Я изложил перед Государем мои опасения, рассказал мое свидание с Нетцлиным, мои частые встречи с Гр. Витте и мои опасения на счет того, что дело вовсе не так подготовлено, как это может казаться, показал несколько телеграмм того же Нетцлина и просил не судить меня за неуспех, если бы им кончилась моя поездка. В заключение я сказал, что буду телеграфировать Председателю Совета Министров о каждом моем шаге, а "если будет уж очень плохо", - прибавил Государь - "то просто телеграфируйте, прямо Мне и будьте уверены, что за все я буду Вам сердечно благодарен, так как хорошо понимаю, что не на праздник и не на увеселительную прогулку Вы едете".
Мои невеселые думы насчет ожидающих меня трудностей в Париже, стали сбываться гораздо скорее, нежели я сам этого ожидал.
Я готовился уже к отъезду и ждал только прямого указания Гр. Витте о дне моего выезда, как всего три дня спустя после аудиенции у Государя Гр. Витте сказал мне по телефону, что мне следует выехать немедленно, хотя от Мендельсона получены недобрые вести, и мне нет надобности останавливаться {150} в Берлине, как это было первоначально предположено, а нужно ехать прямо в Париж. На вопрос мой, в чем заключаются эти недобрые вести, он ответил мне просто, что Мендельсон, отказывается за себя и за всю свою группу участвовать в займе, не давая никаких объяснений, но что этот отказ не может иметь решающего значения для успеха операции, так как один факт участия в ней Америки широко покрывает неблагоприятное последствие от выхода Германии из синдиката.
Я заехал на другой день к Гр. Витте, прочитал у него телеграмму Мендельсона, которая, действительно, не давала никаких мотивов, но для нас обоих было очевидно, что это был простой ответ на нашу помощь, оказанную всего несколько недель тому назад Франции в Альжесирасе.
Через два дня мы выехали, вместе с женою в Париж. В Берлине мы пробыли всего несколько часов, не видали там решительно никого, я не заходил даже в посольство, и мы воспользовались несколькими свободными часами до отхода поезда на Париж, чтобы пройтись по Тиргартену.
Я помню хорошо, что день был исключительно жарким, в парке была масса гуляющих и среди них, всеобщее внимание привлек на себя Император Вильгельм, появившийся верхом, в новой, впервые надетой им походной форме защитного цвета, о чем на другой день все газеты поместили особые заметки, сообщая мельчайшие подробности этого нового обмундирования.
В Париже меня встретили представители русской группы банков во Франции и рядом с ними командированные всеми нашими банками для участия в переговорах в качестве их представителей Я. И. Утин и А. И. Вышнеградский. Первый из них тут же сказал мне, что русские банки решили принять большое участие в новом займе, но предварили меня, что до их сведения уже дошло, что наши французские друзья находятся в далеко не розовом настроении, ибо они знают уже об отказ немцев участвовать в займе, да и, кроме того, в газетах появился слух, что и Америка также не предполагает участвовать.
На другой день утром ко мне приехал в Отель Лондр, на рю Кастильонэ, Нетцлин и подтвердил это сообщение, предъявивши мне полученную им телеграмму отца Моргана о том, что он не может выехать в Париж и считает момент для займа вообще неблагоприятным. Нетцлин предполагал, что мне это уже известно, так как все сношения Моргана с Россией шли непосредственно чрез Гр. Витте, и он не сомневается, что Морган не мог не известить последнего об {151} изменении своего первоначального предположения раз, что он известил уже об этом его.
Был ли Гр. Витте осведомлен об этом, или получил извещение от Моргана уже после моего выезда., я не могу этого сказать, но и сейчас могу только удостоверить, что меня Гр. Витте об этом не известил, и я должен был тотчас же сообщить ему эту первую неприятную весть о положении дел в Париж, с прибавкою и моего первого же впечатления о том, что я застал вообще крайне вялое настроение среди французских банкиров.
Оно усиливалось от каждого последующего разговора. Переговоры с банкирами начались немедленно. От имени английской группы приехал и ждал меня два дня Лорд Ревельсток, который начал с того, что спросил меня, знаю ли я его корреспонденцию с нашим Министром Финансов, так как он должен заявить мне, что считает и с своей стороны, как и Морган, момент крайне неблагоприятным для совершения такой грандиозной операции, как та, которая задумана русским правительством, но не отказывается от выяснения всех подробностей, если от него не потребуется сколько-нибудь значительного участия и даже наметил сумму не боле 25-ти-30-ти миллионов рублей и, затем, заранее оговорил, что для него необходимо знать, согласится ли Французское правительство на то, чтобы английская часть займа была сразу допущена к котировки на французском рынке, так как только при этом условии можно рассчитывать на то, что в Англии подписка на заем не окончится фиаско. Нетцлин сказал мне, что он надеется на то, что с этой стороны особых затруднений ожидать не следует.
В то же утро произошел также и первый контакт мой с голландцами и с двумя представителями австрийских банков. Первые сказали мне просто, что их участие всегда очень скромное, но они думают, что смогут дойти до цифры намеченной лордом Ревельстоком и не будут ждать для себя особых льгот, кроме, обещания русского правительства, что выручка по займу останется в Голландии, по крайней мере, до выяснения внутреннего положения в России.
Зато представители австрийских банков, - я крайне сожалею о том, что из моей памяти совершенно вышло, кто именно представлял эти банки и какие именно кредитные учреждения, кроме Lander Bank'a, были ими представлены, - поразили не только меня, но и всех главных представителей французской группы ясностью и неожиданностью их заявления, сделанного притом совершенно серьезно, {152} по-видимому, без всякого сомнения в их праве, сделать это заявление.
Они сказали мне, что понимают их участие исключительно как представителей кредитных учреждений страны, приглашаемой к участие в займе только для того, чтобы придать международный характер всей операции, что участвовать фактически подпискою на заем и размещением его среди своих клиентов они вовсе не предполагают, так как Австрия крайне бедна капиталами и сама нуждается в займах. Они прибавили, что в этом не могло быть какого-либо сомнения и у Гр. Витте, который сделал им предложение чрез Берлин, то есть, чрез дом Мендельсона, и они имели определенно в виду, что Германия просто возьмет их в свою долю, они же воспользуются только выгодами от операции.
Результат этого первого моего объяснения с участниками такого "международного" синдиката я, конечно, тотчас же протелеграфировал в Петербург и получил ответ, что этим смущаться не следует, так как Франция, Россия, Голландия и Англия могут и собственными силами справиться с займом и придется только, быть может пойти на некоторое уменьшение первоначально намеченной цифры в три миллиарда.
Такое было начало моих переговоров в Париже. Оно не предвещало мне большого успеха, и с невеселыми думами пришлось мне явиться в Министерство Финансов, где меня ждали для выяснения прежде всего формального вопроса о праве русского правительства на заключение займа перед самым созывам новых законодательных учреждений, которым опубликованный уже закон давал право разрешить или не разрушать кредитные операции.
Тут я впервые познакомился с Министром Финансов Пуанкарэ и должен сказать, без всяких оговорок, что его содействию я обязан главным образом тем, что не ухал из Парижа с пустыми руками.
Он принял меня сначала весьма сдержанно, даже пожалуй сухо, внимательно прочитал меморандум, приготовленный профессором Мартенсом и дополненный заключением наших двух Министерств: Иностранных Дел и Финансов, просил меня оставить его на несколько дней у себя и не скрыл от меня, что Французское Министерство Иностранных Дел, со своей стороны, имеет разработанное заключение одного из лучших своих знатоков Международного права, и он может сказать мне, что это заключение во всем совпадает с русскою точкою зрения, и он имеет надежду склонить и правительство к {153} принятию этой точки зрения, хотя прибавил он - это далеко не так просто, потому что некоторые члены кабинета придерживаются совершенно противоположной точки зрения и не легко откажутся от нее.