Полковник Олькотт оставил несколько интересных воспоминаний, относящихся к этому периоду: «Во время моего приезда в Филадельфию днем и вечером проходили симпозиумы по оккультному чтению, обучению и феноменам… Я помню, чему были свидетелями и другие, как однажды Е.П.Б. демонстрировала нам фотографию, которая вдруг исчезла из рамки, а на ее месте в то же мгновение появился портрет Джона Кинга; все присутствующие видели это… Однажды я принес полотенца, полагая, что в доме их недостаточно. Мы разрезали их, и она собиралась уже использовать их, не подрубив; но я высказался против такого ведения хозяйства и она согласилась подшить их. Не успела она приступить к работе, как с возгласом „отвяжись, дурень!“ толкнула кого-то под столом. „В чем дело?“ – спросил я. „О, это один противный элементал дергает меня за платье и просит, чтобы я заняла его какой-нибудь работой“, – ответила она. „Отлично, – сказал я, – это то, что надо; пусть он и подрубит полотенца. Зачем вам обременять себя? Тем более, что шьете вы из рук вон плохо“. Она рассмеялась, пожурила меня за нелестный отзыв, но сразу не пошла навстречу этому маленькому слуге, шалившему под столом. Наконец, я все-таки убедил ее; она велела мне положить полотенца и иголку с нитками в книжный шкаф со стеклянными дверцами, отделанными толстым зеленым шелком, который стоял в дальнем углу комнаты. Закрыв этот шкаф, я сел возле нее и мы вновь окунулись в беседу на излюбленную, занимавшую нас тему – об оккультных науках. Примерно через четверть часа или минут через двадцать я услышал под столом писк вроде мышиного, после чего Е.П.Б. сказала, что „этот надоеда“ закончил с полотенцами. Я открыл книжный шкаф и обнаружил дюжину полотенец, подрубленных не очень неумело, даже ребенок сделал бы лучше. Вне всякого сомнения они были подшиты, причем находясь внутри закрытого шкафа, к которому Е.П.Б. не подходила в тот период времени. Было 4 часа дня, то есть все происходило при дневном свете». [18, т.1, с.43] Таков был маленький элементал, которого Е.П.Б. называла «Поу Дхи».

«Ее дом в Филадельфии был построен по обычному плану. Это было здание с пристройкой сзади. На первом этаже находилась столовая, а на втором – гостиная и спальня. Спальня Е. П.Б. была первой на втором этаже основного здания; напротив лестницы находилась та гостиная, в которой подшивались полотенца, оттуда, при открытой двери, можно было увидеть комнату Е.П.Б.

Мы сидели в гостиной, затем она вышла, чтобы взять что-то из своей спальни. Я видел, как она поднялась на несколько ступенек и вошла в свою комнату, оставив дверь открытой. Время шло, но она не возвращалась. Я долго ждал и, потеряв терпение, позвал ее. Ответа не последовало и я забеспокоился, опасаясь, что она в бессознательном состоянии и зная, что она не занята приватно, так как дверь была оставлена открытой, я направился в ее комнату, еще раз позвал и вошел; ее нигде не было, даже под кроватью и в туалетной комнате. Она исчезла и не могла выйти обычным путем, так как за исключением двери на лестницу там не было другого выхода, ее комната была сul de sac («тупиковой»). Я сохранял абсолютное хладнокровие в процессе длительного курса экспериментов, но это привело меня в состояние сильного замешательства и обеспокоило. Я вернулся в гостиную, закурил свою трубку и попытался разобраться в этой загадке… Мне пришло в голову, что я стал участником весьма тонкого эксперимента на ментальном уровне и решил, что Е.П.Б. просто отключила мои органы чувств, от возможности наблюдать ее присутствие в комнате и вероятно находится лишь в двух шагах от меня.

Через некоторое время она спокойно вышла из своей комнаты и вернулась ко мне в гостиную. Когда я ее спросил, где же она была, то, усмехнувшись, она сказала, что у нее были кое-какие дела в оккультном мире, и поэтому ей пришлось сделаться невидимой. Но как это произошло, она не объяснила. Вот такие шутки она проделывала со мной и с другими в разное время, до и после нашего путешествия в Индию». [18, т.1, с. 43—47]

Что касается ее брака, полковник Олькотт писал: «Когда я лично выразил свое изумление по поводу этого, как я считал, глупого поступка – замужества с человеком значительно моложе ее и стоящим невообразимо ниже в ментальной практике; с тем, кто никогда не будет для нее подходящим спутником, и с весьма скромными средствами (его денежные дела еще не определились), она сказала, что это было несчастье, которого она не могла избежать. Их судьбы были на время связаны неумолимой кармой, и этот союз являлся для нее своего рода наказанием за ужасную гордость и воинственность, которые стали помехой на пути ее духовной эволюции, в то время как для молодого человека в этом не было никакого вреда». Такова вторая причина этого брака.

Третья и весьма удивительная версия была выдвинута Вс. С. Соловьевым, но она должна приниматься с оговоркой, так как он руководствовался стремлением выставить себя в благоприятном свете перед публикой и очернить Е.П.Б. Он утверждал, что однажды она говорила ему: «…вот что со мною случилось… Несколько лет тому назад, в Америке… Я уже была почти так же стара и безобразна, как теперь… А между тем, ведь, на свете бывают всякие безобразия, в меня влюбился там молодой и красивый армянин… Вдруг он является ко мне в дом и начинает обращаться со мною, как только муж может обращаться с женой. Я его гоню вон; но он не идет, он говорит, что я его жена, что мы накануне с ним законно обвенчались, обвенчались при свидетелях, в числе которых был и Олькотт,… он, представьте мой ужас, подтверждает… Он был свидетелем на свадьбе и подписался… Так, ведь, мне каких денег стоил развод с этим армянином!..» [4, с.203] Это не согласуется с рассказом самого полковника Олькотта, что он не был свидетелем при этом бракосочетании.

М-р К. Джинараджадаса опубликовал статью с названием «Е.П.Б. и Е. П. Блаватская» в журнале «Theosophist», в мае 1923 года, в которой говорится, что «если бы полковник Олькотт вспомнил о том, что рассказывал ему Учитель Серапис о ее браке с М.К.Б., он описал бы все совсем иначе». Перед тем, как перейти к рассмотрению писем Учителя Сераписа, необходимо вспомнить о болезни, которая свалилась на Е.П.Б. вскоре после ее замужества. «Spiritual Scientist» 18 июля сообщал: «Прошлой зимой [в январе] она упала на тротуар, сильно повредив при этом ногу, в результате чего началось воспаление надкостницы, которое сильно прогрессировало, так что и сейчас неясно, будет ли ее нога ампутирована или останется навсегда парализованной». [22] Она писала генералу Липпиту 13 февраля: «Я чуть не сломала себе ногу, когда тяжелая кровать, упав, придавила меня, в тот момент, когда я пыталась ее подвинуть». В апреле она писала ему же: «Сегодня получила ваше письмо. Вежливость обязывает ответить сразу, но я так больна, что поругалась с Олькоттом, поиздевалась над Б[етанелли], поспорила с Джоном, довела до обморока кухарку и до форменных конвульсий свою канарейку; успокоившись на этом, я легла в постель и предалась воспоминаниям о старике Блаватском. Последние происшествия я считаю насмешкой Судьбы; предпочитая все что угодно этому кошмару, в три часа ночи, глотая таблетки Брауна, от которых начинаю чихать, если они и помогают от кашля, я пытаюсь написать вам вразумительный ответ. Я с грустью думаю, что не смогу поехать с вами в Вашингтон. С моей ногой еще хуже, чем прежде. Джон уже почти было вылечил ее и предписал мне отдыхать три дня, но я пренебрегла этим советом и с того дня она стала все хуже и хуже. Сейчас получаю регулярное лечение. Я полагаю, что 11 мая будет рассматриваться мой иск в Риверхеде. Мне необходимо там быть».[41] [23, май, 1924]

Е.П.Б. писала полковнику Олькотту 21 мая: «Наступил паралич. У меня был хирург Панкоуст и миссис Миченер. Он сказал, что уже слишком поздно, а она обещала выздоровление, если я буду выполнять все ее предписания. Я приняла ее условия… Я слишком устала, чтобы писать дальше». [23, апрель, 1923]

12 июня она писала генералу Липпиту: «Вы должны поблагодарить „Джона Кинга“, если получите это письмо, так как м-р Б[етанелли] отправился на Запад. Я выпроводила его примерно 26 мая, когда мне стало так плохо, что доктора уже начали подумывать об ампутации моей ноги. В то время я была близка к тому, чтобы отправиться „вверх“, pour de bon („сочтя это за лучшее“); и, так как я терпеть не могу вытянутых физиономий тех, кто только ноет и хнычет во время моей болезни, я заставила его уехать. Мне присущи многие кошачьи склонности, это и постоянная настороженность, и желание, если удастся, умереть в одиночестве. Поэтому я предложила ему быть готовым вернуться, если я напишу, что мне стало лучше или, если ему передадут, что я отошла домой, или „протянула ноги“, как любезно говорил мне Джон Кинг. Ну, я пока еще вовсе и не умерла, у меня, как у кошки, девять жизней, и к тому же, сдается, Авраам еще не призвал меня в свои объятия; но я все еще в постели, очень слаба, раздражена и, вообще, целыми днями не в себе, поэтому я удалила от себя этого малого для его же блага и моего удобства.