Артемьеву срочно захотелось выпить, но вместо водки ему пришлось проглотить слюну, подавив первую, на сей день, тошноту. "А что, и обрыгаю себе коллекцию" - подумал он с усмешкой. "Похвастать, один хер, не перед кем. Те, кто умерли, те и знали, как она хороша". - Как она хороша! - уже вслух промолвил он и всё-таки налил себе ещё.
Артемьев напивается, вернее, тщетно старается достичь этого состояния, чтобы заглушить опьянением признаки более серьёзного расстройства психического.
Толстый Морис умирал на глазах у людей мучительно, однако не в одиночестве. Но это не главное, главное - в октябре мухи пропадают из виду, надо думать, приближаясь к человеку на максимально близкое расстояние, ибо лишь оно делают существа (про предметы не знаю) невидимыми. Осенью мухи исчезают. Только людишки маячат не меняясь. Другое дело июнь.
***
Размер людишек всегда и везде одинаков. Поэтому они и пользуются куклами, а звери, птицы и насекомые, разумеется, знать не знают, что это такое. Где бы он ни лежал - в гробу, или ванной, человека не спутаешь со змеёю или крабом. А мы закусим бастурмой. И выпьем за самую отдалённую муху - размером с космический корабль изумрудно-фиолетового цвета. С надписью "Club ninja"
***
К сорока годам Александр Коржев сумел убедить всех, кто его знал в том, что он не только оригинальный мыслитель, но вдобавок ещё и "бизмэн оф гот" купчина божьей милостью, по выражению Красного Графа. Однако видимое всеми преуспеяние не мешало ему собственноручно собирать прибыль от продажи своих сочинений в подобающих торговых точках столицы. "Я - бережлив" - смолоду было его самоопределением, годы слегка видоизменили эту ёмкую формулировку. "Я не транжир" - то и дело напоминал философ своим ошеломлённым почитателям.
Песенка "Моим путем" помогла французу Кло-Кло отгрохать усадьбу не где-нибудь. А в Фонтенбло (где он измученный бессонницей и семейными проблемами взялся мокрой рукою за оголённый провод 11 марта 1978 года). Коржев тоже сочинял песни на собственные стихи. Но Фрэнк Синатра вряд ли позарился бы на одну из них. Стал бы распевать про "небесно-голубых" фашистов человек, публично покакавший на место, где был кремирован Гитлер!
Мельница бульварной славы молола исправно, не хуже чем свастика, в Германии первых лет нацизма. Намолола Сашке "и дачу в Кратово, и Волгу-матушку"... Тем не менее, сказано "не транжир", и вот в один душноватый июньский вечер, Коржев, верный своим привычкам, в майке с надписью "сожри богатого" и пакетом чипсов в коричневых руках, появился на лестнице клуба "Барельеф". Это было одно из тех заведений, где по ночам, сменяя друг друга, выступают группы, а днём торгуют лазерные диски и книги модных авторов. Коржев, собственно, и зашёл узнать, хорошо ли продаётся его новейший труд "Конкретные сроки. Гнозис финитного".
- Хапают-хапают - злорадствовала вездесущая Гадина - Ещё как покупают! Берут все, кому обидно, что Гитлер не видел в русском человеке арийца. А счастье было так возможно!
Когда до цели оставалось пять ступенек, от стенда с музыкальной прессой отделилась похожая на согнутую в дугу салями, фигура Головастика. Он синячит в клубе до утра, потому что получил деньги за дюжину экземпляров романа "Эл-Эс-Демоны с хвостами-гитарами" Бона Мак Смрэда. В дальнейшем, Головастик станет говорить, что находился в этот момент "в сортире", а от стены, якобы, отделился его боди-дубль, и прочую булгаково-стругацкую пошлятину. Однако, поэтесса Сруль, автор двух поэтических сборников "Жмыхи" и "Крайности", а также книги очерков "Оргазм в наручниках" настаивает, что это был именно Головастик. Мелькнул, точно маятник в проёме входа, и подводной тварью ринулся под ноги Крюку. Несмотря на живот и зычный голос, Коржев имел слабые ноги - "рахитичные", как ядовито уточняют порвавшие с фашизмом холуи-малолетки, поэтому он не устоял, преткнулся о хребет Головастика, замершего на миг в позе Нуит с известной дощечки №666, и полетел на Срулика, которая задумчиво посасывая палец брела к выходу в жарких кожаных штанах.
Есть яйца из кожи,
Есть боги из глины,
Места, что безбожно воняют.
Мне имя Геенна, мне Кедр не поможет,
Я сатанистка плохая.
Я скверная, скверная
Парни со мною страшатся езды.
Скверна? оттого, что сквозь скверну наверно
острее сияние адской звезды
Сруль трое суток не ночевала дома. Стоял июнь, пекло мозги. Слюна шипела, сплюнутая на жесть. От асфальта, как от волчьих испражнений поднимались прозрачные пузырьки неопознанных инфекций. Барахлишко пора было постирать, не помешало бы и самой как следует вымыться. Вывернуть карманы, пока никто не видит. Отмокнуть.
На армейском загаре Сруля черно поблескивает железный крест. "Наша" думает Крюк, сжимая в полёте чипсы, его собственный крест, между тем, вылетает из-за пазухи и готов вонзится в одно из выпуклых очей девчонки. Мю?дэ (усталый) Срулик вяло протягивает руку, отстраняясь (жест слабоумной Лизаветы у Достоевского) от туши Коржева с крестом. Синий острый ноготь весь в грязи - чёрт знает, куда лазил им эти три дня Сруль своему миньону-сатанисту Платошеньке.
Вроде бы никто не пострадал. Головастик, как ни в чём не бывало, отряхнул колени немодных штанов, потрогал - целы ли очки и, вставив в зубы "честерфильд", без извинений смотался на воздух. Коржев, удостоверившись, что не задавил Срулика, а всего лишь озадачил, откинув назад сальные пряди, прошествовал на кухню, где его поджидал хозяин клуба-лавочки. Сруль, склонив головку набок, небрезгливо посасывала указательный палец. "Чуть не сломал" думала она детские мысли. "Почему эти подонки все адски валятся на меня?"
Даже при Брежневе, Рейгане и Джимми Картере, в доспидовый развратный диско-эйдж 70-х, для фингерфакинга на палец надевали хозяйственный дигиталис - напёрсток из резины. Это как Фрейд и Фройд. Вам решать, но если вы человек культурный...
***
Шахиншах Ирана скончался от рака на базе ВВС США, Сашка Коржев умер на даче от заражения крови. Срулик глубоко оцарапал ему живот синим ногтем, и внёс туда инфекцию. Коржев никогда ничем не болел и плюнул на подозрительный нарыв. Пил пиво (он предпочитал самое дешёвое), потом, скинув дачные сандалеты, гулял босиком по тёплым тропинкам между грядок. Сандалии были особого фасона - цвета томатной пасты, с округлёнными носками в дырочку, их любили носить прижимистые хиппи, а торговали ими в магазинах уценённых товаров при автовокзалах и крытых рынках, где, кроме того, можно было смеха ради приобрести чёрные плавки на шнурке сбоку - по две копейки за штуку. Полсотни за рубль. Недаром признание "я не транжир" из уст Коржева звучало не менее внушительно, чем "я - тамплиер", или "я - водолаз-2".
Среди ночи - температура сорок. Бред. Который, увы, никто не подслушал и не записал. В отличие от злосчастного коттеджа в Беверли-хиллз, где ненормальные зарезали актрису Шарон Тейт, дача Крюка, о чём саркастически скорбит Кровожёр, обнесена таким высоченным забором, что перешагнуть его способен разве только один Чорт, если ему вздумается посеять в огороде какие-нибудь плевелы.
Жена Крюка Тамара под вечер Троицыного дня вошла в деревянные сени, и сперва ничего не поняла, однако, уловила тонкий смрад, как на погосте листьев тление. От неё и самой, даже на банкетах попахивало так, будто эта женщина натирается макаронами по-флотски. Нет, вонища мало о чём говорила чете интеллектуалов.
- Папа, ты где? Папа, ты дома? - крикнула она, пожав губы и надувая щёки, чтобы не расхохотаться в истерике. Ответа не последовало. Вместо него - нарастающий рокот. Мухи, множество мух. Выронив кошёлки, Тамара начала озираться, словно неслась на карусели и не кому её остановить. Симметричная свастика, вымощенная венскими гвоздочками на двери в чулан, рухнула к её ногам, как крышка гроба.
День. Ночь. День. Коржев пролежал на солнцепёке в жарком пентхаузе пятеро суток. Отпевали его под крюковое пение. В закрытом, понятное дело, гробу. Скорбящие оказались лишены возможности в последний раз взглянуть на его огромный лоб, одинаковых размеров и цвета с животом. Это был цвет промасленного пергамента. Как будто в кожаный чехол с масками лица, мошонки и пр. была туго-натуго запелената натёртая молотым красным перцем кура-гриль (разумеется, если из неё вынули косточки). Крюк уморился. Строил две дачи подряд - одну за городом, другую на небесах, куда не долетают синие мухи. Гудбай, мистер Чипс.