-Да, Андо-доно, я запомню твои слова...

- И на прощанье, если ты из Фудзивара, то тебе интересно бы знать и хранить в душе стихи из Манъесю*, соответствующие твоему случаю:

Кристально дно в воде,

Сверкающей как пламень,

Что блеском фудзи** лепестков озарена,

И оттого водой покрытый камень

Блестит как жемчуг дорогой!

* Манъесю ( Собрание мириад листьев), сборник стихов периода заката древности и зари средневековья -VIII век.

** Фудзи - глициния.

МЕДНИКОВЫ. ИВАНОВКА.

Во Владивосток пароход "Кострома" пришел в конце апреля месяца. Во время плавания на пароходе вспыхнула эпидемия кори, от которой умер ребенок, поэтому всех пассажиров с детьми переселили в карантинные бараки на мысе Шкота и держали там под охраной вооруженных солдат, чтобы хворь не распространилась по городу. Еще через две недели Степан принес из переселенческого управления бумагу, которая определила им место для поселения в деревне Ивановке.

На пароходике "Новик", недавно купленном местным купцом Шевелевым в Англии и совершавшим свой первый рейс, они добрались до устья недалекий реки Суйфун, вдоволь налюбовавшись прекрасными видами Амурского залива, и в поселке Рыбачьем пересели на пароходик "Пионер". В сравнении с большущим пароходищем "Кострома" эти суденышки кроме как пароходиками и назвать было нельзя.

После недавних проливных дождей Суйфун вздулся, нес в море массу коричнево-желтой воды и по этому половодью пароходику удалось добраться до самого Никольского - крупного села, откуда переселенцы разъезжались едва-ли не по всей Южно-Уссурийской круге.

Сторговавшись на базаре за пару низкорослых, но крепеньких маньчжурских волов и скрипучую телегу, они загрузили на нее свой жалкий скарб и цоб-цобе - отправились к месту нового жительства.

По узенькой до крайности лесной дороге, скорее тропе, утопая по чеки колес в грязи, тяжело наваливаясь грудью, подталкивая телегу, тащились они к месту заселения, уже проклиная тот день, когда совместно решились ехать.

- Ох уж и дичь! - охал Степан, и ему вторили жена Мария, сыновья Андрей, Арсений и Афанасий.

И впрямь, проселок тонкой ниточкой едва пробивался сквозь вековую дремучую тайгу. Грозно шумели над головами кронами высоченные деревья, толстые их корни, обильные густые кустарники и необыкновенной высоты травы оплетали землю, преграждали путь и уже страшно было вообразить, что придется им еще и пилить, рубить. вывозить лес, раскорчевывать, выжигать и выдирать пни и корни, уничтожать сорные травы, испокон веков хозяйничающие здесь.

У страха глава велики, и Мария уже подвывала от подступившего ужаса. Но Степан, тоже поперву опешивший, начал прикидывать, как быть дальше. Уж если втравил семью в такой дальний переезд, через восемь морей трех океанов, наобещал им на новом месте жизнь безбедную, нарисовал перед ними картины бескрайних пустующих просторов, тучных земель и строевого леса, то не дозволяй терять веру, настраивай на труд. Он по собственному опыту знал: глаза боятся, а руки делают... И начал Степан исподволь, потихонечку ободрять сыновей и Марию.

- Смотри, Мария, какие деревья - высокие, ровнехонькие. Вот приедем на место, напилим лесу, вывезем, годик дадим просохнуть, да и дом поставим.

- И стайку, - оглядев подступившие к дороге могучие кедры, робко напомнила Мария.

- И стайку, и сараюшку, и сеновал, и амбар..., - разгорячился Степан, и сыновья, податливые к душевному настроению бати, воспрянули духом.

- А я постою большую конуру, чтобы там жили сразу две собаки, и буду с ними на охоту ходить, - радостно закричал младший, Афанасий.

- Травы-то какие,- продолжал Степан. - Накосим, высушим и корову, и вторую, и третью заведем.

- Козу бы купить сперва, - охладила его мечтания Мария, - чай забелить.

Недалеко, камнем добросить, из лесу выпрыгнула и перед ними застыла стройная, на высоких тонких ножках зверушка с маленькими рожками на голове и без робости принялась разглядывать их блестящими выпуклыми глазами, задирая точеную головку, словно принюхиваясь к будущим соседям.

- 0й, кто это? - забоялась Мария.

- Вот коза я прибежала, услышала, небось, что ты ее позвала.

Сыновья, успевшие за месяц с лишком жизни в Приморье по своим мальчишечьим каналам многое разузнать о тайге, охоте и рыбной ловле, сразу бурно вмешались в разговор.

- Нет, батя, это олень-цветок!

- Нет, не олень, у него по бокам белые пятна. Это кабарожка!

- Или изюбрь, сохатый!

- Ты и сказал, изюбрь с быка ростом и рога у него, как корни от дерева.

Сошлись на том, что это была кабарожка.

- Охота, видать, здесь знатная, ели-пали, если зверь сам прямо на человека бежит, - предположил Степан.

- Ух, и зверья здесь, - хором, перебивая друг друга, спешили выплеснуть обширные своя познания сыновья, - И медведи, и изюбры, и олени, и кабаны, и косуля, и барсуки, и еноты, белки, выдра в речках, дикие козы и кабарги...

- И тигры полосатые, кусучие, - испуганно-счастливо дополнил Афанасий, младший, любимый, двенадцатилетний сын.

Мария с тревогой огляделась, но дальше как рукой подать сквозь густые заросли ничего же было видно.

- Не бойся, Мария, он вола скушает и уйдет к себе домой картошку окучивать, - подтрунивал Степан и от веселого гомона и громких восклицаний стало легче толкать телегу, и волы зашагали поживее, отмахиваясь чахлыми кисточками хвостов от висевшей над ними тучи слепней.

Афанасий сломал густую ветку и пошел помогать волам отбиваться от изнуряющих кровопийцев.

- Вола нельзя, нам и землю пахать, и лес возить, никак нельзя, - не соглашалась Мария.

- Тогда, кроме тебя, и некого, - пошутил Степан и тут же ощутил увесистый шлепок по спине.

- ... комарика..., - пояснила Мария.

И тревога перед неизведанным исчезла, уступила место тысячам повседневных мелких забот и волнений, из которых и складывается жизнь.

Основанная в восемьдесят третьем году между двух мелких речушек Лубянки и Ивановки, правых притоков реки Лефу, деревушка Ивановка представляла собой два десятка вольно разбросанных русских изб, тяготеющих к реке, да такого же количества корейских фанз, окруженных огородами.

Встретивший их староста долго выспрашивал, откуда они, как добрались, изучал, шевеля губами, документы, а потом, прикидывая, осмотрел деревеньку и решил, - Остановитесь пока у Ивана Кривошеева. У него дом новый, просторный, места на зиму должно хватить. Лес напилите, а вывезти вам поможем, следующим летом поставите дом. Да вам помощь и не нужна, - четверо мужиков, - пошутил он, заставляя выпрямиться и расправить плечи семнадцатилетнего Андрея, пятнадцатилетнего Арсения и младшего Афанасия.

- Мужики, - поддержала его шутку Мария, и жалея сыновей и надеясь, что все обойдется благополучно.

У Ивана Кривошеева просторно не было, хоть и в новом доме. Андрея, Арсения и Афоню определил он в комнату к двум своим сыновьям, а Степану с Марией предложил жить в старой полуземлянке, в которой сам ютился четыре года.

-Жизнь - не мед, помучаетесь, так скорее за свой дом приметесь, философски заметил он. - Насмотрелись тут за шесть-то лет. Многие приехали с надеждой на готовенькое; как там ни за плуг, ни за топор не могли взяться, словом - нищета, перекати поле, так в здесь... Безруки. Жизнь - она труд любит, все в ней трудом дается!

Степан и Мария несказанно были рады, что так пофартило.

Место под дом отвели им на бугре над речкой Ивановкой, а участок под пахоту десятин в двадцать, указали дальше, вверх по речке Лубянке. Участок представлял собой понижавшуюся к речке террасу, покрытую густой порослью дуба, березняка, ясеня, осины и орешника, с небольшим, вершка в три, пластом чернозема на суглинистой подпочве.

По совету старожилов Степан с сыновьями почти месяц подсекал деревья, чтобы на зиму пустить огонь и сжечь подсохшие стволы, палые листья и сухую траву. Мужики помогли ему отобрать и заготовить строевого леса, который он выволок волами на место будущего дома. Пусть бревна сохнут. Кедры были ровные, длинные и прямые, на распиле желто-кремового цвета, крепко пахли смолой и обещали воплотиться в прочный просторный дом.