Ни у Хартли, ни у Джонса не было врожденного садизма, который так часто проявляется в подобных случаях, - как у того остряка, который предлагал солонину в качестве лекарства. Но сами они не страдали, и поэтому давно уже забыли о своем собственном мучительном опыте, когда они еще были новичками, и просто не в состоянии были понять, что Уингейт буквально переживает "судьбу горше смерти". Даже значительно горше, ибо мучение это длилось целую вечность, настолько искажено чувство времени у тех, кто страдает от космической и морской болезни, а также (как я слышал) у курильщиков гашиша.

В действительности же остановка на Луне длилась менее четырех часов. Лишь к концу стоянки Уингейт овладел собой настолько, что у него снова возник интерес к радиограмме Джонса. К тому же Джонс заверил его, что в Луна-сити он сможет провести время до отправки обратно на Землю в отеле, снабженном центрифугой.

Но ответ на радиограмму запаздывал. Джонс ожидал вестей от сестры по истечении часа - возможно, еще до того, как "Вечерняя Звезда" опустится в доках Луна-Сити. По мере того, как проходили часы, он стал получать из радиокаюты все менее дружелюбные ответы на свои вопросы. В семнадцатый раз обозленный техник резко предложил ему проваливать. Вслед за тем Джонс вдруг услышал предупредительный гудок к поднятию корабля; он вернулся и сообщил Уингейту, что его план, очевидно, рухнул.

- У нас, правда, еще в запасе десять минут, - произнес он с полной безнадежностью. - Если радиограмма придет до того, как нам дадут старт, капитан сможет высадить нас в последнюю минуту. Но похоже на то, что нет больше никаких шансов.

- Десять минут... - произнес Уингейт. - А мы не могли бы как-нибудь выбраться наружу и бежать?

Джонс, казалось, уже был доведен до белого каления.

- А тебе уже случалось когда-нибудь убегать в безвоздушном пространстве?

Во время перелета от Луна-Сити до Венеры Уингейт был слишком занят, чтобы мучиться от космической болезни. Он многому научился по части мытья уборных и проводил десять часов в день, совершенствуясь в своей новой профессии. Жандармы злопамятны.

Вскоре после того, как "Вечерняя Звезда" покинула Луна-Сити, она вышла за пределы, в которых возможна радиосвязь с Землей; оставалось только ждать прибытия в Адонис - порт Северной полярной колонии на Венере. Там Компания имела достаточно мощную радиостанцию, чтобы поддержать непрерывную связь с Землей, за исключением шестидесяти дней прохождения Венеры по ту сторону Солнца и более короткого периода солнечных помех при ее прохождении между Землей и Солнцем.

- На Венере нас, наверно, будет ждать приказ об освобождении, заверил Джонс Уингейта, - и мы тут же возвратимся с обратным рейсом "Вечерней Звезды", но уже в каюте первого класса. В самом худшем случае, нам придется ждать "Утреннюю Звезду". Это будет не так плохо; раз мне переведут деньги, мы сможем потратить их в Венеробурге.

- Ты, наверно, был там во время своего учебного полета, - спросил Уингейт, и в его голосе послышалось любопытство. Он не сибарит, но сенсационная репутация самого ужасного - или самого блестящего в зависимости от взглядов ценителя - увеселительного заведения на трех планетах была достаточно велика, чтобы поразить воображение даже наименее падкого на удовольствия человека.

- Нет, к сожалению! - возразил Джонс. - Я все время находился на досмотре корпуса корабля. Кое-кто из наших ребят туда ездил... Ну и ну! Он тихо свистнул и покачал головой.

Но оказалось, что никто не ожидал их прибытия, не было и никакой радиограммы. Снова стояли они возле помещения связи, пока им грубо не приказали вернуться в свои помещения и готовиться к высадке, "и живее!"

- Увидимся в приемочном бараке, Хэмп! - были последние слова Джонса, и он убежал в свое помещение.

Жандарм, в распоряжении которого находились Хартли и Уингейт, выстроил своих подчиненных в нестройную колонну по два в ряд. Неприятно резкий металлический голос громкоговорителя передал приказ. Их повели по центральному проходу вниз, через все четыре палубы, к нижним пассажирским воротам. Они прошли через воздушную камеру и сошли с корабля, но не на открытый воздух Венеры, а в туннель из листового металла, ведущий в какое-то здание, которое находилось на расстоянии примерно пятидесяти ярдов.

Воздух в туннеле был едким - здесь распыляли обеззараживающие средства, но Уингейту он показался свежим и живительным после спертого воздуха на корабле. При силе тяжести на поверхности Венеры, составляющей пять шестых земной силы тяжести, этого было достаточно, чтобы предотвратить тошноту и вызвать чувство легкости и силы; все это вместе вселяло в него неразумный оптимизм, создавало бодрое настроение.

Туннель вел в довольно просторное помещение без окон, но ярко и ровно освещенное из скрытого источника света. В нем не было никакой мебели.

- Команда, стой! - крикнул жандарм и передал бумаги худощавому, похожему на конторщика человеку, стоявшему у внутренней двери. Человек взглянул на бумаги, сосчитал людей, одну бумагу подписал, вернул ее унтер-офицеру, и тот ушел через туннель обратно на корабль.

Похожий на конторщика человек повернулся к иммигрантам. На нем, как заметил Уингейт, были надеты одни короткие трусы, не шире повязки, и все его тело, даже ноги, было покрыто сильным загаром.

- Ну, вот что, - сказал он мягким голосом, - скиньте одежду и бросьте ее в тот ящик! - Он указал на приспособление, вделанное в одну из стен.

- Зачем? - спросил Уингейт. Он сказал это без всякого вызова, но не сделал ни одного движения, чтобы повиноваться.

- Ну, ну, - обратился к нему конторщик, все еще мягко, но с ноткой раздражения в голосе. - Давайте не будем спорить. Это для вашей же безопасности. Мы не можем себе позволить импортировать болезни.

Уингейт сдержался, чтобы не ответить резко, и дернул молнию своего комбинезона. Несколько человек, ожидавших, чем кончится спор, последовали его примеру. Комбинезоны, башмаки, белье, носки - все было брошено в ящик.

- Следуйте за мной! - приказал их новый хозяин. В следующем помещении их встретили четыре человека в резиновых перчатках, вооруженные электрическими ножницами. Началась стрижка. Уингейт снова хотел запротестовать, но решил, что игра не стоит свеч. Он лишь подумал: "Неужели и женщины вынуждены подвергаться таким жестким карантинным мерам? Как это, должно быть, обидно - пожертвовать красивой копной волос, которую растили двадцать лет".