Ренар не был бы художником "новой правды", если бы он жизнь народа постигал только в свете личного опыта и не обобщал своих наблюдений.
Старуха Раготта знала, что Ренар "ходит за ней" и "все записывает", и потому полагала, что книги у него получаются сами собой. Но не таково мнение о себе Жюля Ренара. Две его формулы прямо выражают несогласие с копировальщиками действительности, с коллекционерами "ломтей жизни" (tranches de vie).
Первая формула нам уже известна, она говорит о наблюдении как открытии: новатор - это изобретатель. Другая кладет полосу размежевания между пониманием реализма и догматами натурализма. "Реализм! Реализм! Дайте мне прекрасную действительность, и я буду работать, следуя ей" ("Дневник"). В этом жгуче полемическом лозунге выражены положительные взгляды Ренара на реализм.
Новатор - это мыслящий художник, устремленный к будущему, где и родится "прекрасная действительность", а с нею вместе - подлинный реализм.
Ренар считал, что "современная школа" должна отбросить, как ошибочный, метод выписывания "черта за чертой, со всеми деталями и загромождающими мелочами". "Теперь, - подчеркивает Ренар, - описывают точными словами, которые создают образ, а не забавляются разглядыванием в микроскоп". В противном случае "для мысли не остается места".
Когда Ренар сравнивает себя с кротом, не видящим далее своей норки, а Жореса с "крупным зверем, обнюхивающим всю природу", - это заостренное выражение все той же мечты о безгранично широком кругозоре, который дает художнику социалистическое видение мира.
В "Дневнике" запечатлены интереснейшие замыслы, которые говорят о страстном желании внести свет будущего в картину неприглядной действительности, уловить его "блики" на лицах современных героев. Не является неожиданностью, что эту жизнеутверждающую тему Ренар находил в жизни крестьянства. Речь идет о романе "Трава", о рождении которого мы узнаем из "Дневника". Замысел этот, удивительный уже сам по себе, почему-то не заинтересовал критиков... Записи, касающиеся "Травы", звучат по-разному одни были сделаны в минуту подъема, веры в успех, другие говорят о потускнении писательских надежд, но все записи - боевые, все показывают "злость" и зрелость Ренара-новатора. Впервые он, бросая вызов литературе упадка, заговаривает о счастье народа, как вдохновляющей художника идее.
Вот самый выразительный отпечаток "Травы", сохраненный "Дневником":
"Рассказать о нашей деревне... передать все через заметки, маленькие драмы или немые картины, - все, вплоть до вечерних страхов. Докопаться до дна, дать древо истины с корнями. (Подчеркнуто нами. - Б. П.) Написать это от первого лица, как "Паразита"... Хочу... уместить в своей книге деревню, уместить ее всю целиком, начиная с мэра и кончая свиньей. И только те поймут всю прелесть заглавия, кто слышал, как говорит крестьянин... "Трава сошла".
Далее, продолжая записывать свои мысли о "Траве", Ренар вступает в полемику с писателями, которым его работа в деревне, его замыслы чужды.
"Издали, друзья мои, вершу свой суд над вами... Меня избрали мэром, и я твержу себе: "Возле меня живет сто человек. Я могу сделать их счастливыми... Главный персонаж моей книги, ее герой - это счастье. Вот кем следует интересоваться. Пожелайте же мне, чтобы он выступил, не дожидаясь конца этой книги..."
Итак, подготовляя роман о крестьянстве, Ренар додумывал в "Дневнике" самые важные для себя мысли. Набросок, озаглавленный "Трава", звучит как литературный манифест. Тут есть и определение своей позиции, жестко отделенной от писательских деклараций светско-обывательского толка. Есть и свое определение новаторства, реализма "изобретающего", реализма правды и красоты.
Немало было тогда литераторов, у которых на знамени значилось "истина" и которые уползали от нее, обходя главное, корни истины. Ренар требует правды, вскрытой до корней, в отличие от полуправд, скользящих по поверхности. Если в представлении декадентов художник, докапываясь до истины, неизбежно сваливался на дно, в преисподнюю, где зло всевластно, - то Ренар о правде и ее корнях думал иначе. Подлинный реалист, идущий в познании жизни до конца, должен "поставить вопрос о счастье" (Андре Стиль), о победе добра, как поистине коренной вопрос.
Ренар противопоставлял свой замысел буржуазной литературе по всем линиям - и в понимании творчества, и в своих представлениях о роли писателя, о его долге перед народом. Через всю запись, как свет солнца сквозь многофигурный витраж, проходит мысль о слитности идейной и чисто творческой позиции - мысль, сохраняющая все свое значение.
Уже в те годы вокруг положительных идей, - добра, счастья, - как идей, формирующих произведение искусства, шли острые споры. Декаденты открыто признавали свое нежелание руководствоваться положительным нравственным идеалом, "добрыми намерениями". Роллан предлагал законы романа подчинить "закону добра", а законодателем считать народ. Могучей плебейской сменой Кристофа был Кола Брюньон - веселый, ненавидевший страдание. "Сосед" этого гениального резчика из Кламси - Жюль Ренар не причислял себя к героическим художникам. Но он взывал к будущей прекрасной действительности, к социализму, где художник живет полной жизнью, где реализм расцветает во всю силу, где счастье будет "героем" литературы. И вместе с тем Ренар считал свое положение трудным, а то и трагичным. Нередко ему казалось, что "пришедшие на смену великим людям действительности... ремесленники, фокусники, лжегении" торжествуют безраздельно. А он, Ренар, "щепетильный реалист", действующий в эпоху их торжества, в эпоху упадка, подобен потоку, который мог бы вращать мощные мельничные жернова, но мельница еще не поставлена, и сила потока пропадает впустую.
Это из "Дневника".
И там же:
"Из тебя ничего не выйдет...
Ты работаешь каждый день. Ты принимаешь жизнь всерьез. Ты пламенно веришь в искусство... Но из тебя ничего не выйдет... К чему же эта растрата благих намерений и счастливых дарований, если из тебя ничего не должно выйти?"