— Это в каком плане? — подозрительно спрашивает Лена.

— Не в том, в котором ты подумала. Она — отличный партнёр, понимает всё с полуслова, ей не надо ничего доказывать. Она полностью доверяет тому, с кем работает. Вот, к примеру, операцию с выносом Олимпика на поверхность Мегаполиса у нас бы отрабатывали и рассчитывали не менее двух суток. А мы с ней всё согласовали, сидя в баре, за полчаса. Она считает, что раз человек за дело берётся, он знает, что делает. Но и сама она требует к себе такого же отношения.

— Да, — говорит Лена после недолгой паузы, — Сама она личность тоже незаурядная. Но мы с тобой отвлеклись. Мы же говорили о Наташе. Знаешь, у меня к ней какое-то двойственное отношение…

— Хочешь, разъясню какое? Вечером, когда вы сидели рядышком на диване, а я смотрел на вас, мне пришло в голову, что вы вдвоём напоминаете молодую маму с рано повзрослевшей дочкой.

— Вот-вот! Именно! — Лена поднимает палец, — А я всё не могла понять, что же у меня к ней за чувство? Оказывается, я воспринимаю её как дочь.

— Эх, ты! А ещё психолог! Саксофонист ты, а не психолог. В чужих душах разобраться тебе раз плюнуть, а в своей не можешь.

— А своя душа, она всегда большие потёмки чем чужая. Но вот ещё что мне думается. Мне кажется, что она, хоть ей и хочется домой, но уже не стремится туда так, как в первые дни. Ей там будет уже неинтересно.

Я задумываюсь. А ведь Лена права. После того, что Наташа узнала от нас, чему у нас научилась, что увидела на экране монитора; жизнь второй половины ХХ столетия покажется ей скучной, пресной и неустроенной. Ровесники будут казаться ей детьми. То, чему её будут учить в институте, она уже знает. А о темпоральной математике и хронофизике её профессора и представления не имеют. И что хуже всего, она будет вынуждена всё это носить в себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не сможет ни с кем поделиться тем, что ей известно. Если ей просто не поверят и посмеются, это будет самый безобидный вариант. Может быть зря мы начали с ней работать? Нет, не зря. Иначе она бы от безделья здесь с ума съехала. От безделья и безысходности.

— Знаешь, Лена, я считаю так: последнее слово должно быть за ней. Она сама должна решить свою судьбу: идти ей домой или оставаться с нами. Здесь мы не в праве решать за неё. Поверь, мне тоже жалко будет терять её. Но если она пожелает вернуться домой, могу ли я её отговаривать? Давай, договоримся так. При ней этот вопрос поднимать не будем. Не надо подталкивать её ни к какому решению. Пусть всё решает сама. Сможет Кора организовать её возвращение или нет, а если сможет, то когда; сколько воды к тому времени утечет. Пусть всё идёт так, как идёт.

— Хорошо, — шепчет Лена, — Я согласна. Пусть всё идёт так, как идёт.

Но, видимо, не случайно состоялся этот наш разговор. События следующего дня показали, что просто так и насморка не бывает. Началось всё с утра.

Я сижу у компьютера. Лена с Наташей только что вернулись с тренировки и сейчас пьют чай, сидя у очага.

— Лена, — говорю я, — Сегодня твоя очередь идти в курятник, наводить там порядок.

— Хорошо, милый, — безропотно соглашается Лена, — Сейчас, вот только чаёк допью. Ты позволишь?

— Допивай, — милостиво разрешаю я.

Допив чай, Лена одевается и уходит в курятник. Наташа подходит к компьютеру и несколько минут наблюдает, как я работаю. Я делаю паузу, закуриваю сигарету и прошу:

— Наташа, будь другом, принеси чаю.

Наташа приносит две чашки, себе и мне, и присаживается рядом. После минутного молчания она вдруг говорит:

— Знаешь, Андрей, я раньше даже не подозревала, что мужчина с женщиной могут любить друг друга так, как вы с Леной. Как я вам завидую!

Ничего себе, вступление! Я бросаю на Наташу взгляд, и она, видимо, читает в нём такое, что смущается и опускает глаза. Но школа Лены берёт своё, и она, раз уж начала разговор на эту тему, то продолжает:

— Ты извини, но этой ночью я проснулась и захотела пить. Кувшин, на беду оказался пуст, и я осторожно и тихонько, чтобы вас не потревожить, пошла за водой. И тут я невольно увидела… Словом, так могут вести себя только люди, которые до беспамятства, самозабвенно любят друг друга. Меня так, наверное, никто и никогда любить не будет.

Я вспоминаю, что мы с Леной вытворяли этой ночью, и приходит черед смущаться мне. Чтобы скрыть свою растерянность, я усмехаюсь:

— Чему ты смеёшься? — обиженным тоном спрашивает меня Наташа.

— Я не смеюсь, а улыбаюсь. А улыбаюсь я вот чему. Помнишь, в первое твоё утро здесь ты увидела, как Лена занимается на поляне гимнастикой в чем мать родила? Ты тогда здорово смутилась. Прошло всего несколько месяцев, и ты стала думать совсем по-другому. Прикинь сама: завела бы ты тогда со мной такой разговор? Да и смогла бы ты пройти ночью мимо нас, не уронив при этом от испуга кувшин?

Теперь улыбается уже Наташа. Сморю на неё: у неё очень красивая, выразительная улыбка. Допиваю чай и говорю:

— А на свой счет ты заблуждаешься. Как бы ни повернулась твоя судьба, в этом плане ты ничего не теряешь. У тебя всё впереди.

— Ты так думаешь?

— Не сомневаюсь. Допустим, тебе придётся остаться с нами. Мы, в конце концов, свяжемся со своими и вернёмся к себе. Тебя мы, разумеется, здесь не оставим. Смею заверить, что у нас ты долго в одиночестве не останешься. Тем более, что ты будешь первым человеком, который придёт в Фазу Стоуна в собственном теле. Так что, повышенный интерес к тебе обеспечен. А уж Лена сумеет помочь тебе разобраться, что к чему, и что по чём.

Наташа заливисто смеётся:

— Брось, Андрей. Я там буду робкой приготовишкой, и кому я буду там нужна?

— Зря так думаешь. Заинтересуешь ты многих, и многие помогут тебе поскорее выбраться из разряда приготовишек. Все с этого начинали, но быстро осваивались. Возьмём второй вариант. Кора сумела открыть переход в твою Фазу и вернула тебя домой. Кстати, извини за нескромный вопрос, у тебя там есть мужчина? Пойми правильно: не поклонник, не приятель, не товарищ, а мужчина.

— Есть, — Наташа вновь опускает глаза.

— Очень хорошо. И нечего здесь смущаться. Было бы удивительно, если бы такая девушка никого не имела. И давно ты с ним… — я затрудняюсь подобрать нужное слово, — Общаешься?

— До того как я сюда попала, месяца полтора. Это — Анатолий. Я про него говорила.

— Ничего плохого про него не могу сказать. Но вряд ли твой Толя имеет представление о сексе хотя бы в объёме одной десятой того, что сейчас знаешь ты.

— А ты откуда знаешь, что я сейчас знаю?

— Этого я, конечно, не знаю. Но я знаю Лену, — улыбаюсь я, — Думаю, что она зря времени не теряла. Недаром же она показывала тебе Фазы Биологической Цивилизации. Так вот, ручаюсь, что после первой же ночи твой Толя будет от тебя без ума, и ему никого и никогда больше не захочется. Пусть ему сейчас до тебя далеко, но любящий человек может преподать своему партнёру такие уроки, какие он ни в какой «Кама сутре» не вычитает. Чему ты улыбаешься? Не веришь?

— Верю. Просто, теперь я поняла, что ты имел в виду, когда говорил: «У тебя всё впереди».

Наш разговор прерывает вернувшаяся Лена:

— Так. Андрей, освобождай компьютер. Нам с Наташей пора за работу.

Я направляюсь к химическому столу и, приводя в порядок анализы проб снега (в них так же упорно присутствует Са42 ), ловлю себя на том, что я нарушил наш с Леной уговор. Невольно нарушил. Я заставил Наташу вспомнить своего друга и вспомнить по особенному. Теперь я почти уверен, какой выбор она сделает.

Покончив с анализами, начинаю готовить обед. После обеда моя очередь работать с Наташей, а вечером у нас с ней тренировка. К обеду Наташа одевается в свой красный кожаный костюм. Должен сказать, что здесь Лена весьма точно угадала. Выглядит Наташа в нём очень эффектно. За обедом разговор вновь вертится вокруг новогоднего праздника. Каждый, как бы исподволь, пытается выведать у других, какой подарок они хотели бы получить от Деда Мороза.