этаж с мастерком, известковым раствором и ведром.

Пока я отсутствовал, Мэри не прекращала поисков, но ничего не нашла. Для меня стало очевидным: если какие-то бумаги и пережили все это бедствие, искать их следовало не в комнате дамы в сером, а в каком-то другом месте.

В конце концов, благодаря только что совершенному великому деянию я все же добился результата, убедившись в том, что в комнате совершенно никого не было.

Никакой призрак, никакое привидение, никакой выходец с того света не воспротивились предпринятому нами скрупулезному осмотру помещения.

вернуться

470

То есть Англии, Шотландии и Ирландии, из которых состоит Британское государство.

вернуться

471

Здесь имеется в виду образ справедливого и твердого в решениях мужа из оды Горация, посвященной императору Августу:

Кто прав и к цели твердо идет, того
Ни гнев народа, правду забывшего,
Ни взор грозящего тирана
Ввек не откинут с пути…
(«Оды», III, 3, 1–8; пер. Н.Гинцбурга.)
вернуться

472

Павел – один из самых почитаемых в христианстве апостолов. Согласно Писанию, он никогда не был знаком с Христом, в молодости являлся правоверным иудеем (его еврейское имя – Савл) и принимал участие в гонениях на первых христиан; намереваясь начать широкое преследование бежавших из Иерусалима христиан, отправился в Дамаск, но на пути испытал чудесное видение – воссиял яркий небесный свет, от которого он упал на землю и на время ослеп, и послышался голос Христа, укорявшего его: «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?» (Деяния, 9: 4); после этого стал ревностным проповедником христианства и именовал себя только римским именем Павел (он был римским гражданином); по преданию, был казнен в Риме в 66 г. во время гонений на христиан. В Новом завете содержится 14 посланий, авторство которых приписывается апостолу Павлу.