— А где гарантия, что вы и нас в рамках подлости не предадите? — усмехаясь, спросил полковник Егоров.

— Да, таких гарантий мы не даём, — пропищал Канареечка. — Наша подлость безгранична.

— Но ведь вы не только шпионы, — сказал полковник Егоров, — вы ещё и люди.

— Господин полковник! — вдруг взмолился Бугемот. — Мы же не дети! Мы взрослые люди! Чего вы от нас хотите? Ведь вы же прекрасно знаете, что каждый из нас с огромным удовольствием вас предаст. Мы просто не можем не предавать!

— Нас специально учили этому! — пропищал Канареечка.

— Профессора и доценты! — гордо добавил Мяу.

И лишь один ЫХ-000 не проронил ни одного слова. Вот на него-то и рассчитывал полковник Егоров.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ,

в которой действуют

КРУПНЕЙШИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ ПО РАБОТЕ И БОРЬБЕ С ДЕТЬМИ

Глава № 22

Сугубо научная

В ней разъясняется, что означают первые четыре буквы в слове «ПЕРЕвоспитание»

Носилки, на которых гордо лежал возомнивший себя выдающимся человеком Толик Прутиков, несли два санитара.

— Здоров парень с виду, — сказал один из них, — а лёгок. Чем это вы его выкармливали?

— Болезнь это, — грустно ответил папа Юрий Анатольевич. — А ест он в обыкновенных количествах самую обыкновенную пищу.

— Я не больной, — важно возразил Толик, — я выдающийся.

— Выдающийся?! — удивился старший санитар Тимофей Игнатьевич. — Чем выдающийся? Толстота твоя пустая какая-то. Дутыш ты, что ли?

Толик покраснел от возмущения, проговорил с сожалением:

— Взрослые люди, а разговоры неумные, детские. Санитары чуть носилки не выронили, а Юрий Анатольевич попросил:

— Не сердите его. Молчите.

— Он что, сильно умный? — спросил санитар.

— Считает себя умным. Болезнь это такая. Психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз

быстро осмотрел Толика, снял очки, долго протирал их в задумчивости, потом водрузил их на переносицу и спросил:

— Значит, днём вот такой, а ночью худеет?.. Прелюбопытно! А вес нормальный?

— Нормальный, — ответил старший санитар Тимофей Игнатьевич. — Воздуху он, видать, наглотался. А обратно выпустить не может или не хочет.

— Попросите санитаров удалиться, — морщась, сказал Толик, — они действуют мне на нервы.

Моисей Григорьевич отпустил санитаров и предложил:

— Расскажи мне о себе. Что с тобой произошло?

— Вы не знаете? — обиженно удивился Толик. — Всем должно быть известно о моём подвиге, а, оказывается, почти никто и не знает! Ведь я же смело и отважно задержал иностранного агента!

— Правда, правда, — скорбно подтвердил Юрий Анатольевич.

— Этого я как раз и опасался! — в волнении воскликнул Моисей Григорьевич. — Продолжай, мальчик. Я очень внимательно тебя слушаю, боясь пропустить хотя бы одно слово.

— Вот это правильно! — И на глазах психоневропатолога Толик ещё немного потолстел. — Я задержал шпиона и, таким образом, следовательно, и уж, конечно, действительно, стал выдающимся человеком. Все должны мной гордиться, уважать меня, ценить, обожать, любить. А мне завидуют. Стыдно сказать, но меня до сих пор не провезли в открытой машине через весь город, не организовали митинга в честь меня на центральной площади. Меня даже по телевизору не показывали! Награды я никакой ещё не получил, представляете? Вот безобразие!

— Ну, это дело поправимое, — успокоил его Моисей Григорьевич. — А учиться дальше ты собираешься?

— А зачем?! — поразился Толик. — Пусть учатся те, кто ещё ничего не добился в жизни.

— Что же ты будешь делать, если не учиться?

— Видимо, буду отвечать на многочисленные письма.

— Какие письма? — вздрогнув, спросил Юрий Анатольевич.

— Восторженные, — невозмутимо объяснил Толик. — Ведь рано или поздно люди всё равно узнают о моём замечательном подвиге, и я буду получать многочисленные восторженные письма. Не отвечать неудобно. Подумают, что я зазнался.

— Да, тебе предстоит огромная работа, — озабоченно согласился Моисей Григорьевич. — Пока ты останешься здесь. Мы уже получили много заявок от желающих тебя повидать. Дома принимать так много людей неудобно: всю квартиру затопчут. — Он позвал санитаров и приказал: — Как можно быстрее приготовить для выдающегося человека отдельный выдающийся кабинет. Вымойте выдающегося человека в выдающейся ванне, оденьте в выдающееся бельё и положите в выдающуюся постель.

Санитары унесли довольного Толика.

— Чем он болен? — почти со стоном спросил Юрий Анатольевич. — И что вы с ним намерены делать? Какие заявки? Это же насквозь больной ребёнок, а вы потакаете ему…

— Главное, успокойтесь, — торжественно произнёс Моисей Григорьевич, — не волнуйтесь и тем более не паникуйте. Случилось как раз то, что я когда-то и предсказывал. Это очень редкое в детском возрасте заболевание. И очень опасное. Одна из форм мании величия — мания дутика (mania dutica).

В дверях появился рассерженный старший санитар Тимофей Игнатьевич и проворчал:

— Не погружается — да и всё.

— Что не погружается? Куда не погружается?

— Выдающийся человек в ванну не погружается. Плавает. Как пробка. Мы его погружаем путём нажатия на него руками, а он обратно всплывает. И одно твердит, что будто бы мы неумные. А он, видите ли, шибко уж умный.

— Под душ его лучше, — посоветовал Юрий Анатольевич, — и не спорьте с ним.

— Была нужда, — проворчал старший санитар Тимофей Игнатьевич и ушёл.

Моисей Григорьевич, в волнении прохаживаясь по кабинету, заговорил:

— Без таких людей, как ваш Толик, наука бы топталась на месте. Ведь далеко не каждому организму удаётся заболеть интересной, а иногда и уникальной болезнью! А ваш Толик вновь поставил перед нами сложнейшую задачу. Его организм настолько ослаблен избалованностью, что легко поддаётся всем заболеваниям, связанным с ленью.

Вернулся старший санитар Тимофей Игнатьевич и устало произнёс:

— Выдающийся человек зеркало просит. Тоже, наверное, выдающееся. Не лопнул бы он, а? Уж больно он пыжится. Я бы из него воздуха хоть немного откачал. Предупреждаю, если выдающийся человек лопнет во время моего дежурства, я за это ответственности не несу.

— Возьмите на складе самое большое зеркало и поставьте туда, куда укажет выдающийся человек, — приказал Моисей Григорьевич и, когда старший санитар ушёл, продолжал: — Наука, дорогой Юрий Анатольевич, совсем недавно занялась проблемой детской лени как заболеванием. Поэтому здесь много неясного и спорного.

— Вон даже санитар и тот меры предлагает, а вы…

— Я ещё раз призываю вас к полнейшему спокойствию. Мы сделаем всё, что в наших силах. Я почти уверен в успехе.

Оставшись один, Моисей Григорьевич устало опустился в кресло и очень глубоко задумался.

Он уже несколько лет работал над научным трудом «Взрослый человек как результат развития ребёнка». В основу его Моисей Григорьевич положил мысль о том, что все основные духовные качества, и в особенности плохие, развиты в ребёнке уже в первые годы его жизни.

Учёный надеялся добиться того, чтобы, наблюдая младенца ещё в грудном возрасте, определить, каким он может вырасти человеком. А определив это, легко будет принять все меры, чтобы он рос хорошим примерно уже с трёх-четырёх лет.

Тогда и не будет больше плохих детей, а впоследствии — и плохих людей вообще. Ведь известно совсем немного случаев, когда из плохих детей вырастали хорошие люди. Так же мало известно случаев, когда из хороших детей вырастали плохие люди.

Научные противники Моисея Григорьевича заявляли:

— Ваша теория неверна. Плохого ребёнка можно ПЕРЕвоспитать в школе, пионерском или спортивном лагере, в институте, армии и так далее. В конечном итоге вся воспитательная работа и сводится к ПЕРЕвоспитанию. А вы его-то как раз и отвергаете.

— Моя теория абсолютно верна, — отвечал своим научным противникам Моисей Григорьевич. — Представьте себе, что мы определим, что вот из данного младенца грудного возраста может вырасти такой обжора, что со временем ему будет грозить смерть от ожирения. Мы назначаем соответствующий курс лечения и воспитания, и из данного младенца грудного возраста вырастает нормальный человек, который может умереть от чего угодно, только не от ожирения.