- Ну что же... Еще раз! Как говорится, с богом!

Командир, скользя по крутизне палубы, шагнул к раструбам переговорных труб:

- По местам стоять, к всплытию!

В непривычной тишине голос его прозвучал неожиданно громко. Откликаясь, забились в жерлах переговором... В четвертом...

Вот доложил предпоследний, и командир вдруг понял, что нет у него сейчас большей мечты, нестерпимее желания, чем услышать из кормового знакомую бойкую скороговорку: "...в отсеке по местам стоят..." Тишина. Помолчав, он повернулся к механику, скомандовал негромко:

- Продуть балласт!

С шипением, переходящим в странный унылый вой, в трубы из баллонов высокого давления вырвался воздух. Сейчас он войдет в цистерны и мягко, но неумолимо начнет сжимать замершую в них воду. Медленно, потом все быстрее и быстрее заструится вода из открытых кингстонов, и заполняющиеся воздухом цистерны потянут лодку вверх, вверх...

Командир и все, кто был рядом, не отрывали глаз от стрелки глубиномера - вот сейчас, сейчас... Вздрогнул корпус, вой воздуха в трубопроводах стал еще пронзительней. Мелко задрожала палуба под ногами. Сейчас... Что-то вдруг глухо зашумело за бортом, забулькало, забормотало... Командир бросил быстрый взгляд на механика. Тот со вздохом кивнул - да, так.

- Стоп дуть!

Шипение смолкло. Только из-за бортов все еще доносился невнятный шелест.

- Не вышло. - Командир устало потер подбородок.

- Дифферент, - отозвался механик. - Цистерны полностью не продуваются...

Да, не вышло. Из-за аварийного дифферента - продольного наклонения корабля - воздух не смог "выгнать" воду из всего объема цистерн: дойдя до поднявшихся вверх кингстонов, он свободно уходил в воду, еще и сейчас глухо шумя за бортом. Грунт по-прежнему цепко держал корабль.

Командир повернулся к ждущим раструбам переговорных труб:

- Говорит командир. Товарищи подводники, у корабля сейчас нелегкое положение. Поэтому...

Ванина била дрожь...

...Напрасно он стискивал кулаки, напрягал мышцы, чтобы унять предательскую вибрацию всего тела, она снова и снова накатывала на него...

Видно, что-то почувствовал даже лежащий на верхней койке старшина команды (фамилию его Николай еще не успел запомнить), потому что он вдруг зашевелился и неожиданно положил руку на голову Николая:

- Э, брат, да ты совсем замерз! Подожди-ка...

Заскрипели наверху пружины, и старшина тяжело задышал совсем рядом.

- И я, дурак, совсем забыл... Ты же ведь мокрый, как цуцик! Ребята, у кого бушлаты здесь? Молодой-то наш замерз совсем...

В немощном свете единственной на отсек лампочки зашевелились темные фигуры.

Вот уже много часов лежат они на койках, лежат не шевелясь, экономя силы, стараясь как можно меньше тратить драгоценный сейчас кислород кислород, которого так много там, наверху, над толщей воды, сдавившей корабль...

Еще раз пыталась всплыть лодка, но все было напрасным. Только еще выше вздыбился нос, круче стал наклон палубы. Теперь, чтобы пройти по отсеку, приходилось подтягиваться на руках, хватаясь за маховики клапанов.

Совсем рядом, у комингса концевого отсека, стояло черное зеркало воды. В тишине тоненько журчали струйки, вытекающие из-под крышки люка...

Когда это случилось, он все же сумел, как мог, помочь ребятам затянуть нижнюю крышку. Потом он вместе со всеми перебрался в соседний, свой отсек. Сейчас он лежал на койке, корчась от озноба, который пробрался, кажется, в самые тонкие косточки...

- Ну-ка давай, молодой, накрывайся!

Ванин почувствовал, как чьи-то руки накрывают его сразу несколькими теплыми, пропахшими табаком и соляром бушлатами.

- Вот так... Сейчас согреешься. Зовут-то тебя как?

- Николай...

- Хорошо. Вот и у меня батю тоже так зовут, и я, значит, Николаич. А откуда?

- Из Владимирской области...

- Э, да мы с тобой почти земляки - я ведь из Ивановской! В смысле - из самого Иванова. Город невест! Девочки у нас, я тебе скажу, - сила! Вот придем в базу - дам адресочек. У меня там, это самое, знакомых пол-Иванова! На койке наротив кто-то заворочался, пробормотал, ни к кому, собственно, не обращаять:

- Придем... Придем ли?

В голосе старшины сразу прорезалась жесткость:

- А ну-ка прекрати, Южаков! Ты что? Мы-то все бывали в переделках, а Коля - молодой, невесть что может подумать. А ты, это самое, пузыри пускаешь - придем ли? Придем, об чем речь... Командир же ясно сказал - будем ждать помощи. Да, может, уже сейчас водолазы наверху и к спуску готовятся! А ты - придем ли... И, это самое... ежели еще будешь мне всякие мысли выдавать, я ведь тоже могу... "выдать"! Усек?

- А я чего? Я ничего...

Николай слушал и чувствовал, как медленно уходит куда-то напряжение, стянувшее мышцы, как затихает дрожь, побежденная охватывающим тело благодатным теплом. "Николаич"... Он так и не успел еще толком познакомиться с ребятами, тем более - со старшиной команды. Помнил только озабоченный взгляд, которым он встретил новичка. Потом старшина пропал куда-то, лазил по батарее, ненадолго появился в отсеке и снова исчез, обругав какой-то подшипник на вентиляторе. И вот сейчас старшина сидит рядом и говорит о чем-то, спокойно и неторопливо, делая вид, что не замечает, как еще прокатывается по мускулам Николая крупная дрожь...

- Слушай, а ты, это самое, рисовать не умеешь? Умеешь?! Это ж здорово: свой художник в отсеке! А то, понимаешь, "Боевой листок" - и тот выпустить некому!.. Ну, теперь - порядок! Ты, значит, запомни: такое будет твое комсомольское поручение!

Николай чувствует, как жарко прилила к лицу кровь:

- А я не комсомолец...

- Не комсомолец? - искренне удивляется старшина. - Это как же так? У нас, понимаешь, такая группа дружная...

- Отличная команда! - слышится слева чей-то голос.

Да, отличная команда, комсомольская, я - уже кандидат, а ты, это самое, вне рядов... Как-то не так получается! Ну, ничего, вот послужишь...

И тут Николай вдруг понимает, что сейчас он просто не может быть "вне рядов". В самом деле, как же так: теперь, когда решается, наверное, - что бы там ни говорил старшина! - вопрос жизни и смерти, он же не может быть "вне рядов"!

Сейчас они вместе, заодно - коммунисты, комсомольцы и вот он "беспартийный". Как это - "беспартийный"? Ведь только какая-то мальчишеская фронда, дурацкое самолюбие заставляли его раньше стараться быть "не как все". Ребята вступали в комсомол... Что же, пусть! А я вот - особый! Ну, не как все. Не могу, видите ли, быть "как все"! И из-за этого забыл, что был Павка Корчагин, были краснодонцы, целинники, что комсомол - это ведь не собрания, не взносы, а ком-со-мол! Коммунистический союз молодежи! Если разобраться, какая же это, в сущности, глупая мысль - "не как все"...