— Сжальтесь надо мной, сеньор Жиль Блас; умоляю вас об этом именем вашей целомудренной матери, которой вы обязаны жизнью. Я скорее несчастна, нежели виновна; вы убедитесь в этом, выслушав мою историю.

— Нет, нет, сеньорита, я не стану вас слушать! — воскликнул я. — Мне слишком хорошо известно, как искусно вы сочиняете всякие басни.

— Ну, что же, — продолжала она, — раз вы не позволяете мне оправдаться, то я верну алмаз, но, прошу вас, не губите меня.

Сказав это, она сняла перстень с пальца и передала его мне. Но я ответил ей, что не удовольствуюсь одним камнем, а требую еще возвращения тысячи червонцев, украденных у меня в меблированных комнатах.

— Ах, сеньор, — отнеслась она ко мне, — что касается ваших дукатов, то не требуйте их у меня. Этот злодей Рафаэль, которого я с тех пор не видала, увез их с собой в ту же ночь.

— Ни-ни, крошка! — вмешался тут Фабрисио. — Вы думаете выпутаться из этого дельца, сказав, что не получили своей доли Пирога. Нет, так дешево вы не отвертитесь. Достаточно того, что вы соучастница дона Рафаэля, чтоб потребовать у вас отчета относительно вашего прошлого. Должно быть, у вас на совести найдется порядочно всяких грешков. Пожалуйте-ка со мной в тюрьму, чтоб принести там полную исповедь. Я захвачу с собой также и сию добрую старушку, — продолжал он, — она знает, вероятно, немало забавных историй, которые сеньор коррехидор будет не прочь услышать.

После этих слов обе женщины приложили все старания, чтоб нас смягчить. Они огласили горницу криками, жалобами и стонами. Пока старуха валялась на коленях то перед альгвасилом, то перед стражниками, стараясь возбудить их жалость, Камила самым трогательным образом умоляла меня спасти ее от рук правосудия. Зрелище это стоило того, чтоб на него взглянуть. Наконец, я притворился, будто она меня разжалобила.

— Сеньор альгвасил, — сказал я сыну Нуньеса, — раз уж мне вернули алмаз, я готов примириться с потерей всего остального. Мне не хотелось бы, чтоб пострадала эта бедная женщина, ибо я не жажду смерти грешника.

— Постыдитесь, сеньор, такого мягкосердия! — возразил он. — Из вас никогда не вышло бы хорошего полицейского. Однако, — добавил он, — я должен исполнить данное мне поручение. Мне строжайше приказано задержать этих инфант, ибо сеньор коррехидор хочет наказать их в пример другим.

— Снизойдите, пожалуйста, к моей просьбе и поступитесь несколько вашим долгом ради подарка, который сделают вам эти дамы, — сказал я.

— О, это другое дело! — возразил Фабрисио. — Вот что значит вовремя применить риторическую фигуру. Однако, что же эти дамы хотят мне предложить?

— У меня есть жемчужное ожерелье и серьги большой ценности, — сказала Камила.

— Хорошо, — резко прервал он ее, — но если эти жемчуга с Филиппинских островов, то благодарю покорно.

— Можете взять их без всякой опаски, — возразила она, — ручаюсь вам, что они настоящие.

Камила тут же приказала старухе принести маленький ларец и, вынув оттуда колье и серьги, передала их сеньору альгвасилу. Хотя он смыслил в камнях не больше меня, однако же признал подлинными как те, что были в подвесках, так и жемчужную нитку.

— Камни, по-моему, настоящие, — сказал он, рассмотрев их внимательно, — и если к ним добавят подсвечник, который держит сеньор Жиль Блас, то я не ручаюсь за свою верность присяге.

— Не думаю, — обратился я тогда к Камиле, — чтоб вы из-за такой безделицы захотели нарушить столь выгодное для вас соглашение.

С этими словами я вынул свечу и, передав ее старухе, вручил шандал Фабрисио, который, не найдя, вероятно, в комнате ничего такого, что можно было легко унести, удовлетворился этим и сказал обеим женщинам:

— Прощайте, сударыни! Можете больше не беспокоиться. Я переговорю с сеньором коррехидором и изображу вас белее снега. Мы представляем ему вещи в таком свете, в каком нам это нравится, и делаем правдивые донесения только тогда, когда ничто не побуждает нас делать ложные.

ГЛАВА V

Выполнив таким образом затею Фабрисио, мы вышли от Камилы, радуясь успеху, превзошедшему наши ожидания, ибо рассчитывали на один только перстень. Без всякого смущения унесли мы все остальное и не только не совестились ограблением куртизанок, но даже воображали, что учинили весьма похвальный поступок.

— Господа, — сказал Фабрисио, когда мы очутились на улице, — неужели мы расстанемся после столь славного похода, не повеселившись за стаканом вина? Я держусь иного мнения и предлагаю вернуться в наш питейный дом, чтоб провести там ночь в свое удовольствие. Завтра мы продадим подсвечник, ожерелье и серьги и поделим деньги по-братски, после чего каждый отправится к себе домой и извинится перед своим господином, как сумеет.

Предложение сеньора альгвасила показалось нам весьма рассудительным. Мы всей компанией вернулись в кабак, одни рассчитывая легко найти извинение, почему не ночевали дома, другие мало печалясь, если их за это прогонят со двора.

Приказав изготовить хороший ужин, мы уселись за стол с превеликим веселием и не меньшим аппетитом. Трапеза наша была приправлена многими приятными разговорами. Особенно развлекал все общество Фабрисио, умевший вносить оживление в беседу. Он так и сыпал остротами, полными кастильской соли, ничем не уступавшей аттической. Но в самый разгар веселья радость наша была внезапно нарушена неожиданным и весьма неприятным происшествием, а именно: в горницу, где мы ужинали, вошел довольно видный мужчина в сопровождении двух личностей весьма подозрительной наружности. За этими следовало трое других, и, наконец, их собралась целая дюжина, причем остальные тоже приходили по трое. Они были вооружены карабинами, а также шпагами и багинетами. Мы тотчас же сообразили, что перед нами стражники полицейского дозора, и нам не стоило особых усилий угадать, в чем заключались их намерения. Сперва мы было собрались оказать сопротивление, но они окружили нас в мгновение ока и внушили нам страх как своей численностью, так и наличием огнестрельного оружия.

— Господа, — обратился к нам насмешливо начальник дозора, — мне ведомо, с помощью какой остроумной проделки вы вырвали перстень из рук некой авантюристки. Поистине, это — бесподобная выдумка и она заслуживает публичной награды, каковая, конечно, вас не минует. Правосудие, предназначившее вам апартаменты в своем дворце, не забудет вознаградить вас за столь гениальную затею.

Эта речь весьма смутила тех, к кому относилась. Мы потеряли самообладание и в свою очередь испытали такой же страх, какой перед тем внушили Камиле. Фабрисио тоже был бледен и расстроен, однако сделал попытку нас обелить.

— Сеньор, — сказал он, — у нас не было дурных намерений, а потому нам следовало бы простить эту маленькую хитрость.

— Как, черт подери? Вы называете это маленькой хитростью? — закричал в гневе начальник патруля. — Да ведомо ли вам, что это попахивает виселицей? Я не говорю уж о том, что запрещается самому чинить правосудие, но вы еще унесли шандал, ожерелье и серьги. А повесить вас следует уже за то, что вы для этой кражи осмелились нарядиться стражниками. Этакие негодяи! Принять обличье порядочных людей, чтоб учинить преступление! Почитайте себя счастливцами, если вас всего-навсего пошлют косить соленую ниву.40

Как только он дал нам понять, что дело гораздо серьезнее, нежели нам сперва казалось, бросились мы все гурьбой перед ним на колени и стали его умолять, чтоб он пощадил нашу молодость. Но все просьбы оказались тщетными. Более того, — и это было совершенно невероятно, — он отклонил наше предложение отдать ему нитку, серьги и подсвечник, и даже отказался от перстня, может быть, потому, что я предлагал его в присутствии теплой компании, с которой ему пришлось бы поделиться. Словом, он остался неумолим и, приказав обезоружить моих соратников, повел нас в городскую тюрьму. Дорогой один из стражников сообщил мне, что старуха, жившая с Камилой, усомнилась, действительно ли мы являемся служителями правосудия, и выследила нас до самого питейного дома; убедившись там в правильности своих подозрений, она решила нам отомстить и донесла обо всем дозору.