Хозаров подал тестю сигару, которую Антон Федотыч тотчас же и закурил.

- Ты не давай папеньке сигар, - сказала шепотом Мари, - маменька терпеть не может, чтобы он курил, потому что он все сорит.

Ужин Ступицыных на этот раз не походил на обычные их ужины. Катерина Архиповна распорядилась, чтобы к нему были приготовлены котлеты из телятины, и вечно жареная говядина заменена тетеркою. Кроме того, перед ужином была подана водка и потом поставлена на стол бутылка с мадерою. Антон Федотыч, разумеется, воспользовался случаем: он почти залпом выпил две рюмки водки, заставя то же сделать и Сергея Петровича. За ужином Ступицын очень боялся того, чтобы жена не начала выговаривать, но все-таки сохранил присутствие духа и, вместе с Пашетой, уничтожил большую часть каждого блюда и выпил почти полбутылки вина. Прочие ничего не ели, Хозаров пил мадеру и разговаривал с невестой, которая, вероятно от волнения, тоже пила очень много воды Катерина Архиповна и Анет были скучны.

VIII

"Chere Claudine!

Опять я давно не писала к тебе и опять по той же причине, что нечего писать. Каждый день мой есть томительное повторение вчерашнего, а вчерашние дни мои ты знаешь очень хорошо. Последнее время меня развлекала и занимала свадьба Хозарова, о которой я тебе уже писала. Наконец, они женились. Стыдно сказать, Claudine, но я любуюсь и завидую их счастью. О, как должно быть полно это счастье! Они так любят, так стоят друг друга, они восторжествовали над препятствиями, которые ставили им свет и люди. Вот уже более недели, как они обвенчаны и живут в маленьком, но прелестном домике на Гороховом поле. Я у них провожу почти целые дни. Если хочешь, они немного смешны: представь себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них; холодные светские умы, может быть, назовут это неприличным; но - боже мой! неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить в жертву самые лучшие минуты нашей жизни!.. А сколько на свете людей, для которых даже и не существовало и не будет существовать этого поэтического времени! Я моим птенцам сочувствую. Для самой меня, как я ни желала, как я ни мечтала об этом, не существовало подобных минут. На самых первых порах я сама была, да и заставили меня быть, благоразумною и приличною.

Прощай, мой друг!

Твоя Barbe Мамилова".

Вскоре за сим письмом в маленьком, но прелестном домике происходила, по крайней мере вначале, самая утешительная, самая отрадная семейная сцена. Это было вечером: Сергей Петрович Хозаров, в бархатном халате, сидел на краю мягкого дивана, на котором полулежала Марья Антоновна, склонив прекрасную головку свою на колени супруга, и дремала. Хозаров тоже полудремал. Одна только Катерина Архиповна бодрствовала и вязала чулок. Страстная мать уже переселилась к молодым и спровадила Антона Федотыча с двумя старшими дочерями в деревню.

- Мари, а Мари! Вставай, друг мой, - сказал Хозаров, которому, видно, наскучило сидеть в положении подушки.

Мари открыла ненадолго глаза, улыбнулась и опять задремала. Хозаров наклонился и поцеловал жену.

- Перестаньте, Сергей Петрович, тормошить ее... что это, какой вы странный! Не дадите успокоиться, - сказала Катерина Архиповна.

- Но что ж такое, мамаша? Я полагаю, что по вечерам спать очень вредно, - возразил Хозаров.

- Как это вы смешно говорите: вредно! Разве вы знаете, в каком она теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама природа требует.

- Мне самому бы, мамаша, встать хотелось.

- Да, вот это справедливее, что вам самому скучно. Ну, это, Сергей Петрович, не большое доказательство любви.

- Помилуйте, Катерина Архиповна, любовь доказывается не в подобных вещах.

- К чему же вы все это говорите так громко?.. Вероятно, чтобы разбудить ее. Я этого, признаюсь, не ожидала от вас, Сергей Петрович!

- Я не знаю, почему вам, мамаша, угодно таким образом перетолковывать мои слова.

- Я не перетолковываю ваших слов, и очень странно, если бы я, мать, стала перетолковывать что бы то ни было... А я все очень хорошо вижу и все очень хорошо понимаю.

- То есть вам угодно видеть и понимать все в дурную сторону.

Катерина Архиповна хотела было возразить, но остановилась, потому что Мари проснулась и села.

- Что ты, друг мой, видела во сне? - сказал Хозаров, беря жену за руку.

- Ничего... снились только премиленькие черные котятки - и пресмешные: я их кормила все молоком, а они не ели.

- Разве ты думала, друг мой, о котятках?

- Нет, сегодня не думала.

- Ты ужасное еще, Мари, дитя, - сказал Хозаров.

- Сам ты дитя! Почему же я дитя?

- Да так, мой друг, ты дитя; но только милое дитя, даже во сне видишь котят; это очень мило и наивно!

- Сами вы наивный. Куда же ты встал?

- Мне, друг мой, надобно съездить в клуб.

- Вот прекрасно... не извольте ездить; я сижу дома, а он поедет в клуб - и я с тобой поеду...

- Друг мой, это не принято.

Катерина Архиповна, слушавшая всю эту сцену с лицом сердитым и неприятным, наконец вмешалась в разговор.

- Я не знаю, Сергей Петрович, как вы поедете в клуб, - жена ваша не так здорова, а вы ее хотите оставить одну... тем более, что она этого не желает.

- Но сами согласитесь, мамаша, что это странно.

- Для вас, может быть, действительно это странно; но что же делать, если она вас любит и желает быть с вами.

- Господи боже мой! Я сам ее люблю; но все-таки могу съездить в клуб.

- Поезжайте!.. Кто же вас удерживает? - сказала, наконец, Мари. - Мне все равно; я и с мамашей буду сидеть.

- Друг мой, нельзя же совершенно отказаться от общества! - возразил Хозаров.

- Поезжай, - сказала Машет и надулась.

- Семьянин, мне кажется, не должен и думать об обществе, - заметила резко Катерина Архиповна. - Кроме того, Сергей Петрович, чтобы ездить по клубам, для этого надобно, мне кажется, иметь деньги, а вы еще не совершенно устроили себя, у вас еще нет и экипажа, который вы даже обещались иметь.

Хозаров ничего не отвечал на этот намек и вышел в залу, по которой начал ходить взад и вперед, задумавшись. Спустя четверть часа к нему вышла Катерина Архиповна.

- Что же вы, Сергей Петрович, оставили вашу жену? Что вы хотите этим показать?

- Помилуйте-с... я дома и, как следует семьянину, не уехал в клуб, отвечал Хозаров.

- Все равно: вы ушли от нее; вы пойдите посмотрите; она почти в истерике от ваших фарсов. Это бесчеловечно, Сергей Петрович... Зачем же вы женились, когда так любите светскую жизнь?

Хозаров ничего не отвечал теще и пошел в гостиную, где действительно нашел жену в слезах.

- Не плачьте, Мари! Что это за ребячество, - сказал он, садясь около нее на диван и обнимая ее.

- А зачем же вы в клуб сбирались? Мне, я думаю, одной скучно, отвечала Мари.

- Ну, не извольте же плакать от всяких пустяков; я не поехал - и довольно; лучше давай в ладошки играть.

Затем молодые начали играть в весьма занимательную игру, которую Сергей Петрович назвал в ладошки; она состояла в том, что оба они первоначально ударяли друг друга правой ладонью в правую и левой в левую; потом правой в левую и левой в правую, и, наконец, снова правой в правую, левой в левую, и так далее.

Такого рода замысловатую игру молодые продолжали около получаса. Марье Антоновне было очень весело. Катерина Архиповна, увидев, что молодые начали заниматься игрою в ладошки, ушла в свою комнату. Хозаров первый покончил играть.

- Ну, довольно! - сказал он.

- Давай, Серж, еще играть.

- Будет, милочка! Мне еще надобно с тобой поговорить о серьезном предмете. Послушай, друг мой! - начал Хозаров с мрачным выражением лица. Катерина Архиповна очень дурно себя ведет в отношении меня: за всю мою вежливость и почтение, которое я оказываю ей на каждом шагу, она говорит мне беспрестанно колкости; да и к тому же, к чему ей мешаться в наши отношения: мы муж и жена; между нами никто не может быть судьею.