Бертрам Чандлер

Зал Славы (Переполох на Кинсолвинге)

Посвящается моей жене и возлюбленной.

Соня Граймс распаковывала вещи. Ее супруг наблюдал за ней с нескрываемым удовольствием. Она только что — наконец-то! — вернулась из очередного круиза по Галактике, и их апартаменты больше не были местом, куда приходят лишь для того, чтобы перекусить в одиночестве и провести ночь в холодной постели. Теперь это был Дом.

— Успел повеселиться, пока меня не было? — лукаво спросила она.

— О да, — ответил он без тени раздражения. Это не совсем соответствовало истине. Конечно, была одна девочка на Мелисе… но исключительно в рамках служебных обязанностей. При этом воспоминании он усмехнулся, и его грубоватое лицо смягчилось.

— Просто прекрасно — учитывая тот факт, что я получил звание почетного Адмирала Фарнского флота.

Она рассмеялась.

— От меня ты получишь кое-что получше. Я знаю, тебе такое нравится…— она грациозно опустилась на колени перед чемоданом, который еще не был открыт, и откинула крышку. Ее тонкая рука нырнула в пену легких, как паутина, кружевных сорочек, маечек и трусиков.

— О, вот она… Надеюсь, не сломалась…

«Она», судя по всему, находилась в кожаном футляре — потертом и потрепанном, но не по причине небрежной транспортировки. Несомненно, эта вещь была старинной — если не сказать «древней». Коммодор осторожно принял футляр из рук жены и осмотрел с некоторым любопытством. Тот случай, когда форма должна сказать о содержимом… Но какой предмет мужского обихода может представлять какую-то ценность, кроме сугубо утилитарной?

— Открой! — подзадоривала Соня.

Граймс откинул крышку футляра и недоуменно уставился на пенковую трубку, которая лежала внутри, в гнезде из потертого плюша — такая старая, что, казалось, рассыплется от прикосновения.

— На Бейкер-Стрит есть маленькая лавочка, — негромко проговорила Соня. — Лавочка антиквара. Там я ее и купила. Я знала, что тебе понравится…

— Бейкер-Стрит…— эхом повторил коммодор. — Это в Лондоне? На Земле?

— Конечно, Джон. И ты знаешь, кто там жил…

О да, конечно, подумал Граймс. Я знаю, кто там жил. Этот человек курил трубку и носил странную шляпу из войлока — такие почему-то называют охотничьими. Единственная проблема состоит в том, что на самом деле этого человека никогда не существовало — в реальной жизни. Ох, Соня, Соня… Они должны были сразу понять, кто к ним заглянул. И сколько же ты выложила за эту вещицу?

— Ты только подумай, — продолжала она. — Трубка самого Шерлока Холмса…

— Фантастика.

— Тебе не нравится?

Ни Граймс, ни Соня не обучались телепатии, но каждый из них мгновенно чувствовал у другого перемену настроения.

— ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ?!

— Нравится, — покорно соврал он. Но было ли это ложью? То, что скрывается под позолотой, важнее, куда важнее, чем сама позолота.

— Мне нравится, — повторил Граймс, и в его голосе не звучало ни малейшего намека на неискренность. Он взял бесценную трубку и осторожно положил на кофейный столик.

— Но ты привезла нечто более ценное, чем трубку Шерлока Холмса. Более ценное, чем окровавленная тога Юлия Цезаря и сокровища царя Соломона. Ты привезла себя. С возвращением, Женщина!

— Похоже, Граймс, Ваш арсенал пополнился еще одним раритетом, — заметил адмирал Кравински.

Коммодор рассмеялся.

— О да. И история его появления не менее удивительна, чем он сам. Соня привезла мне эту вещицу из Лондона. Возможно, Вы скажете, что женщина, которая в свое время служила в разведотделе ФИКС, сумеет отделить правду от вранья и не купится на байки антиквара. В таком случае это доказывает, что Вы видите подлинную вещь, сэр. Трубку, которую курил сам Шерлок Холмс.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Но если я скажу это Соне, она решит, что я шучу. Я последовательно доказал ей, что Шерлок Холмс — всего лишь образ, созданный воображением писателя. Может быть, она даже посмеется — но скорее над собой…

— А заодно и над Вами…

— Подозреваю, так оно и будет. Если подумать, сколько подобных трубок продается по всему Лондону по сходной цене…

— Тогда я не понимаю, почему Вы курите эту трубку. В конце концов, подержанные вещи…

— Соня достаточно аккуратна. Она отдала трубку на экспертизу в ближайшую криминалистическую лабораторию, и там ее заверили, что этой трубки не касались ни одни руки — и губы тоже. Это действительно хорошая пенковая трубка, недавно изготовленная и искусственно состаренная. Соне было угодно видеть, как ее муж курит самую дорогую трубку во всем Приграничье. Так что, к слову о вреде курения…

— Не бросайте курить, — грозно произнес адмирал. — Ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах, — снисходительная улыбка исчезла с его простого грубоватого лица. — Но я пригласил Вас не для того, чтобы обсуждать Ваши вредные привычки.

Он взял из ящика крепкую черную сигару и закурил.

— У меня есть для Вас одно дельце, Граймс. Я уже переговорил с руководством «Бродяг Приграничья» и убедил их, что Вам имеет смысл вернуться на действительную службу.

В другое время Граймс был бы счастлив. Но сейчас, когда Соня только что приехала домой…

— Федерация тоже проявила к этому делу определенный интерес. Поскольку коммандер Соня Веррилл вернулась в порт Форлорн, она может присоединиться к Вам.

Лицо Граймса просветлело.

— Думаю, это обрадует Вас, коммодор. Поскольку военный корабль я Вам выделить не смогу, Ваш «Дальний поиск» поступает в полное Ваше распоряжение. Он снова будет укомплектован техникой и людьми. Последнее — целиком в Вашей компетенции.

— Что от меня требуется, сэр?

— Не спеша, планомерно обследовать планету Кинсолвинга. Все мы и каждый из нас против того, чтобы туда соваться — но, черт возьми, надо знать, что происходит у нас на задворках. А после того, как некие недоучки с Франциско проводили там свои странные эксперименты…

— Я при этом присутствовал, — заметил Граймс.

— И мне это известно, черт побери. Потому что именно я прислал спасательную партию. В конце концов, Вы у нас специалист по всяким пограничным явлениям. Истории, в которые Вы попадается, касаются не только Вас. Если кто-нибудь провалится к нам через трещину в континууме, голову даю на отсечение, что Джон Граймс, коммодор Флота Миров Приграничья в запасе, будет присутствовать на заднем плане картины.

— Я бы предпочел оказаться на переднем плане, сэр.

— Понимаю, Граймс, понимаю. И Вам всегда удается выбраться целым из переделки, и людям, которые с Вами — тоже. Не хотелось бы Вас пугать, но было бы желательно, чтобы Вы… уцелели и на этот раз. Я даже рискну предположить, что Вы уцелеете. Почему, Бог знает.

— Какой именно?

Граймс слишком хорошо помнил, чем закончилась экспедиция с Франциско.

— Рассказывай, — скомандовала Соня. — Я хочу быть в курсе дела.

— Я тебе писал, — ответил Граймс. — Обо всем, что произошло.

— Я не получала никаких писем.

— Неужели у тебя в памяти ничего не отложилось? Ты же знаешь, планета Кинсолвинга…

— Не так много, как тебе кажется, дорогой. Представь себе такую ситуацию: я прибыла в Приграничье откуда-то издалека и никогда не служила в разведотделе ФИКС. Исходи из этого.

— У тебя есть доступ ко всем официальным отчетам, в том числе и моим.

— Я бы предпочла услышать не столь официальную версию. Никогда не была поклонницей официоза.

— Что ж, прекрасно… Итак, планета Кинсолвинга. Один из Миров Приграничья, колонизирован примерно в то же время, что и все остальные, но колония просуществовала там не слишком долго. Дело в том, что атмосфера там… несколько странная. Нет, дело не в составе воздуха. Я имею в виду психологическую атмосферу. Есть масса фантастических теорий, которые это объясняют. Одна из наиболее приемлемых в кратком изложении выглядит так: Кинсолвинг находится на пересечении каких-то линий напряжения. Сама пространственно-временная ткань там натянута так, что едва не рвется. Границы между «Тогда» и «Сейчас», «Здесь» и «Там» настолько тонка, что почти не ощущается. Да, да, я знаю, что ты скажешь: такие вещи происходят в Приграничье повсюду, куда ни ткни. Но нигде этот эффект не достигает такой силы, как на Кинсловинге. Людям не нравится жить в мире, где ни в чем нельзя быть уверенным. Жить в постоянном страхе, подсознательно ощущая, что в один прекрасный момент Ветер Перемен превратится в ураган, не успеешь и глазом моргнуть. Соответственно, число самоубийств достигло беспрецедентного уровня. Люди набивались битком в каждую скорлупку — только бы выбраться из этого ада.