Сергей Довлатов

Мы и гинеколог Буданицкий

- Ты писатель, - говорит ему Бернович, - вот и опиши, чего я кушаю на сегодняшний день. При- чем без комментариев, а только факты. Утром - холодец телячий, лаке, яички, кофе с молоком. На обед - рассольник, голубцы, зефир. На ужин - типа кулебяки, винегрет, сметана, штрудель яблочный... В СССР прочтут и обалдеют. Может, Ленинскую премию дадут за гласность...

Третий год писатель снимает дачу в русской колонии около Монтиселло. Третий год Вениамин Бернович дает ему советы: - Ты опиши мою Фаину, слышишь? Как говорится, от и до. Причем без комментариев. Вот смотри. В Союзе элементарное комбинэ было проблемой. А здесь? Две шубы я ей купил на сегодняшний день. Четыре кофты с аппликациями. Платьев навалом. Туфель одних штук двадцать пять... Ты же писатель. Так опиши все это барахло. Вывод, например, такой - спасибо капиталистической Америке .. А этих комбинаций у нее здесь целый шкаф.

Бернович делает паузу. Лицо его озаряется предчувствием здорового смеха:

- Ты писатель? Вот и догадайся. Что у женщины под юбкой, а у мужчины в голове?

Григорий Борисович смущенно опускает длинные младенческие ресницы.

- Не знаешь? Комбинация! - восклицает Бернович. - Ответ - комбинация! Понял? У женщины под юбкой... У мужчины в голове... Комбинация!

Его жена Фаина тоже наведывается к писателю:

- Так редко удается поговорить с культурным человеком.

Затем Фаина одергивает сарафан и громким шепотом произносит:

- Я вам главное скажу - киноартисты постарели. Баталов, Евстигнеев, Моргунов. Ведь если разобраться, то уехали мы десять лет назад. А Евстигнееву, я думаю, уже и тогда было за сорок Годы, в общем, идут, люди стареют. Такое у меня ощущение. Может, я не права?

- Почему же, - реагирует Григорий Борисович, - действительно стареют. А годы, в общем-то, идут...

Лето выдалось теплое и солнечное. Даже комары вели себя не очень агрессивно. Бернович и Фаина заходили к писателю все чаще. Бернович дарил ему только что пойманных, еще холодных маленьких окуней. Фаина неожиданно и решительно мыла ему посуду.

"Демократия, - размышлял он, - не только благо. Это еще и бремя. В Союзе такие люди были частью пейзажа. Я воспринимал их как статистов. Здесь они превратились в равноправных действующих лиц. Впрочем, - спохватывался писатель, - это хороший добрые люди. О них можно, в принципе, написать рассказ... "

Бернович говорил:

- Фаинка - дура. Купи мне, говорит, на сегодняшний день "чероки "...

- Что это?

- "Чероки"? "Чероки" - это тачка. Называется - джип "чероки"... Купи, говорит, "чероки". А я говорю - ты посмотри на свои бюсты Они же в джипе будут трястись, как это самое.. Как последний день... Ну этой. Как ее. Помпеи.

Фаина говорила, оставаясь с писателем наедине:

- За мной еще до Вени один кинооператор ухаживал. В Дом искусств мы с ним ходили. Помню, весь тет-а-тет собирался. Ульянов, Яковлев, этот. Как его? Ждигарханян.

Бернович и Фаина часто ссорились. В такие минуты заходили поодиночке.

Фаина говорила:

- Ему лишь бы поддать и в койку. Я к такому отношению не привыкла.

- Сколько лет вы женаты? - интересовался писатель.

- Двадцать пять. А что?

Бернович тоже жаловался:

- Фаинка совсем одичала. Не ходи, говорит мне, в шортах. Ноги у меня, оказывается, слишком полные. А если я такими вот ногами дважды по этапу шел? Тогда что?..

Бернович как-то раз зашел и говорит:

- Писатель, дело есть. Хочу у тебя поселиться.

- Навеки? - поинтересовался Григорий Борисович с юмором и легкой тревогой

- Нет, до среды включительно. Бернович понизил голос и свистящим шепотом договорил:

- Фаинка идет по неверной дороге. - И затем еще более доверительно: - Вот ты писатель. Опиши такое дело. Муж зарабатывает бабки. То есть буквально ходит по острию ножа. На триста шестьдесят кусков с довеском плавает в бензине. Два билдинга имеет в Поконо... А жена ему говорит: "Я тебя презираю. Я на сегодняшний день хочу культурному человеку отдаться..."

Бернович встал и отчеканил: - Выследить ее хочу на манер КГБ. Ты слушай в понедельник я уеду. Отгоню машину в рощу, а сам к тебе. И займу у окна наблюдательный пункт. Не возражаешь?..

У Григория Борисовича заметно испортилось настроение. Границы его частной жизни беспощадно нарушались. Какие-то посторонние люди участвовали в его судьбе...

- Не возражаешь?

- Ладно, - сказал писатель, - дело ваше. И, сославшись на хозяйственные заботы, ушел В тоске и печали направился к озеру. У самой воды на клетчатом одеяле лежала Фаина. Ее силуэт напоминал географические очертания Конго

- Дивно, что вы пришли, - сказала Фаина, - взгляните на это облако. Что оно вам напоминает?

- Вас, - ответил писатель.

- Что вы? Я куда полнее. Хотя кушаю, в принципе, мало... Оно напоминает сон.

- Не понял?

- Я говорю, что облако напоминает сон

- Действительно...

Фаина села, выпрямилась, обхватила руками колени. Заговорила быстро и громко:

- Я одинока, страшно одинока,. Что вы стоите?

- Я сижу, - ответил писатель. И сел на край одеяла

- Мое замужество было ошибкой Вениамин примитивен и груб. Кроме того, его скоро посадят. Элементарно посадят. Вы меня слушаете? Я обращаюсь к вам с просьбой Только вы можете нам помочь.

- Кому это - нам?

- Мне и одному человеку. Есть один человек. Он гинеколог. Его зовут Миша. Вернее - Майкл. Мы знакомы три года. Отношения между нами чисто патологические...

- Платонические, - равнодушно исправил Григорий Борисович

- Вот именно Он гинеколог. Пошлостей ему и работе хватает. Поэтому главное для него - чувство...

Григорий Борисович тронул ее руку, шершавую песка:

- Короче, что я должен сделать?

Фаина заговорила еще решительнее:

- В четыре тридцать Миша прилетает из Детройта. В пять он будет на Терминал-стейшен. В пять двадцать уходит автобус на Монтиселло. Прибывает, если не ошибаюсь, в семь тридцать две. Там его и нужно встретить.

- Простите, но я без машины

- Возьмите такси. Деньги верну.

- Когда он прилетает?

- Послезавтра.

- Послезавтра - это воскресенье?

- Да. Его надо встретить и разместить до понедельника...