Роберт Функ поздно покинул кабинет генерала Эверса. Возвращаться в Пармо ночью он не рискнул и с радостью принял приглашение графа переночевать у него.

После неудачного выступления в Пармо граф Рамони прекратил свою пропагандистскую деятельность, усилил охрану замка. И всё-таки он не чувствовал себя в безопасности. От каждого ночного шороха он просыпался и с ужасом ждал нападения партизан. Особенно после того, как, вернувшись домой, нашёл у себя на столе злополучную листовку. Кто-то пронёс её в замок, минуя охрану. А возможно, в охране есть предатели? Правда, барон фон Гольдринг отлично проинструктировал чернорубашечников, но, чтобы проверить их состав, придётся, очевидно, прибегнуть к услугам начальника службы СС. Пусть допросит всех лично — не могла же листовка свалиться с неба! И как это граф раньше не сообразил обратиться к Миллеру? Пока в замке находится больной майор Штенгель, очень удобно попросить для охраны солдат-эсэсовцев. Исключительно из соображений безопасности майора Штенгеля. Тем более, что последнее время и фон Гольдринг мало бывает дома. Он часто ночует на штуцпунктах и в гарнизонах. Вот и сегодня не приехал, видно, генерал отправил его куда-то. Хорошо, что подвернулся этот Функ! А может быть, успеет вернуться и Гольдринг?

Но Генрих прибыл в Кастель ла Фонте лишь на следующее утро. Он проехал прямо в штаб доложить генералу о положении на местах и лишь в полдень добрался до дома, прихватив с собой Лютца, которому Эверс официально поручил от его имени извиниться перед графом Рамони за неприятности, причинённые ему, и уговорить графа выступить в другом районе.

— Курт, не гони машину, — попросил Лютц, когда они отъехали от штаба, — я хоть немного подышу свежим воздухом.

— Может быть, хочешь немного пройтись? — предложил Генрих.

— Нет, лучше я обратно пойду пешком. Ты, верно, сегодня ночью не ложился, совсем сонный.

Прислонившись к спинке сиденья, Генрих дремал, не в силах преодолеть сонливость. Чтобы не мешать ему, Лютц сидел молча, с удовольствием подставляя лицо потокам свежего воздуха, вливавшимся в открытое окно машины. Жаль было, что так быстро доехали.

Предки графа Рамони выбрали для замка живописнейшее место! И очень удобное: настоящая маленькая крепость. Мрачные башни, всегда плотно закрытые ворота…

Взгляд скользнул по знакомым контурам замка, и Лютц внезапно весь подался вперёд. Что это такое? Почему ворота сегодня открыты?

— Гони во весь дух, а возле ворот остановись! — приказал Лютц.

Курт переключил скорость, машина рванулась вперёд. От неожиданного толчка Генрих проснулся и, сладко потягиваясь, стал бранить Курта за неосторожную езду. Вдруг глаза его расширились, сон как рукой сняло: у распахнутых ворот не было охраны!

— Приготовить оружие! — приказал Гольдринг и сделал Курту знак ехать осторожнее.

Машина медленно подъехала к главному входу. Парадная дверь была распахнута настежь, а на полу в вестибюле лежало неподвижное тело чернорубашечника. Не останавливаясь, все трое бросились в покои графа. Они были пусты. С кровати свешивались смятые простыни, на полу валялось одеяло.

На половине Марии-Луизы внешне всё было в порядке, но и здесь ни единой живой души Генрих и Лютц не нашли.

— Герр обер-лейтенант, — донёсся из коридора взволнованный голос Курта.

Денщик стремглав выскочил из кабинета Генриха и стоял посреди коридора бледный, вконец перепуганный.

— Та-ам, та-ам…— бормотал он, заикаясь.

Не ожидая пояснений, Генрих и Лютц побежали в кабинет и, увидев, что в нём никого нет, шагнули в спальню. На кровати майора Штенгеля лежало какое-то тело, туго спелёнутое простынями.

Думая, что это Штенгель, Лютц не совсем почтительно начал разматывать простыни, и вдруг неожиданно вскрикнул, увидев потерявшую сознание графиню.

Придя в себя, Мария-Луиза не могла объяснить, что произошло. По её словам, она, как всегда, легла спать у себя в спальне и тотчас заснула. Ночью ей стало душно, но проснуться она не смогла, а словно полетела в какую-то чёрную бездну. Где Штенгель и как она сама оказалась здесь, графиня не знала. Как её пеленали — тоже не помнит. Чувствовала себя она очень скверно и попросила открыть окна — её преследовал сладковатый запах, от которого её и сейчас подташнивает.

Генрих молча указал Лютцу на повязку, валявшуюся возле кровати. От неё ещё шёл едва уловимый запах хлороформа. Позвонив генералу и Миллеру, офицеры шаг за шагом начали обыскивать замок. В подвале они нашли горничную и старого камердинера графа. Оба дрожали от холода и пережитого страха и тоже ничего путного объяснить не могли. Какие-то люди подняли их с постелей и привели сюда. Что произошло с графом, Штенгелем и тем полковником, что ночевал в замке, они не знают, куда девалась охрана, сказать не могут.

Миллер прибыл немедленно, взволнованный, как никогда. Его мало интересовала судьба графа. Он спокойно пережил бы и исчезновение Функа. Но то, что вместе с ними партизаны захватили в плен и Штенгеля — начальника внутренней охраны такого секретного объекта, перепугала начальника службы СС вконец.

Словно ищейка, бегал Миллер по комнатам графа и графини, ползал по полу, сквозь лупу рассматривал дверные ручки и оконные шпингалеты, хотя было совершенно ясно, что партизаны вошли с чёрного хода. Дверь была не заперта, а в коридоре виднелись следы множества ног. Да, партизаны пришли с чёрного хода. Но кто его открыл? Почему никто, даже Штенгель, комната которого ближе всех расположена к двери, не защищался? Ведь у него было оружие, он мог поднять тревогу, как только услышал шум. Почему, наконец, не подняла тревогу охрана? А главное, куда девались граф Рамони, Функ, Штенгель?

Все выяснилось позже, когда Миллер начал осмотр графского кабинета. На столе Рамони лежала написанная печатными буквами, записка:

«Старый граф, полковник Функ, майор Штенгель и вся охрана взяты нами в качестве заложников. Мы не прибегли бы к таким мерам, если бы вы не арестовали десятки невинных людей в Пармо. За одного расстрелянного в Пармо заложника мы повесим всех наших заложников, даже не вступая в переговоры об обмене пленными. Командир отряда имени Гарибальди (дальше шла неразборчивая подпись)».

Нападение гарибальдийцев на замок буквально ошеломило всех. И не так своей неожиданностью, как организованностью. Бойницы в стенах, решётки на окнах, тяжёлые кованые ворота — все это давало возможность охране выдержать не только дерзкий налёт партизан, но и осаду более многочисленного врага.

А между тем охрана не сделала ни одного выстрела, очевидно, вообще не оказала сопротивления. Кроме чернорубашечника, найденного убитым в вестибюле.

«Как же всё это произошло? Что доложить высшему начальству? Как оправдаться?»— спрашивали друг друга Миллер и Эверс, тщетно стараясь найти выход из трудного положения.

Они понимали, что прежде всего спросят с них, понимали также, какую непоправимую ошибку допустили, своевременно не подумав об охране Штенгеля. Если с майором произойдёт несчастье, их оправданий даже не захотят вы слушать.

Мысли о Штенгеле больше всего беспокоили и Марию-Луизу. Как неудачно, как фатально всё произошло.

— Нет… вы должны их спасти! Вы обещали быть моим рыцарем, а сами оставили меня и дядю на произвол судьбы, да ещё с больным бароном на руках. Уговорите генерала выпустить этих проклятых заложников, из-за них всё произошло! — умоляла графиня Гольдринга.

— Завтра утром пойду к генералу. Попробую на него повлиять, — пообещал Генрих. Но генерал сам вспомнил о своём офицере по особым поручениям.

Нападение на замок произошло с субботы на воскресенье, а в понедельник утром Лютц позвонил своему другу и сообщил, что Генриха вызывает генерал по очень важному и срочному делу.

— Эверс вчера доложил командованию северной группы о происшедшем инциденте и получил приказ немедленно принять все меры к освобождению Штенгеля, — пояснил Лютц, как только Генрих прибыл в штаб. — А сегодня утром к нам явился представитель штаба северной группы и привёз официальный приказ. В нём тоже главным образом речь идёт о Штенгеле, а о графе и Функе упоминается лишь постольку-поскольку… Впрочем, иди быстрее, генерал уже дважды спрашивал о тебе.