Гоник Владимир

Свет на исходе дня

Владимир ГОНИК

СВЕТ НА ИСХОДЕ ДНЯ

Единственной улицей протянулась деревня вдоль озера, избы смотрятся в воду, против каждой на мелководье мостки: стойкие, шаткие - какой где хозяин.

Озеро плоско лежит среди лугов, за лугами глухой, без просветов, бор; проселок, выбежав из деревни, канет в лесу и, сдавленный деревьями, уходит куда-то.

Ранним утром, когда лужи затянуты молодым льдом, а полуживая от холода трава взята инеем, по улице идет стадо. Тонкий лед ломается под копытами, над ним проступает вода. Коровье дыхание вырывается паром и взлетает облачками - по всей улице над течением спин плывут в холодном воздухе облака пара, как привязанные к рогам надувные шары.

Изо дня в день движется стадо по улице, огибает озеро и рассыпается по лугу. Изо дня в день, долгие годы.

В запотевших освещенных окнах двигаются неразличимые тени, над трубами поднимаются дымы, в них бегут, обгоняя друг друга, искры.

В одном из домов, как и в других, горела печь. Хозяйка появилась на пороге.

- Сима, скотину выгони, - сказала она.

Сима сидит на неметеном полу в длинном зимнем пальто, отслужившем давно срок, - полы прикрывают ноги - и смотрит в огонь. Лицо ее без выражения, глаза редко мигают, большие красные руки лежат на коленях. Она не шевельнулась и продолжает смотреть в огонь.

Хозяйка подошла к Симе и громко, раздраженно повторила:

- Не слышишь? Скотину выгони!

Сима молча встала - открылись босые ноги - пошла к двери. Потом она выпустила из хлева корову и двух овец и выгнала на улицу. Стадо уже прошло, удары кнута слышались в конце улицы. Сима взмахнула руками, издала хриплый отрывистый звук и погнала корову и овец вдогонку.

Босыми ногами она ступала по мерзлой, белой траве, по окаменевшей за ночь грязи - торопилась за стадом, которое огибало озеро.

Она ходила босая до снега. Зимой носила на босу ногу большие стоптанные валенки, в них и спала, и сбрасывала, едва в первых проталинах открывалась земля. Другой обуви она не знала.

Местные привыкли, не удивлялись. Приезжие озадаченно смотрели, как она переставляет темно-багровые ноги, и скорбно спрашивали:

- Что ж, некому ей обувь купить?

- Да покупали, - отвечали деревенские. - И сестра покупала не раз, и люди давали... Не носит. Так ей вольней. А холода она не чувствует.

Сима пустила корову и овец в стадо и вернулась. Перед воротами она стала в лужу, обмыла ноги и пошла в дом. Сестра возилась у печи, взглянула мельком и ничего не сказала. Сима остановилась, посматривая на сестру и на ситцевую занавеску, отгораживающую часть комнаты.

- Не смотри, нечего тебе там делать, - сказала Варвара.

Сима покорно села на высокий порог и закрыла ноги ветхим пальто. Она сидела у низкой входной двери, обитой мешковиной, и смотрела перед собой так же непроницаемо, как раньше в огонь.

- Чем без дела сидеть, курей покорми, - сказала Варвара и протянула решето с остатками хлеба.

Сима вышла во двор и опрокинула решето. Со всех сторон двора сбежались куры. Она смотрела на их возню.

Сестра была сегодня не в духе. Сима чувствовала это; она знала лишь отдельные слова - "иди", "дай", "возьми"... - и не понимала, о чем люди говорят между собой, но сразу, как зверь, постигала, кто из них добрый и кто злой.

Дверь за спиной у нее отворилась, с ведрами вышла сестра.

- Пошли, - сказала она и направилась на берег.

Сима пошла за ней.

На берегу против соседней избы плотники рубили баню. Расставив ноги, они брусили бревна; у свежего, в пояс высотой, сруба земля была усыпана белой щепой.

- Серафима, иди к нам, подсоби! - крикнул один из плотников, двое других разогнулись и с интересом смотрели.

Сима направилась к ним. Она всегда доверчиво делала то, что ей говорили, не понимая подвоха. Она уже прошла полпути, когда Варвара обернулась и кинулась за ней.

- Куда же ты, дура?! - Она схватила Симу за руку и потащила за собой. - Кобели! - ругалась она под смех плотников. - Жеребцы стоялые! Холостить вас некому! Иди, иди, недоумка... Откуда ты взялась на мою голову?!

- Зря ты, Варвара, - сказал средний по возрасту плотник. - Симу твою можно вместо телеги приспособить, спина у нее во! - два бревна ляжет.

Пологим берегом сестры сошли к воде: озеро за ночь отступило, обнажив сырой песок. Варвара подала Симе ведро, а сама осталась стоять. Сима побрела по мелководью, пока вода не поднялась до пальто.

- Черпай! - крикнула Варвара.

Сима наполнила ведро и побрела назад. Она вышла на берег, остановилась и ждала, глядя на сестру.

- Что смотришь? Ставь, бери другое, - сказала Варвара.

С пустым ведром Сима снова побрела в воду.

- Что ж ты, Варя, в такой холод ее гонишь? - с упреком спросил старик, плотник. - Зима на носу.

- Ничего ей не сделается, здоровей нас, - хмуро ответила Варвара.

- Здоровей-то здоровей... Только не сладко, поди, в такую воду лезть. Ты вон в сапогах и то не лезешь. Она смирная, ты ее и гонишь. Сестра ж все-таки...

- Она не чувствует, - пробормотала Варвара, отворачивая лицо.

Сима вышла из воды и без труда понесла оба ведра в дом. Варвара шла сзади.

- Вот сила в бабе, - сказал молодой плотник, глядя им вслед.

- Да ну, держит, как лошадь в хозяйстве, - недовольно ответил старик, ловко стеганул топором по бревну и отщепил длинную ровную полосу.

Одну Симу по воду не пускали. Она любила смотреть, как ведро медленно наполняется и постепенно исчезает, - она смотрела и не двигалась: ее лицо, всегда одинаковое и неподвижное, странно оживало, в нем появлялся какой-то непонятный интерес, тяжеловесное, медлительное любопытство.

Ведро тонуло - Сима продолжала неподвижно смотреть, не стараясь его удержать. Ей часто за это попадало, но она не менялась. Тогда сестра перестала отпускать ее одну.

Сима поставила ведра и села на пол перед печью, поджав ноги и укрыв их полами пальто. Она всегда сидела здесь, когда была дома. Никто не знал, какие мысли ворочаются у нее в голове, думает ли она или просто греется, да и кому было до нее дело на земле, где и так каждому хватает забот.

Хлопнула дверь, сестра вышла в чулан. Сима тотчас поднялась, пересекла избу и тихо отвела ситцевую занавеску. На кровати разбросанно спал парень. Он лежал на боку, длинные ноги вразлет бежали куда-то, в его позе и в лице застыла спешка - улучил минутку, прикорнул и сейчас вскочит и кинется дальше. Он и спящий торопился, был не здесь, где-то далеко.

Это был Митя, сын хозяйки, Симин племянник.

Сима опустилась на пол перед кроватью и застыла; ее неподвижные глаза были преданно, по-собачьи, уставлены в лицо спящему; взгляд лежал плотно, как неумелая тяжелая рука.

Митя был знаменит в округе, его знали как отчаянного сердцееда. А прежде был безропотный, застенчивый мальчик, примерный ученик, тихоня. Неслышно бродил он вокруг села, рвал цветы и листочки, сушил, как учили в школе.

Когда в раздраженном состоянии духа мать отчитывала его, он безответно терпел, его уши горели от обиды.

Ругать его было несправедливо, он никогда не озорничал, и только нелегкая и неудачливая жизнь Варвары была причиной.

Митя никогда не оправдывался, покорно сносил материнский гнев и, забившись в укромное место, молча горевал про себя.

В Варваре росла досада на его безответность. "Что ты за мужик растешь, как ты мать защитишь?" - упрекала она его - он молчал, молчание травило ее, она облыжно придиралась к сыну, распаляясь от ярости, а потом плакала, и раскаяние едко точило ей сердце; она горячо целовала Митю, жалея его и себя, и тоскуя.

В двенадцать лет Митя пристрастился к рыбной ловле. Он отправлялся с товарищами на соседнее рыбное озеро под Выселки. С удочками мальчики проходили край Выселок, сокращая путь. Шли быстро потому, что торопило нетерпение, и потому, что стереглись здешних мальчишек. И оттого, должно быть, в обостренном внимании Митя заметил в одном из крайних дворов женщину, которая неподвижно следила за ним, когда они проходили мимо. Митя несколько раз обернулся - она стояла и смотрела, он запомнил ее взгляд. И теперь часто, когда Митя ходил на озеро под Выселки, он видел у дороги внимательное лицо.