- Да нет, как бы тебе объяснить? - Родион торопливо закурил. - Мы весной в городе почти не бываем. Горит сильно.
- Весной? Почему?
- Прошлогодняя трава. Одна искра - и пошло. Еще снега по низам, а в суходольных местах и на солнцепеках все звенит. Да и хвоя самая сухая в году, и лесорубы сучья дожигают, и в воздухе влаги нет - весняк ее выпивает. Скучно тебе все это?
- Говори, говори! - сказала Пина, рассматривая в сумерках его профиль.
- Да причин-то много. Леспромхозы вырубки плохо чистят. Земля холодна и не отдает пока воду. Что отпустит - дерева сосут, им сейчас только дай. Да не в этом дело...
- А в чем?
- Санька Бирюзов там один сейчас. Конечно, не впервой... Но у него какая-то история вышла, а он один, понимаешь?
Зажглись фонари, посвежело, и Родион отдал Пине свой пиджак. Она влезла в него, скинув туфли, а гуляющие оглядывались на них и улыбались. Действительно, какая уйма людей в этом городе!
- Понимаю, - сказала Пина.
- В понедельник я лечу к нему.
- И я тоже.
- Вообще не женское это дело, Пина.
- Ну, знаешь!
- Да я-то знаю. Не пора тебе?
Гостиница была недалеко от сквера. Пошли по затихающим улицам, и Родион, будто воробья, держал ее кулачок в своих широких и грубых ладонях. Она зашевелила пальцами, потрогала его мозоли.
- Ого!
- Что? - спросил Родион.
- Бобы.
- Прошлогодние, - сказал Родион, пытаясь высвободить руку. - За зиму не сошли.
- Родион, а почему у тебя здесь пальца нет?
Он отдернул руку.
- Отстрелил?
- Да нет...
Родион стеснялся своего недостатка, однако Пина спрашивала как-то очень участливо, просто, он почувствовал себя с ней свободно и легко, почти как с Санькой Бирюзовым. Но вдруг забоялся, что может каким-нибудь неловким словом все испортить, хотя история, которую он мог бы сейчас рассказать, была всем историям история.
- Расскажи, Родион, - попросила Пина.
- Знаешь, не к месту. Это целое дело...
- Ну хорошо, - сразу согласилась она.
Родион шагал домой темными городскими улицами, курил одну папироску за другой, не замечая, что курит, что не видит города, ровно глаза притупились и уши заложило.
А в воскресенье он рывком вскочил с кровати. Сон не просто сил прибавил, а как бы омолодил его, и ноги не болели совсем. Примчался на базу пораньше, чтоб приготовить все - взрывчатку, инструмент, палатку еще надо было выбрать, продукты закупить, принять людей, что полетят с ним.
- Видишь, я в твою команду попал, - сказал Евксентьевский. Он сидел на крыльце и победно смеялся. - Вместе будем помогать стране бороться со стихийными бедствиями. Правильно я говорю, товарищ Гуляев?
Родион не хотел портить себе настроения - промолчал, пошел к складу. Там уже хлопотал Гуцких. Родион пожал ему руку, спросил:
- Тунеядцев ты мне много отвалил?
- Троих. Мы их рассыпаем среди наших. А что ты улыбаешься?
- Да так... Спецовку сейчас им выдадим?
- Нет, к отлету.
- Каб не пропили?
- Ясное дело.
- Платоныч, пускай Чередовая летит с нами?
- Да мне-то что? Гляди только.
- Ладно.
- Вот эти лопаты забирай... А интересная девчонка! Откровенная. Я спрашиваю - зачем, мол, тебе в наше пекло? А она смеется. Справку-то, говорит, для института надо зарабатывать. Как у тебя ноги?
- В порядке. - Родион собрал топоры, пилы, подтащил к двери прокопченный котел. - Да пускай летит! Варить будет, а то я ведь всегда сам кашеварю. Пускай!
- Уже решили об этом.
- Да я так просто... Там низовой?
- Низовой.
- Беглый?
- Нет, стеной идет. Капитальный пожар.
- Ладно.
- Бригада Неелова уж в городе, а твои черти подъедут, я их сразу же туда.
- Идет. Как со взрывчаткой?
- Скинул я ее Бирюзову. Можно и еще захватить.
- Платоныч, а что это у него случилось?
- Тунеядец один отравился.
- Консервой?
- Да нет. Сам.
- Как сам?
- Да так.
- Тьфу! - сплюнул Родион. - Жив?
- Живой. А что ты сегодня такой улыбчивый?
- Да так...
Они стояли в дверях склада, подпирая косяки, тихо разговаривали, а на дворе сидели и лежали вразброс чужаки. Странно, они не собирались вместе, а каждый был сам по себе.
- Не могу привыкнуть, Платоныч! - сказал Родион.
- Что же поделаешь? Мы тут много про них без тебя говорили. Надо...
- Понятно. Как ты, Платоныч, думаешь - откуда такое добро?
- Вообще? - глянул на него Гуцких. - Пережитки капитализма...
- Может, и так...
- А может, и не так?
- Может, и не так.
- Что ты имеешь в виду?
- Как бы это сказать? - заволновался Родион. - Понимаешь, если есть возможность жить и не работать - такие будут долго еще.
- А от кого это зависит?
- Не знаю, - помедлив, проговорил Родион. - Наверно, от каждого из нас. Ты вот. Платоныч, допустишь, чтоб твои сыновья стали такими? А есть папы, что держат детей в достатке да в безделье, от которого подохнуть можно, не только что. А другой - совсем другой, но видит красивую жизнь и тоже тянется, на все идет...
- Это правда, Родион, они разные. Даже из рабочих один есть. Пьяница запойный, и через это попал. С тобой просится, изнылся весь.
- Знаю.
- И еще один говорит, что будет работать честно.
- А почему он там не работал?
- У него другое. Он к нам на поселение. Срок отбыл.
- За что?
- От армии уклонялся.
- То есть?
- По религиозным соображениям.
- Ну и! - сказал Родион, мотнув головой, и тут же радостно воскликнул: - А вот и она!
Он махнул рукой, Пина заулыбалась и пошла к складу. Чужаки лениво подымали головы, когда она проходила мимо. Вот подсвистнул кто-то. Пина быстро оглянулась и показала язык, а Родион и Гуцких засмеялись.
- Паспорт принесла! - доложила Пина, чему-то радуясь.
Гуцких пошел с ней в здание конторы, а у склада замаячил Евксентьевский. Он с любопытством заглянул в дверь, громыхнул лопатой.
- Весит!
Родион промолчал.
- Клевая? - спросил Евксентьевский, подмигнув.
- Что-что?
- Девочка была тут сейчас. Клевая?
- Как это?
- Не понимаешь?
- И понимать не хочу, - внятно произнес Родион, тяжело посмотрев ему в глаза.
Ничто, однако, не могло испортить Родиону этого хорошего дня. Не обращая внимания на Евксентьевского, он загремел посудой. Отсчитал чашки-ложки, потом выбрал палатку поцелей и пошел в контору: надо было выписать капсюли и бикфордов шнур.
К обеду они с Пиной уехали на такси в город. Радость, что жила в Родионе с самого утра, передалась Пине, а может, ей и не надо было занимать этого - она сама с кем хочешь готова была поделиться своей беспричинной радостью. Когда машина с моста плавно взяла в гору, Пина склонилась к Родиону и негромко, чтоб не слышал таксист, проговорила:
- Знаешь, будто я не по дороге еду, а по земному шару...
Обедали в главном городском ресторане, и Пина улыбалась все время, и Родион тоже, хотя ничего смешного не видел в том, что это не ресторан, а настоящая обдираловка, что прислуживают в нем молодые неслышные парни, которые делают все с хамской вежливостью.
- За версту чуют, - сказал Родион.
- Что?
- Что мы не ресторанная парочка... А знаешь, Санька Бирюзов одного такого в прошлом году допек.
- Как?
- На углу у нас в галантерейной палатке торговал. Здоровый лоб, ему бы землю пахать! А Санька всякий раз, как проходит мимо, останавливается и спрашивает: "Почем соски?" Допек - куда-то делся этот торгаш...
- А ну их! - махнула рукой Пина. - Давай и сегодня не пойдем в кино?
- Давай! - охотно согласился Родион.
- Знаешь, мне еще надо чемодан сдать.
- Куда?
- На вокзал, в камеру хранения.
- Зачем?
- А куда я его дену?
- Ко мне.
- Нехорошо, - задумалась Пина.