Нивен Ларри

Раммер

Ларри Наивен

РАММЕР

Когда-то это был мертвый человек.

Двести лет он пролежал в консерваторе, оболочка которого была заполнена жидким азотом. Его замороженное тело состояло сплошь из раковых клеток. Это был безнадежный случай.

Он надеялся, что медицина будущего поможет ему.

Напрасно. Спустя двести лет медицина научилась бороться почти со всеми разновидностями рака, но против миллиардов клеток, разорванных кристаллами льда, она оказалась бессильна. Он отдавал себе отчет в том, на что идет, и тем не менее решил рискнуть. А почему бы и нет? Все равно ему грозила скорая смерть.

В подземных бункерах хранились миллионы таких замороженных. У всех была одна судьба.

Столетием позже жил один преступник. Его имя давно забыто, а совершенное им окутано тайной, но это было что-то ужасное. Государство рассчиталось с ним, уничтожив его как личность, он был заморожен практически здоровым. Государство нуждалось в людях, у которых отсутствовала память.

Корбетт проснулся на жестком столе, чувствуя, как ноет все его тело, словно он долго спал на одном боку, и с отрешенным видом уставился в белый потолок. Мало-помалу ему припомнился цилиндр с двойными стенками… нестерпимая боль… он куда-то проваливается…

Боль?… Ее больше нет!

Он резко сел и тут же судорожно замахал руками. Что такое?

Почему не слушаются руки? Почему его тело такое легкое?

Почему так странно болтается голова на тонкой шее? Он попытался ухватиться за стоявшего рядом молодого блондина в белом комбинезоне, не дотянулся и завалился на бок. Потом тряхнул головой и сел более осторожно.

Эти руки, жилистые, узловатые, были чужие.

Человек в комбинезоне произнес: — Все в порядке?

— Да, — ответил Корбетт. В горле першило, но боль прошла.

Новое тело казалось неудобным, зато оно не имело раковых опухолей.

— Какое сегодня число? Долго это продолжалось?

«Быстрое восстановление», — с удовлетворением отметил про себя контролер, а вслух сказал: — Идет 2190 год. Но пусть тебя это не волнует.

Ответ прозвучал угрожающе, поэтому Корбетт благоразумно не задал очевидный вопрос: «Что случилось со мной?», и только спросил: — Почему?

— Наше общество для тебя закрыто.

— Закрыто? Что же мне делать?

— Тебе доступен ограниченный ряд профессий. Не подойдешь, мы используем кого-нибудь еще.

Корбетт свесил ноги с операционного стола и осмотрел свое новое тело. Оно оказалось моложе, сильнее и короче, но самое главное — как бы он ни поворачивался, все его движения не отзывались острой болью в животе.

— Так что будет со мной? — все же спросил он.

— Что будет — не знаю. Это из области метафизики, — ответил контролер. — Я расскажу, что произошло с тобой, а там решай сам, как быть.

Итак, существовал человек, совершенно здоровый, как и все живущие в 22-м веке, но лишенный интеллекта. Характеристики его биоэлектрической активности, нервные рефлексы, память, то есть его индивидуальность, были уничтожены.

В то же самое время глубоко под землей, в низкотемпературном режиме, хранилось то, что некогда было человеком, биоэлектрическая активность которого записывалась соответствующей аппаратурой, но не это было главное. Сложность процесса заключалась в размораживании мозга и уничтожении ненужных параметров. Рибонуклеиновая кислота, несущая информацию памяти, концентрировалась в голове, но также присутствовала в нервных тканях и крови. В случае с Корбеттом требовалось удалить раковые опухоли и затем из того, что останется, извлечь РНК. После такой операции от человека почти ничего не остается.

— Тебе предоставлен шанс, — предупредил контролер. — Второго такого не будет. Учти, в морозильниках полно рабочего материала.

— Вы хотите сказать, что сотрете мою индивидуальность? — нерешительно спросил Корбетт. — Но я не совершил никакого преступления. Разве у меня нет никаких прав?

Контролер с изумлением уставился на него, но потом рассмеялся. — Тот, за кого ты себя принимаешь, мертв. Завещание Корбетта давным-давно было рассмотрено в суде. Его вдова…

— Черт возьми, я оставил все деньги себе! Где они?

— Неважно, — хотя человек, стоящий перед Корбеттом, продолжал улыбаться, лицо стало отрешенным, непроницаемым, холодным. — Мертвые не могут наследовать имущество, такое решение было принято еще двести лет назад. Это несправедливо по отношению к наследникам. Кроме того, из обращения изымались большие суммы денег.

Корбетт ткнул костлявым пальцем себя в грудь. — Но теперь-то я жив.

— Юридически нет. Но ты можешь заработать право на новую жизнь. Государство выдаст тебе новое свидетельство о рождении и предоставит гражданство… если сочтет нужным.

Корбетт с минуту переваривал сказанное. Затем решительно встал со стола. — Тогда начнем. Что вам надо знать?

— Имя и фамилия?

— Джером Корбетт.

— Зови меня Пирсом.

Контролер не протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием. Корбетт тоже решил не делать этого, подозревая, что тот не станет отвечать на его приветствие, а может, это объяснялось тем, что они оба давно не мылись.

— Я твой контролер. Ты любишь людей? Сейчас мы просто беседуем, детальная проверка состоится потом.

— Я привык ладить с окружающими, хотя предпочитаю одиночество.

Контролер нахмурился. — Дело усложняется. Ты даже не представляешь, насколько оно усложняется. Этот изоляционизм, который ты называешь одиночество… э… есть не что иное, как мимолетная причуда. Для этого мы не располагаем ни возможностями, ни желанием. Мы не можем направить тебя осваивать другие миры…

— Я был бы хорошим колонистом.

— Не хорошим колонистом, а хорошим производителем! Запомни, у тебя теперь другие гены. Другие! Тебе остается только одно, Корбетт. Стать раммером.

— Раммером?

— Боюсь, что так.

— Первое незнакомое слово, которое я услышал после воскрешения. Разве язык не изменился с тех пор? У вас нет даже акцента.

— Я овладел старым английским на курсах РНК-подготовки.

Ты тоже научишься всему, если, конечно, доберешься до этого этапа. В вену вводится РНК, и происходит чудо. Однако вернемся к вопросу об одиночестве. Советую все хорошенько обдумать, Корбетт. Ты способен выполнять приказы?

— Я служил в армии.

— Это что-нибудь значит?

— Разумеется.

— Хорошо… Тебе нравятся новые места или незнакомые люди, и наоборот?

— И то и другое, — Корбетт живо улыбнулся. — Я строил дома по всему миру. Вам нужен еще один архитектор?

— Не очень. Ты считаешь, что государство перед тобой в долгу?

На это мог быть дан только один ответ: «Нет!»

— Но ты решил заморозиться? Ты, должно быть, считал, что будущее тебе что-то даст?

— Вовсе нет. Риск был оправдан — я умирал.

— А… — протянул контролер с задумчивым видом.

Сперва его подвергли тесту на образование английских слов по свободной ассоциации. Затем взяли пробу крови, заставили до изнеможения крутить педали велоэргометра и снова взяли кровь. Следующая проверка включала определение порога болевой чувствительности путем непосредственного раздражения нервов (Корбетт с большим трудом выдержал это испытание), и в третий раз взяли кровь. В заключение ему дали китайскую головоломку и попросили разобрать ее.

— Теперь мы имеем полное представление о твоем физическом и умственном состоянии, — заявил Пирс, когда все процедуры были закончены.

— А к чему анализы крови? — спросил Корбетт.

Контролер долго и напряженно смотрел на него, потом проговорил. — Сам догадайся.

От этого взгляда у Корбетта по спине побежали мурашки. Он почувствовал, что на карту поставлена его жизнь. Хотя, конечно, это чувство могло объясняться личной неприязнью Корбетта к контролеру, к его мелким чертам лица, холодным голубым глазам и блуждающей улыбке. Как бы там ни было, Пирс неотлучно находился рядом, следя за поведением Корбетта.