Чумаков С
Видимость - 'ноль'
С.Чумаков
Видимость - "ноль"
Примечание: В тексте использованы следующие обозначения для географических широт и долгот:
\Grad{...} - градус; \Min{...} - минута; \Sec{...} - секунда
Москва. 10 января 1943 года
В папке утренней почты была информация из английского адмиралтейства. Союзники сообщали, что 5 января, в 15 час. 50 мин, радиоцентром Акурейри (Исландия) от советского судна принят сигнал бедствия: "Торпедирован на \Grad{74}\Min{12}\Sec{0} Норд \Grad{17}\Min{54} Ост. Всем: на Медвежьем наблюдательный пункт немцев". В эфир судно больше не выходило.
Собственно говоря, отозваться: "Вас услышали" - это было все, что союзники могли сделать для гибнущих. Да и судно не рассчитывало на помощь. Там знали жесткое правило войны: броситься на выручку никто из друзей не имел права, чтобы не подставить торпеде и свой борт.
Нарком, в недавнем прошлом полярник, понимал, что, если кто и спасся, те уже давно мертвы: по всему Баренцеву морю шли нескончаемые штормы с ураганными ветрами. Мороз стоял ниже двадцати. x x x
Но именно в полярную ночь, в шторм и пургу поодиночке уходили наши транспорты на прорыв, через Атлантику, где на всем пространстве от Новой Земли до Ньюфаундленда бродили фашистские рейдеры, подводные лодки.
После разгрома конвоя PQ-17 союзники перестали формировать караваны судов на Мурманск и Архангельск. Вот тогда в наркомате и родилась идея выпускать пароходы в одиночные рейсы. Маскировка от воздушных налетов полярная ночь. Непрерывные штормы, снежные заряды, движение вдоль кромки льдов в ледяной шуге снижали вероятность атаки подводными лодками. Суда должны были достигнуть американских портов, принять военные грузы, которые США обязались поставлять по ленд-лизу, и через Панамский канал, Тихий океан доставить их во Владивосток.
Моряки окрестили эти одиночные рейсы "каплями".
Пока из восьми "капель" - пароходов бесследно исчезло, растворилось два.
"Относительно небольшие потери. Тактика одиночных рейсов оправдывает себя", - подумал нарком. Здесь, на вершине морфлотовской власти, горечь утраты в какой-то мере заслонялась общей, сравнительно неплохой статистикой.
К информации из Английского адмиралтейства была подколота краткая справка о судне: "Лесовоз "Ванцетти", порт приписки Владивосток. Построен на Балтийском заводе в 1928 году. Направлялся с грузом леса из Архангельска в Нью-Йорк для ремонта и дальнейшего следования во Владивосток. Команда - 44 человека. Капитан - Веронд Владимир Михайлович, 1912 года вождения, эстонец, беспартийный, холост".
Педанты кадровики! Какое теперь имеет значение, был женат Веронд или холост? "Ванцетти"... - память подсказала, что с ним уже были однажды неприятности. - Да, апрель прошлого года... Это ведь его задержали японцы. Увели в какой-то из своих портов: попытка обвинить в шпионаже, в пользу союзников. Десять дней допросов, обыски..." Нарком взял толстый красный карандаш, размашисто, наискось справки, как бы окончательно перечеркивая название парохода и все, что с ним связано, "съедая" концы слов, написал: "Исключ. из списков, сообщить Арх. и Владив.".
Вестям о мертвых срочность необязательна. К середине января сообщение о торпедирования "Ванцетти" достигло Архангельска и легло на стол начальника пароходства. Он сразу вспомнил, с каким тяжелым чувством отправлял несчастный лесовоз в этот рейс. В мирное время под суд пошел бы за то, что выпустил аварийное судно - корпус помят льдами, котлы дышат на ладан, при встречном ветре и волне ход, по словам капитана, падал до полутора узлов. Он сразу вспомнил капитана-дальневосточника: еще молодой, но уже начавший полнеть и лысеть, фундаментально-медлительный. Вспомнил его фразу, произнесенную с каким-то ледяным спокойствием: "Ванцетти" в любой момент может оказаться беспомощным, как разбитый параличом старик..." x x x
Во Владивосток пакет из наркомата пришел в конце второй декады января, в тот момент, когда начальник пароходства и заместитель по кадрам обсуждали проблему - как наскрести команду для очередного уходящего в рейс судна.
- Что, неприятности? - озабоченно спросил кадровик, увидев как помрачнело лицо начальника.
Тот, не выпуская страничку из рук, подошел к карте, поставил крестик в Баренцевом море, сказал с горечью:
- Вот здесь торпедировав "Ванцетти". Две недели назад. Черт, а я хотел сберечь Веронда для флота. Он ведь все пороги обил, требуя отправить его в действующую армию. Видишь ли, считал, что больше пользы принесет, командуя торпедным катером. Готов был даже идти в морскую пехоту.
Архангельск. 20 декабря 1942 года}
В этот день "Ванцетти" еще стоял у бревенчатой стенки лесо-биржи. Запорошенный снегом, вмерзший в лед, без единого огонька, лесовоз казался покинутым командой до далекой весны, когда в океане утихнут свирепые зимние штормы, по реке с громом и треском пройдет ледоход.
Но пароход жил. На лед спустились четверо и пошли гуськом через Северную Двину в город. Пройдя с полкилометра, пролагавший путь массивный, двухметрового роста матрос остановился.
- В тайге проще ходить, - сказал он. - Погодим маленько. Где тут какая сторона? Где ж та хренова вешка? - Он включил фонарик, и конус синего света заметался по сугробам.
- Быстрее ищите, Машин, - недовольно отозвался капитан, шедший за ним след в след. - Двинемся на звук.
- Его же ветром сносит в таку метель. Вешка нужна, - упрямо повторил матрос.
- Есть вешка! - неожиданно воскликнул радист Рудин: в голубоватом круге чернела верхушка елочки.
- Ну, маркони, ну, нанайский глаз, - повеселел Машин, - тебе не морзянку ключиком стучать - белок в тайге бить!
- Комментарии завтра, пошли! - торопил капитан. Снова двинулись вперед, подсвечивая тропу хитрыми американскими фонариками: хочешь - синее стеклышко можно выдвинуть, хочешь - красное или зеленое, а можно и просто белое оставить. Но кому нужна сейчас эта синяя маскировка, какой "мессер" в пургу, ночью, появится над Архангельском?
Замыкал группу худенький юнга. Его, почти мальчишку, съедало любопытство:
- Слушай, маркони, а что это капитан не в себе? Как стали собираться, так покой потерял. С чего бы это?
- Потеряешь... - неопределенно отозвался Рудин. Он догадывался, в чем дело, но рассуждать на эту тему не имел права. Когда капитан нацепил кобуру, взял портфель, ему велел взять полевую сумку, да еще охрану приказал снарядить, Рудину стало ясно - возвращаться придется с засургученными пакетами. А они выдаются лишь - в одном случае - перед выходом в море.
Капитан действительно был, как выразился юнга Серега Зимин, "не в себе". Всего час назад у него еще теплилась надежда встретить Новый год здесь, но вызов в пароходство менял все. Теперь он шел молча и хмуро, потому что в голове, словно дрянная пластинка, прокручивался месячной давности разговор в техотделе пароходства. Проклятая память: сохраняет все, до жеста, до интонации. Он даже пытался отвлечься от мрачных воспоминаний вопросами самому себе: "Так что было 26 мая? Сан-Франциско, в 16.30 учебные стрельбы на полигоне из трехдюймовки. Шесть попаданий из восьми. "Браво, кептен, ваши моряки - прирожденные артиллеристы, с вас бутылка виски"...
- ...А 26 апреля? Шестой день в плену у японцев. Желтое лицо с раскосыми, въедливыми глазками - запасный лейтенант императорского флота Масафуми Дзуси. Палец с нестриженым ногтем в десятый раз листает радиожурнал. В десятый раз один и тот же вопрос на ломаном английском: "Так где же радиограмма о наших боевых кораблях? Не отпирайтесь, капитан, вы ее послали. Наши службы перехватили шифровку". - "Это была обычная метеосводка", - десятый раз ответ-стереотип.
А 26 ноября? Он требовал, чтобы пароход поставили в док. Он слово в слово вспоминал свои первые фразы:
"Поймите, мы уже семь месяцев тащимся со скоростью пешехода. Мы не годимся даже в баржевый конвой. Это же безумие с таким винтом идти через Атлантику, а нам рано или поздно придется. Это же все равно, что фланировать по переднему краю в расчете на перелет, недолет или пальбу мимо".