— Я маг Аваддон! Я вызвал тебя в мир живых людей, чтобы ты охраняла меня сегодняшней ночью! Несокрушимый Малах Га-Мавет должен посетить мой сон, и я не хочу, чтобы мне помешали! Ты все сделаешь, Мерзкая Нечисть, дабы не прогневать твоего господина — ангела смерти?

— Да, повелитель! Я буду здесь до первых проблесков зари. Никто не войдет и никто не выйдет из этой комнаты!

Аваддон удовлетворенно вздохнул, подошел к широкой лавке и лег, накрывшись цветным покрывалом. Кальконис дрожал мелкой дрожью в углу комнаты, со страхом наблюдая за тем, как на глазах уменьшается последняя свеча в подсвечнике. Еще несколько минут — и он окажется в кромешной темноте один на один с самым уродливым созданием, которое можно себе представить, от одного вида которого подгибаются колени, а сердце отправляется в пятки! Валенки свалились с его ног, и Кальконис решил, что это знак свыше. Он приготовился совершить самый героический поступок в своей жизни — шагнуть к двери!

— Я бы не советовал этого делать. — Голос ужасного чародея послышался из-под накидки, словно из могилы. — Нечисть шуток не понимает. Для нее нет разницы — велеречивый поэт или дубовое бревно. И то и другое она сотрет в порошок, если откроется дверь! Лучше спите. Завтра у нас непростой день!

Свеча — словно только и ждала этих слов чародея — погасла самым предательским образом! И Кальконису волей-неволей пришлось устраиваться на ночлег, вздрагивая всем телом и впиваясь зубами в собственную руку каждый раз, чтобы не дай бог не заверещать от ужаса, когда со стороны центра комнаты доносились звуки! Да, эта ночь состарила любителя приключений на добрый десяток лет, чего нельзя было сказать про Аваддона. Потому что, едва погасла свеча, чародей заснул сном младенца. Он погрузился в знакомое состояние непередаваемой легкости, которое сопровождает момент отрыва души от тела и начало свободного полета в мире теней.

Малах Га-Мавет уже ждал его.

— Я знаю все, что с тобой случилось в стране росомонов. — Голос ангела смерти заставлял Аваддона трепетать даже здесь, где понятие физической смерти теряло всякий смысл. — И я недоволен тобой! Ты не внял моим советам и позволяешь гордыне владеть твоим разумом! Я начинаю разочаровываться!

— Прости меня, несокрушимый во времени, но мои способности утратили у росомонов свою силу! Я не могу так же свободно, как и раньше, воспарять в область блаженного всезнания, и это доставляет массу неудобств. У диких росомонов нарушены все привычные представления о магии!

— Я тебя предупреждал! Но ты плохо слушал! Последний раз я помогаю тебе, Ав Ад-Дон, возомнивший себя непобедимым магом! Слушай и запоминай!!! Завтра тебя пригласят в покои Годомысла. Князь серьезно болен — ты это уже успел заметить. Но болен он лишь на физическом уровне, его душа — подобна доспеху несокрушимому! Уничтожить его физически тебе не составит большого труда. Но наша цель в другом — нужно ослабить его дух. И ты сделаешь это! Тебе достаточно потревожить физическую болезнь князя и под видом целительства заразить его своими пороками. Ты передашь ему часть своей сущности, которая окажется для Годомысла смертельной отравой, потому что заразит его ум и сердце! Твое магнетическое прикосновение станет для него осквернением, и его душевный доспех окажется неспособным противодействовать нашей дальнейшей атаке. И тогда уже ничто не помешает тебе завладеть его силой! Но помни: Годомысл очень опасен! Будь начеку!.. Утром, когда ты проснешься, у тебя будет мой подарок — он поможет тебе. Прощай, Ав Ад-Дон! Теперь мы сможем увидеться с тобой только у смертного одра князя — в тот момент, когда его бессмертная душа перейдет к тебе, а ко мне отойдет его никчемная бренная оболочка!..

Утро принесло сэру Лионелю де Кальконису ни с чем не сравнимое облегчение. Он открыл опухшие от страха глаза, а в комнате никого не было! Кальконису в первое мгновение даже показалось, что весь ночной кошмар плод его воспаленного воображения, «слегка» растревоженного вчерашней встречей с «добрым» дедушкой — духом-обитателем бани! Однако, увидев оплывшие свечи, собственные искусанные до крови руки и лужу вонючей слизи возле двери, Кальконис понял, что с рассудком у него все в порядке. И ему предстоит нелегкое житье возле безумного чародея, способного ради своих интересов садистски лишить человека его заслуженной ночной вазы!

Глава 7

КУДЕСНИК ЯРИЛ

Душевные муки философа были прерваны появлением неразлучных отроков. Оглядев комнату (чародея на импровизированном ложе уже не было), они оба уставились на Калькониса глазами цвета василькового поля.

И в глазах этих Лионель прочитал «доброту» взбесившихся быков! Особенно после того, как один из них наступил в лужу у порога. Запах от нее шел… Руц зажал нос, а Эфандр, перешагнув останки ночного гостя (причем весьма и весьма осторожно!), приблизился к Кальконису:

— Что же это вы, уважаемый, и до отхожего места свое добро донести не можете?!

Сэр Лионель собрался было возмутиться подобным обвинением, но вовремя воздержался: вид Эфандра красноречиво свидетельствовал о желании подтереть непотребство на полу Кальконисом вместо тряпки! «Благородное происхождение» философа никак не вязалось с подобным оскорблением, поэтому он кое-как выжал на своем лице кривую улыбку и бочком-бочком протиснулся к двери, где его ждала вожделенная свобода.

Аваддона он нашел возле крыльца беседующим с Вышатой.

— После утренней трапезы князь Годомысл ждет вас к себе. Отроки предупреждены. Но не опаздывайте: князь ждать не любит!

— Мы будем вовремя! — Аваддон выглядел здоровым и свежим, чего нельзя было сказать о Кальконисе.

Когда они остались одни, Аваддон посмотрел на своего «компаньона» взглядом, от которого у философа растаяло последнее мужество.

— Что вы скажете о вчерашнем ночном госте, сэр Лионель де Кальконис? Голос чародея был, как всегда, тихим и ровным, но Кальконис уловил за показным спокойствием настоящую бурю чувств!

— О каком госте вы говорите, уважаемый магистр?

— О ночном госте! — Голос вытекал из горла Аваддона как змея, готовая при первом же промахе жертвы проглотить ее целиком!

— Ах, о ночном госте! Ну, как же — этот несносный Эфандр с его домовыми! Знаете, я спал как убитый!

— Это хорошо, что как убитый! — Язвительная ухмылка на лице чародея совсем не понравилась Кальконису. — Я тоже спал крепко… Ну что ж, пойдемте, перекусим, а там и к князю позовут.

Философ последовал было за чародеем, но почувствовал, что кто-то потянул его за рукав. Он оглянулся и увидел мальчика лет тринадцати в яркой красной рубахе ниже колен.

— А вы правда умеете добывать серу? — Его глаза смотрели не по-детски пытливо.

— Какую серу? — не понял Кальконис.

— Вчера у конюшни вы говорили Любавке, чтобы вас все «серой» величали! Значит, вы серу добывать можете? А мне не покажете — как?..

Кальконис догадался, чего от него добивается малец. О боги, насколько дремуч и невежествен этот народ, если путает звание рыцаря с какой-то вонючей серой!

— Нет, мальчик, «сэр» — это титул, — постарался он объяснить. — Меня все должны называть: сэр Лионель де Кальконис! Звучит?

— Звучит, только нам сподручнее «сера». Так понятнее будет!

— Я тебе дам — «сера»!.. — обозлился Лионель и попытался ухватить мальчика за рубаху.

Но попытка закончилась тем, что неведомая сила приподняла самого философа и тряхнула так, что все его дорогое одеяние затрещало, словно гнилой мешок! Это отрок Руц появился, словно из-под земли.

— Ты почто княжича нашего забижаешь? — рявкнул он в ухо философа.

— Как — княжича?! — Кальконис оторопел от услышанного и поспешил исправить положение с присущей ему изворотливостью. — Да вы не подумайте ничего дурного — я всего лишь рубашку хотел ему поправить!

— Рубашку, говоришь?!

Кальконису было искренне жаль своего нового платья, которое на глазах теряло роскошь и презентабельность.