Кривич Михаил , Ольгин Ольгерд
Порядок в зоне
Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин
Порядок в зоне
Подполковник внутренних войск Степан Филиппович Вольнов вышел на пенсию прежде времени по причине, нам не известной и к делу никакого отношения не имеющей. Пенсия оказалась достаточной, к ней в придачу полагались льготы и выплаты, так что можно было жить не прижимисто и не залезать в отложенное на черный день. Это так говорится "на черный день". Степан Филиппович в черные дни ни для себя, ни для своего ближайшего окружения не верил". Служба приучила его ничего на веру не принимать. А фактов пока не поступало.
Мучило Степана Филипповича другое. Крепкий еще мужчина с хорошей выправкой мается с утра до вечера в городской квартире или мотается по городу с мелкими поручениями от жены... Два месяца жил он такой глупой жизнью, а потом сказал - хватит. Вступаю в садовое товарищество.
Это был грандиозный замысел. Многие из нас принимали подобное решение, но каждый ли может похвастаться, что осуществил его? От желания стать садоводом до обладания садовым участком путь неоглядный, дистанция невообразимая, и порой жизни человеческой не хватает, чтобы пройти ее до конца.
А вот Степан Филиппович преодолел ее одним махом.
И дело тут не в каком-то мистическом везении, а в хорошей закалке, в большой жизненной школе. Долгая и содержательная служба в исправительно-трудовых учреждениях, на ответственнейшем участке политико-воспитательной работы, научила подполковника Вольнова преодолевать и не такие препятствия. Он бы горы свернул, а своего добился.
Но горы сворачивать не пришлось.
Так уж случилось, что писательскому дачному поселку неподалеку от города прирезали по челобитной от правления несколько гектаров неудобий. Те участки, что получше, быстро раздали в хорошие руки, а остатки правление прижало как твердую валюту. Степан Филиппович вышел на нужных людей, сумел их заинтересовать - так теперь деликатно выражаются - и на общем собрании в том же месяце был принят в члены-пайщики.
Человек новый, со стороны, к писательскому труду отношения не имеющий, не может и мечтать о лакомом участке.
Ни в центре поселка, возле магазина, ни на той окраине, что рядом с сосняком. Никудышный кусок земли достался Вольнову. Как только он увидел его в первый раз, так сердце упало. Хоть отказывайся.
Владения Степана Филипповича имели странную форму - не прямоугольную, а вроде трапеции, но со впалыми боками, притом малое ее основание располагалось заметно выше большого, поскольку трапеция находилась на склоне буерака. Почва здесь оказалась глинистой, после дождя скользкой, а растительность скудной и невзрачной. Ни одной травки Степан Филиппович не знал в лицо и потому ступал на все подряд без разбора, специально на травку и ступал, чтобы не оскользнуться, матерясь при этом в голос - хрен с ними, с писателями, пусть, поучатся русской речи.
Не такой представлялась Вольнову сельская жизнь.
- Что, соседушко, душу отводишь? - раздался голос откудато сверху. Степан Филиппович поднял голову и увидел на краю оврага писателя-деревенщика, которого и раньше знал по фотографиям, а недавно, на собрании товарищества, лично имел удовольствие узреть.
- Ты не огорчайся,- утешил Вольнова деревенщик.- Земля наша отзывчива. Ты с ней по-хорошему, и она с тобой по-хорошему.
- Вам говорить легко,- обиделся Степан Филиппович.У вас-то участок небось один чернозем.
- А толку что? Наши неудобья, чтоб ты знал, самые неудобные в мире. Стало быть, самые лучшие. Тебе, сосед, все еще завидовать будут.
С этими словами писатель ушел, опираясь на посох из молодой березки. Вольнов хотел крикнуть ему вслед что-нибудь хлесткое, но писатель уже исчез, да и кричать снизу вверх было Степану Филипповичу непривычно, неловко. Он только махнул рукой и сказал про себя: "Ладно. Будет и у нас порядок в зоне".
И стал строиться.
Перво-наперво он нанял людей, которые обнесли участок забором. Поверх остроконечных кольев Степан Филиппович собственноручно, чужим рукам не доверяя, натянул в три нитки колючку. Достать колючую проволоку оказалось нелегко, выручили бывшие сослуживцы, пришли на помощь в трудную минуту. За лето шабашники возвели на участке сборный домик, пристроили к нему кухоньку, сколотили в уголке трапеции нужник. Осенью, призвав на помощь жену, Степан Филиппович понатыкал там и сям фруктовых деревьев, вдоль забора высадил боярышник и ежевику, оглядел дела рук своих и произнес, на сей раз вслух:
- Порядок в зоне.
Пришла весна. На соседних писательских участках расцветали яблони и груши, вишни, сливы и другие культурные растения. Поплыли желтоватые туманы над овражком, они пахли какой-то химической гадостью и накатывались волнами с окрестных заводов, которым в городе не место. Когда совсем потеплело и очередной туман рассеялся, Степан Филиппович вышел на участок, осмотрелся и понял, что ни один его саженец не прижился.
Что было тому причиной? Глинистая почва, ржавые трубы, проложенные по дну оврага, роза ветров, сгонявшая окрестные туманы преимущественно к неудобьям Вольнова,- того мы не знаем. Не сильны в садоводстве. А может быть, виноват и сам Степан Филиппович: не те саженцы взял, не так втыкал, жене плохо задачу поставил. Но не будем к нему слишком строги. Откуда и когда мог он набраться опыта в садоводческом ремесле?
Вот послужной список подполковника в отставке Вольнова за последние годы службы в ИТУ: начальник отряда, инспектор по политико-воспитательной работе, замначальника учреждения по той же работе. До саженцев ли тут?
Правда, Степан Филиппович постоянно следил, чтобы на территории ИТУ, особенно возле вахты и штаба, в теплое время года цвели на клумбах соответствующие цветы, названиями которых он, однако, никогда не интересовался. Спецконтингенту, привлекаемому к работам по благоустройству, он давал четкие указания - рассадить цветы таким образом, чтобы из них складывались политически важные лозунги: "На свободу - с чистой совестью", "Решения - выполним", "Наш ударный труд - Родине". Он всегда выбирал лозунги с черточкой посередке, так красивее.
На своем рабочем месте Степан Филиппович был хозяином: сам проверял исполнение, сам взыскивал за промахи и нерадивость. Но в детали не вникал. Лишь бы в зоне был порядок. А на садовом участке он мог спросить только с жены и с себя самого. Но жена у него была существом безгласным, безответным, цену ей Степан Филиппович знал давно, и всю вину за садовые неудачи взял на себя.
Вкалывал он на участке до ломоты в пояснице, а потом, поужинав кое-как, читал допоздна журнал "Твой сад" и справочники для садоводов, но все впустую. Что бы там ни талдычили, есть, должно быть, такие никудышные участки, которые не превратил бы в цветущий сад даже сам великий преобразователь природы.
У соседей отцвели пионы и распустились флоксы, клубничины что твой кулак, яблоневые ветки от завязей гнутся, хоть подпорки ставь, а у Степана Филипповича паршивые анютины глазки - и те квелые, пластаются по глине, будто занеможила эта самая Анюта и глазки свои не в силах раскрыть. А соседи-писатели идут со станции по-над оврагом, смотрят на зону подполковника Вольнова, ухмыляются и шутки отпускают. Только деревенщик с посохом приветливо ему кивает, приподымая картуз, и подбадривает: "Не унывай, соседушко, и на твоей улице праздник будет". И двигает к себе, на свой чернозем.
Не подумайте только, будто Степан Филиппович после первых неудач сдался на милость природы. Не из таких он был, чтобы сдаваться. Иначе не пройти бы ему трудного пути от простого конвойного до замполита ИТУ. Однако и у него опускались руки, когда после всяких окучиваний и подкормок по-прежнему не находил он в своем саду ничего путного. Что ни посади, все дохло на этом гнусном косогоре, а то немногое, что ухитрялось уцелеть, после желтых утренних туманов выглядело так, что лучше бы тоже сдохло.