Мы оба засмеялись, хлопая друг друга по плечам.

- Завидую тебе, - он продолжал шутить. - Много родины у русского человека. Хоть Владивосток, хоть Краснодар, - все равно Россия. А у узбека одна земля, маленькая. Другой родины нет... Здесь остаемся.

Перед тем как уйти навсегда, я подошел к старому дувалу из-под которого тянулась тонкая виноградная лоза с огромными изумрудными листьями, выщипнул из глубокой трещины кусочек твердой глины, уголок кирпича-сырца, сорвал резной лист, завернул в него саманный амулет и вложил все это в узкий кармашек дорожной сумки.

Через тридцать с небольшим лет после рождения городской саманной окраины ветер перемен быстро выхолостил отсюда все русское, что долгие годы укоренялось, казалось, навсегда на благодатной прибрежной земле.

Мои родители уехали последними.

Стариками, на этническую родину, но - на чужбину.

Никто из людей их не гнал.

Их гнало время, которое пришло, чтобы согласно своим неумолимым законам, заставить нас, со- временников, собирать кем-то давно разбросанные камни.