Как зовут тебя сестрица? Тускло-цветастая, шелестящая, бумажная драконица обвила ноги, попыталась зацепиться, но не смогла. Ее рвануло, подхватило и зазмеило дальше. Прощай, сестра.

Вокруг зажженых фонарей кружились мириады серебряных снежинок, делая их похожими на штормовые огни летучего голландца. Порыв - снежинки сдуло, по глазам безжалостно хлестнул холодный свет.

Вадим зажмурился и некоторое время брел в темноте. Внешний мрак, проникнув внутрь, угнездился там, начал разрастаться. Скоро от человек-негатива вообще ничего не останется. По улице ветром повлечет сгусток темноты, кинет в простор речного русла, перенесет на ту сторону и запутает истончившийся остов в потусторонних лесах. Останется эхо.

Можно двигаться вовсе не раскрывая глаз. Упрешься в стену или упадешь в яму, все - приключение.

Налетел на мужика, тот матюгнулся. Вадим пошел дальше. Пурга смазала очертания домов и улиц. Сколько ни топай, такое впечатление, остаешься на месте. Чтобы вырваться из лабиринта одинаковых домов, он пошел быстрее. Наконец улица вылилась в набережную, за которой вообще ничего, кроме мечущегося снега.

Он не хотел сюда идти. Так получилось. Ноги сами принесли. В конце набережной возвышался дом в форме трилистника. Одиннадцать этажей. Шесть подъездов. На четвертом этаже корпуса, развернутого окнами к реке, жила Ольга.

Если обогнуть дом, выйдешь к остановке автобуса. Надо бы поторопиться. Руки уже замерзли, ничего не чувствуют. Губы заледенели, доведись слово сказать - не получится. Ледяной сквозняк с реки выдул тепло из-под "аляски".

Вадим вспомнил, как замерзал на пустыре. Каким же он тогда был свободным и по сути счастливым. Иди куда хочешь, делай, что хочешь. Судьба тебя сама найдет. Нашла! Тогда его нашла

Ольга, а получилось - судьба. Как все странно обернулось через много лет.

Фонари горели, освещая, прочерченный снежными закосками, путь к ее дому. Любую дорогу следует пройти до конца. Сентенция не для данного случая, разумеется, зато как вовремя выскочила. Да и остановка где-то там недалеко.

Каждый шаг давался с таким трудом, будто он продирался сквозь ледяную воду. Мало того, в той воде плавали острые ледышки, норовя изрезать попавшего в нее человека. Не посмотрит, что он не совсем и человек даже. Изрежет, нашинкует мелкой стружкой и смоет в реку.

Шаг, еще шаг. Ее руки на груди, на плечах, на спине… Горячая волна прошла по телу, ударила в затылок. Они больше никогда его не обнимут. Она больше никогда не позвонит, не скажет коротко: приезжай. Он больше никогда не понесется к ней навстречу, оставляя за спиной любые резоны и выгоды, только для того чтобы увидеть, услышать, почувствовать.

Холодный обруч охватил голову - ветер - никакой капюшон не спасает. Вадим отвернулся от шквала и попятился. Обруч не отпускал. Ничего, осталось совсем немного. За домом остановка. Он спрячется от ветра за стенкой павильончика, переждет, оттает, потом приедет в свой офис - слово то какое поганое! - ляжет на продавленный диван, включит телевизор. И что дальше?

Он дико замерз, как еще сохранялась способность мыслить; но не торопился, шел все медленнее.

Ее дом надвинулся, пестро светящейся громадой. Окна, окна, окна: синие, красные, желтые; блеклые занавески, яркий свет, тусклый свет. Мертвенный свет телевизора.

Вместо остановки Вадим свернул к реке.

Ее окно светилось. Не замечая холода, да и вообще ничего, он остановился под фонарем на кромке тротуара, на границе жилого человеческого поселения и обрыва. Набережную в этом месте не достроили. Ни тебе ограждения, ни ступеней, ведущих к руслу - просто обрыв, с которого вниз змеилась узенькая ледяная тропинка - ребятишки протоптали, по своим детским делам. Вадим заглянул за край. Тропинка изгибалась и пропадала за высоким наносом. Если немного спуститься, ветер не будет так донимать.

Пока смотрел вниз, ее окно погасло. Понятно - Радзивиллы отправились спать.

Он тоже сейчас пойдет. Только чуть отогреется и отдохнет: сядет в снег за сугробом, еще посмотрит на ее окна. Там уютно, тихо, никто не мешает. Вокруг, вообще, ни души. Город как вымер. Ветер сечет, не разбирая живое - не живое.

Он еще раз глянул.

Темнота.

Он сам так решил.

Дракон свернулся, уложив голову на крыло. По коже волнами ходила дрожь. Тонкие кожистые веки вздрагивали. Ему, как и Вадиму было нестерпимо холодно… и пусто. С боку сорвалась и покатилась, мелодично звеня, последняя серебряная чешуйка.

Вадим уже шагнул в сторону, ведущей вниз ледяной тропинки, когда за спиной кашлянули.

Обернуться оказалось не так-то просто - заколодел. Пока разворачивался, успел подумать, только ведь никого не было. Если там отморозки с просьбой закурить, даже сопротивляться не станет.

Пусть режут. Так даже быстрее выйдет.

За фонарем, на грани видимости, на самой кромке скупого дергающегося света мелькала приземистая фигура. Ангарский, молча, смотрел в ту сторону. Неужели прохожий задержал ради пустого вопроса? Ворохнулось раздражение: пусть проваливает, пусть они все от него отстанут. Он больше не хочет…

Человек шагнул в круг света.

Левский!

Его Андраг узнал бы и через сто лет. Врезался парень в память, не вырубишь. Сколько раз после поединка, Вадим хотел найти этого человека. Зачем, спрашивала Марго. Действительно, зачем? В подручные не возьмет, в учителя - тем более. Хотя… И тут же ударила другая мысль: за ним послали убийцу. Левский и есть киллер. Ай да Александр Викторович! Не решился таки подставлять финансовую операцию под удар. Чем доверять хитроумной супруге и ее любовнику, лучше того любовника вывести из игры вовсе. И антураж соблюден: зарезали парня, бо прогуливался в ненужном месте, в ненужное время.

— Ты пришел меня убить? - напрямую спросил Вадим. Чего церемониться-то?

— Убить? - глухо прозвучало из-под фонаря.

Голос у каскадера изменился. Один к одному - давний, злобный враг, желавший извести молодого дракона еще в Долине. Глаза в глаза - Константин Левский. Зажмуришься…

Ангарский качнулся за предел света в мутную круговерть, подальше от человека. Тот шагнул следом.

— Я пришел забрать тебя с собой.

— Стоит ли напрягаться? Убей тут. Я не вооружен.

— Я пришел забрать тебя с собой.

— Кто тебя послал?

— Никто.

— Тогда уходи.

— Андраг.

— Что!!!

— Приговор исчерпан. Ты свободен.

Андраг смотрел из темноты на невысокого, широкого в плечах человека. Длинные серебряные волосы падали на плечи. Снег, наверное… Брови тоже белые. На нем не было шапки. Ветер свободно трепал подмерзшие космы.

— Кто ты?

— Барон Старой крови Андраг-старший.

— Мой отец?

— Да.

— Я ничего не понимаю! Я же не выполнил ни одного условия.

— Ты выполнил все как должно.

— Значит: суд, Совет, приговор - фикция, розыгрыш?

— Нет. Они настоящие. И приговор они тебе вынесли настоящий.

— Я ничего не понимаю, - беспомощно повторил Андраг.

— Ты слишком долго жил среди людей. У них все линейно: преступление - приговор - стенка.

Ты забыл, что главный суд над драконом вершит Высокое Небо. Или не знал? В новом Кодексе, кажется, нет такой статьи. Молодые забыли, что кодексы драконов пишутся на Небесах. Все, между тем, очень просто: ты не совершал преступления, за которое тебя судили, значит: приговор неправомерен.

— Зачем же тогда все?

— А ничего и не было. Это просто первая линька. Она самая болезненная.

— И нашего поединка не было?

— Был. Если бы ты его выиграл, твое пребывание здесь продлилось бы намного дольше. Ты не разменял чести. Ты сдался более достойному бойцу. На все - Высокое Небо.

— А враг?

— Дракон справедлив и милостив, но есть преступления, которые нельзя прощать. Что бы ни взывало к прощению.

— А… женщина? - Андраг не захотел произносить перед посторонним, в сущности, чужим ему существом имени. Андраг-старший понял и чуть помолчал, как по покойнику.

— Тут не властен никто.