Как бы в ответ на наш вопрос с вершины льдины полетел в воду наш каяк… Теперь мы знали, что делать. Побросали в каяк мокрые принадлежности туалета, выжали свои носки и куртки, надели их опять, разрубили на куски нарты, взяв несколько кусков с собой и бросив остатки в воду, сели в каяк и давай грести! Боже мой, с каким остервенением мы гребли! Не так заботясь о быстроте хода, как о том, чтобы хоть немного согреться, мы гребли до изнеможения, и только это, я думаю, спасло нас».

Как в бреду промелькнули последующие часы. Люди боролись за жизнь. Выбравшись на покрытый льдом островок, они бегали и плясали — два посиневших, мокрых, грязных оборванца.

Конрад обморозил пальцы на ногах; Альбанова трясла лихорадка. Пытаясь согреться в мокрой малице, штурман видел, что матрос так и не ложился до утра, со стонами бегая по острову и стуча зубами.

Утром, когда чуть пригрело, обоих стала валить с ног свинцовая сонливость. Альбанов знал: если они заснут — это конец. Он растолкал Конрада:

— Надо плыть. Слышишь?

Они доплыли до мыса Флора. Альбанов думал, что, наверно, Колумб при высадке на новую землю волновался меньше, чем волновался теперь он. Три месяца шел штурман к этому мысу, теряя товарищей, терпя немыслимые лишения — и вдруг все это зря…

Сойдя на берег, оба упали: подкосились ноги, парализованные болезнью. Полежав на спине, Альбанов поднялся первым. Они побрели, спотыкаясь и падая, а увидели сначала шест, а потом бревенчатый дом. У дома стоял амбар. Снег запорошил возле него кучи ящиков. Альбанов отодрал доску: сухари и консервы!

На стене дома и на дверях были надписи: «Первая Русская полярная экспедиция старшего лейтенанта Седова». Далее сообщалось, что экспедиция прибыла на мыс Флора 30 августа 1913 года и 2 сентября отправилась в бухту Теплиц.

Альбанов вспомнил — Георгий Седов ушел на север, к полюсу, в тот же год, когда «Св. Анна» покинула Петербург.

Моряки поселились на покинутой зимовке. Альбанов метался в жару. Конрад чувствовал себя лучше и вскоре смог пойти на поиски береговой партии и тех, кто потерялся на каяке.

Матрос вернулся только через трое суток. Он вошел в домик, тяжело волоча ноги. Альбанов вопросительно смотрел на него. Конрад безнадежно махнул рукой и вдруг разрыдался.

…Моряк в потрепанном кителе, вскарабкавшийся на борт пришедшего к мысу Флора корабля «Св. Фока», повторял, запинаясь от волнения:

— Скажите Седову… Я прошу у вас помощи… У меня осталось четыре человека на мысе Гранта…

— Хорошо, хорошо. Мы их найдем. Только успокойтесь.

— Скажите Седову… Я Альбанов, штурман «Святой Анны».

— Седов погиб по пути к полюсу. Но мы поможем вам.

Альбанов молча снял фуражку. Потом неожиданно спросил:

— А нет ли у вас писем для «Святой Анны»?

Через несколько дней «Св. Фока» направился на поиски пропавших у мыса Гранта спутников Альбанова. Никто не откликнулся на свистки. Ни одного следа не было на прибрежном снегу.

Из всего экипажа «Св. Анны» осталось в живых двое — Альбанов и Конрад…

Но жертвы не оказались напрасными. Дрейф корабля и ледовый поход его штурмана оставили след в истории открытий.

«Св. Анна» дрейфовала через ту часть Северного Ледовитого океана, где еще не плавало ни одно судно. Изучая карту дрейфа, доставленную Альбановым, можно было узнать о морских течениях и движении льдов в одном из наименее изученных участков Арктики.

Спутник Седова, профессор Визе, пришел к выводу, что восточнее одного места, где линия дрейфа «Св. Анны» резко отклонилась, должен находиться какой-то неизвестный остров. Визе теоретически открыл его в кабинете и нанес на карты, а несколько лет спустя после этого удивительного открытия советский ледокол «Седов» действительно нашел землю в том самом месте, на которое указывал ученый. Она названа островом Визе.

Немалые услуги науке оказал и сам ледовый поход Альбанова. Горстка людей прошла там, где иностранные экспедиции «открыли» Землю Петермана и Землю короля Оскара. После похода Альбанова эти земли были окончательно «закрыты» и исчезли с карт.

Нам пора наконец вернуться и к «Двум капитанам». В мужественном штурмане Климове мы узнаем штурмана Альбанова. Перелистайте роман — и вы увидите, насколько совпадают дневники Климова, прочитанные Саней Григорьевым, с подлинными дневниками Альбанова.

Но в обаятельном образе капитана Татаринова, которого не может не полюбить читатель романа, мало черт вспыльчивого, раздражительного Брусилова. Капитан Татаринов как бы вобрал в себя черты многих русских героев полярных морей и в особенности Георгия Яковлевича Седова. Энергия, воля, благородные поступки этого удивительного человека, его неудачи, во многом обусловленные чужой злой волей, наконец его трагическая гибель — все это снова вспоминается нам, когда мы вместе с Саней Григорьевым размышляем над судьбой капитана Татаринова.

ЗАГАДКИ МЕРТВОГО ГОРОДА

Ветер гнал смешанный со снегом песок навстречу каравану. Всадники то и дело соскакивали на землю и бежали рядом с лошадьми и верблюдами, чтобы согреться. Даже меховые шапки, почти закрывавшие лица, не спасали от обмораживания. Монголы, сжимая на груди руки, бормотали посиневшими губами:

— Куйтун-байна! (Очень холодно!)

Караван вел знаток Монголии, рассчитавший, что если пройти северные монгольские степи не в морозные дни на исходе зимы, а ранней весной, то в пустыне Гоби попадешь как раз под жгучее летнее солнце. Расчет был правильным. Намерзнувшись в степи, караван подошел к пустыне уже весенней порой, когда там путешествовать легче, чем в другие времена года.

Монгольская весна не так нежна, как северная, и не столь пышна и нарядна, как вёсны юга. У нее свои краски, свои приметы.

В лазурном небе с клёкотом закружили бурые грифы. Воздух стал необыкновенно прозрачным. Запели жаворонки. Ветры дули только утром и стихали после полудня. Дивные весенние зори, когда бесконечно переливаются краски заката, переходя от пурпурных к розовым и фиолетовым, сменялись густой чернотой холодных и звездных ночей.

В феврале 1908 года, после полутора месяцев кочевой жизни, экспедиция перевалила через отроги Монгольского Алтая, где еще голубели сугробы и царила такая тишина, что было слышно, как звякнет стремя, как высоко в небе прокричит сокол.

Караван спустился к притулившемуся у подножия хребта буддийскому монастырю. Ленивые монахи, почесываясь, грелись на весеннем солнышке, равнодушно поглядывая на путников.

Вечером начальник экспедиции побывал в юрте у старого своего знакомого, мелкого монгольского князька. Собеседники сидели на ковровых подушках и неторопливо прихлебывали густой подсоленный чай с молоком.

— Нет дорог к реке Эцзин-Гол, нет, — повторял князь, добродушный сухонький старичок, и два его советника поддакивали ему. — Там такая пустыня, что даже лучшие верблюды не смогут пройти ее. И зачем идти туда? Или там есть какой-нибудь большой интерес?

— Да, — сказал начальник экспедиции. — Вы правы. Там имеются очень любопытные развалины старинного города…

— А откуда вы об этом знаете? — удивился и взволновался князь.

Потом, поняв, что его гостю известно многое, монгол подтвердил: да, древний город Хара-Хото, полузасыпанный песком, действительно существует. Но он, князь, никогда в нем не бывал. Жители пустынь скрывают все дороги к городским развалинам и сами ищут там клады.

— Вот пойдете, увидите, а может быть, что-либо замечательное и сами найдете. Вы, русские, всё знаете, и только вам под силу такие работы, — сказал князь и в заключение попросил: — Только, пожалуйста, никому не говорите то, что я вам сообщил о развалинах.

Собеседник крепко пожал ему обе руки.

Итак, этот город — не сказка, не выдумка! Сильно и радостно билось сердце путешественника. Первую путеводную нить ему дали Потанины. В книге, описывающей их странствования по Монголии и Китаю, упоминалось о древностях пустыни Гоби. Там был приведен рассказ кочевников о том, что где-то недалеко от реки Эцзин-Гол есть развалины крепостных стен и домов. Ничего более достоверного Потаниным узнать не удалось.