- Пантелюша, наливай. Клиенты есть и пить хотят.
И Пантелей тут как тут. С огурчиками, квашеной капустой, картошечкой:
- А что пить будете? - спросит услужливо.
- Кальвадос...
- Яблочную значит, - уточняет Пантелей и бежит в свои подвалы.
Хлопнут ребята бутылочку другую, затарят карманы дармовым пойлом и небрежно через плечо в виде расплаты бросят:
- Завтра антиалкогольный рейд будет проводиться. Ты спрячь свои аппараты подальше.
Порой в саду так укушивались, что Пантелей на своем стареньком "Москвиче" развозил клиентов по домам. А однажды с девицами приперлись, выпили как следует и давай в полуобнаженном состоянии фотоаппаратом щелкать. После вакханалии разбрелись со своими дамами по домам, а фотоаппаратик в саду и забыли. Пантелей пленочку-то и проявил на досуге. Снимки - хоть в "Плейбой" посылай.
Ни разу милиции не удалось поймать Пантелея на месте преступления. Ни когда гнал, ни когда продавал. Но беда все-таки пришла.
Как-то в очередной раз нажрались милиционеры в саду и забыли зачем пришли. Не сообщили Пантелею о готовящемся рейде. По утру нагрянула милицейская облава и застала самогонный аппарат в рабочем состоянии. Из погреба вытащили во двор три ящика отборной самогонки. От счастья, что удалось поймать самого злостного самогонщика, стали тут же акт составлять о нарушении законности.
- Ну, что Пантелей, сколько ниточке не виться... Словом, собирай манатки - срок получишь.
Обидно Пантелею стало, что два его осведомителя накануне ели, пили, веселились, а о деле сказать не удосужились. Тут и пришла ему в голову сумасшедшая идея.
- А не хотите ли, граждане оперативники, взглянуть на компромат? спросил Пантелей.
- Какой у тебя ещё может быть компромат? - развеселились милиционеры. - На кого?
- На вас, граждане оперативники. На вас...
- Ну показывай, показывай, - ещё сильнее рассмеялись блюстители закона.
Слетал Пантелей в дом, вытащил из комода фотографии и подает милиционерам.
- Полюбуйтесь, как ваше доблестное войско в окружении девиц легкого поведения у меня в саду мою же самогонку трескает...
Полистал главный оперативник фотографии и только присвистнул:
- Откуда у тебя, враг народа, эти снимки? Да ты знаешь, что мы с тобой сделаем?
- А я попрошу своего сына дубликаты этих снимков в "Плейбой" и в центральную газету послать, - нисколько не испугавшись парировал самогонщик., - Я свою получу, но и ваша контора мировую славу приобретет.
Такой оборот дела, конечно, не понравился представителям карающих органов, ну и начался торг. Пантелей отдает все пленки и фотографии, а ему в замен, свободу. Аппарат тут же уничтожили, самогонку по грядкам разлили, акт о задержании и привлечении порвали на мелкие кусочки, а Пантелей отдал свой компромат. На том истории бы и закончиться. Но вышел президентский указ, в котором отныне запрещалось карать частных производителей зеленого змия. И Пантелей заказал на местном насосном заводе новый агрегат для производства этой самой...
А тех двоих из рядов доблестной милиции все-таки уволили. Говорят, за амаралку...
1998 г.
О ЧЕМ ПОЕТ ПОД КРЫЛОМ САМОЛЕТА...
Бригадир овощеводов совхоза "Заря" Евдокимыч вынул из родника последнюю бутылку водки. Лихо сбил пробку, разлил по стаканам и, отмахнувшись от кровожадных комаров, в который раз произнес свой неизменный тост:
- Эх, пей не робей, а как выпьешь не жалей!
Мы чокнулись, выпили, захрустели малосольными огурчиками, с грустью поглядывая на пустую бутылку, которая заняла место рядом со своими тремя сестрицами-близняшками. Вечер был бесподобный, разговор задушевный и душа, естественно, требовала продолжения праздника.
- Может быть, ради дорогого гостя заглянем в карманы, да ещё на одну наберем? - оглядел членов своей бригады Евдокимыч.
Все, как по команде, стали шарить по карманам. И в кепку бригадира полетела железная мелочевка. Я тоже похлопал по карманам, показывая, что кроме обратного билета на поезд, в них ничего не было.
- Восемнадцать рубликов, - поджал губы Евдокимыч и почему-то добавил, - Ровно столько, сколько я получаю за два рабочих дня. А водка в нашем коммерческом магазинчике стоит двадцать пять.
- А может быть она тебе в долг даст, Евдокимыч? - безнадежным голосом спросил совсем ещё молодой овощевод Коля.
Бригадир в ответ лишь махнул рукой, мол, как же даст! Догонит и ещё раз даст! Наступило тягостное молчание. Но все трое членов бригады то и дело умоляюще бросали взгляды в сторону тракториста Михалыча - мужика лет сорока пяти, который за все время нашего застолья тихо сидел около костра, подбрасывал палки в огонь и лишь иногда подавал короткие реплики. Наконец, Евдокимыч не выдержал:
Михалыч, может выручишь, по-шустрому слетаешь к Кабанихе в Микулино? Пока совсем не стемнело.
За время своей командировки я успел объездить весь район и знал, что от "Зари" до Микулино не меньше восьми верст. Тоскливо поглядел на "Беларусь" с тележкой, в которой на реку нас доставил Михалыч и в уме прикинул: если Михалыч и согласится "слетать" в Микулино, то вернется обратно не раньше чем через полтора часа.
- Сами знаете, что пьяный за рулем преступник.
- Да ладно тебе, Михалыч. На прошлой неделе корову-то свою летал искать. А сейчас общественный интерес соблюсти не хочешь. Слетай, не выкобенивайся. На восемнадцать рублей Кобаниха тебе пару бутылочек самогона продаст. А это, считай - три сорокоградусной водки будет.
Михалыч, видимо, согласившись, отчаянно махнул рукой, поднялся и кивнул в сторону молодого Кольки.
- Пошли пропеллер крутанешь.
Они быстрыми шагами удалялись в сторону огородов.
- Какой пропеллер? - с удивлением спросил я у Евдокимыча, когда они, обойдя "Беларусь" с тележкой, совсем уже скрылись из виду, - Разве они не на тракторе?
- На самолете! Ты что не знал? Разве тебе не говорили?
Я с подозрением посмотрел на бригадира: во заливает! А тот без зазрения совести врал дальше.
- Михалыч у нас голова! Конструктор! Из деревяшек аэроплан построил, приладил к нему лодочный мотор и летает себе на здоровье.
- Евдокимыч, может быть ты выпил лишнего?