Горький Максим
Барышня и дурак
М.Горький
Барышня и дурак
Стёртые камни панелей покрыты холодной слизью; над улицей колышется мокрая кисея тумана, а сквозь неё лениво сочится полуснег, полудождь какой-то грязноватый пепел. Голубые шары фонарей освещают тёмный измятый снег, сырые стены домов, слёзные потоки на тусклых стёклах окон. Столбы фонарей не видны в тумане, круглые шары огня скучно и непонятно висят в воздухе, насыщенном запахами дыма и конского навоза.
Барышне грустно почти до слёз, до тихого отчаяния. Она трижды прошла взад и вперёд всю улицу от моста до площади, - никто из мужчин не пригласил её, сегодня все бегут в туман, точно желая скорее спрятаться или боясь опоздать куда-то. А уже скоро полночь и пора домой, где ждёт её брат, сердитый пьяница и бездельник. Сам он всегда возится с проститутками, но сестру презирает за её ремесло.
Медленно передвигая ноги, боясь, чтоб не свалились растоптанные галоши, барышня идёт и щурится, глядя на огни в воздухе, - когда прищуришься, голубые шары фонарей покрываются серебряными иглами. А если на ресницах осядут капельки тумана - эти иглы горят радужно.
Из переулка, прямо на неё, вышел мужчина и остановился под фонарём, оглядываясь, как заплутавшийся.
На нём широкая шляпа, мокрые усы обвисли, закрыв рот. Он похож на военного. Барышня улыбнулась ему, он, приподняв шляпу, тоже ответил улыбкой.
- Пойдёте? - спросила барышня.
- Если позволите, - глухо сказал он.
- Почему же нет?
Он наклонил к ней костлявое лицо, тихо спросив:
- А куда?
- Куда хотите.
- Вы далеко живёте?
- Да, очень. Ко мне - нельзя!
- Тогда - как же?
- А тут, близко, есть такие комнаты, - сказала барышня и, шагнув вперёд, поскользнулась.
- Осторожно, - тихонько воскликнул он, подхватив её под руку, и тихонько, неловко повёл.
Барышня поглядела на него из-под намокшей шляпы опасливо; она знала мужчин, - в этом чувствовалось что-то неясное, непривычное ей: он говорит вежливо, даже ласково, и смотрит в лицо её как-то особенно, словно влюблённый. Глаза у него серые, усталые и кроткие, как у комнатной собаки. В нём есть что-то смешное.
"За сорок", - подумала барышня и деловито сказала:
- Я дешевле трёх не беру!
- О! - воскликнул он, шевеля усами. - Сколько хотите, сколько угодно.
Это возбудило у барышни чувство тревоги.
"Распутник, должно быть", - подумала она и даже вздрогнула от брезгливости.
Улица, задушенная туманом, бесконечно плыла в даль. Миновали площадь, пронёсся одноглазый автомобиль, проехал извозчик, среди улицы чёрным столбом стоял полицейский.
Было тихо, и в этой мокрой тишине - точно лилась вода по водосточным трубам - звучал глуховатый, воющий голос.
"Жалуется, что ли? - соображала барышня, вслушиваясь в звук и не улавливая связи слов. - Врёт, наверно..."
Остановились у высоких ворот пред серым домом без огней в окнах; барышня толкнула рукою калитку, в тёмной дыре под воротами кто-то завозился, закашлял и сказал хрипло:
- Черти носят...
- Трущоба, - пробормотал мужчина, выпустив руку барышни и вытягивая её вперёд, но тотчас споткнулся и схватил барышню за плечо.
- Не надо падать, - сердито посоветовала она, ускользнув из-под его руки, открыла дверь в стене, под ноги ей легла полоса серого света, она нерешительно потопталась на нём и, сказав: "Ну?" - вошла в узкий коридор с дверями направо и налево, как в тюрьме.
Из серой стены выпрыгнул лысый старичок в очках, с папиросой, воткнутой в грязную бороду, уставился на них стеклянными глазами, вытирая ладони рук о ляжки.
- В рубль? - спросила барышня.
- Что?
- Комнату.
- Получше, - тихо сказал мужчина.
Тогда старик лягнул ногою дверь сзади себя и проговорил детским голосом:
- Три целковых. Что подать - лимонаду, чаю?
- Чаю, - приказала барышня.
Вспыхнул холодный белый огонь, осветив маленькую комнату с диваном, двумя креслами, столом, широкой кроватью у стены и умывальником.
- Грязновато, - сказал мужчина, сняв шляпу.
- Дороже - нет, - отозвалась барышня. С этим человеком не хотелось говорить, и в то же время он возбуждал желание сказать ему что-нибудь обидное.
Вот он снимает мохнатое пальто, украшенное серебряным инеем тумана, и бормочет, раздражая:
- Здесь пахнет старым одеялом и бараниной...
Поправляет длинными пальцами слежавшиеся под шляпой волосы. Он - худой, угловатый, лицо унылое. Но одет чисто - в тёмно-синюю пару дорогого сукна, в хорошие ботинки с гамашами, а в галстухе - булавка с бирюзой.
"Какой-нибудь по электричеству", - сообразила барышня, усевшись в кресло, осматривая мужчину.
- Вы по электричеству служите?
Он круто обернулся к ней.
- Почему вы так думаете?
- Догадываюсь.
- Нет, я по другой части...
Старичок внёс два стакана чая, положил на стол ключ от двери.
- Больше ничего?
Барышня, не ответив старику, взяла стакан чая в ладони.
- Холодно!
- Да, холодно, - слишком торопливо повторил мужчина, садясь в продавленное кресло и потирая колени. - И, главное, - внутри холодно, в душе холодно и пусто. Даже как будто и вовсе нет души, - это бывает с вами?
- Бывает, отчего же нет? - солидно отозвалась барышня.
- Вы боитесь этого?
Она посмотрела на него исподлобья, не отвечая. Мужчина улыбался, и это было неприятно: говорит грустно, а сам улыбается. Всё шло не так, не обычно. Другой бы сел рядом, обнял и весело заговорил о разных пакостях. А этот сидит где-то далеко, не обращая внимания на даму, тянет слово за словом, как полусонный; время идёт медленно и скучно. Улыбается он какой-то раздавленной улыбкой, - это не улыбка весёлого человека, который собрался пошалить, и не улыбка привычного распутника, презирающего женщину.
Выпив стакан горячего чая, барышня спросила, перебив его речь:
- Ну, что же, будем раздеваться?
Он вскинул голову; смешно, с явным удивлением посмотрел на неё и вдруг задёргался, ощупывая карманы, торопливо говоря:
- Нет... Извините меня! Я ведь хотел только побеседовать. Иногда, знаете, ужасно хочется поговорить с незнакомым человеком. Потому что знакомые, видите ли, - как это вам сказать? Всё ужасно опустошено. Неужели все так, а? У всех эта пустота в душе? Ужасная жизнь!
- Ужа, ужи, - вполголоса повторила барышня, сдвигая брови. - Почему вы такой скушный?
- Да, я, должно быть, очень скучный.
Ей стало немножко жаль этого чудака.
- Вы - женатый?
- Нет...
- Да? Конечно, бывают и весёлые. Но у всякого - свой характер - верно?
- Иногда - нестерпимо хочется чего-то...
- Чего, котик?
- Чего-то небывалого, особенного. - Барышня подозрительно отодвинулась, а он, хрустнув пальцами, сказал:
- Всё так знакомо...
И опустил голову.
"Вынет пистолет да и..." - вздрогнув, подумала барышня и тотчас, сделав ласковое лицо, кокетливо прищурилась, говоря:
- Разве я вам не нравлюсь?
- О, нет, - сказал он вполголоса, не поднимая головы. - Нет, не в этом дело!
Подвинулся к ней, сжав кулак до того крепко, что побелела кожа на суставах пальцев, виновато выговаривая:
- Видите ли, - поймите меня! - я хотел просто поговорить... с человеком...
Усмехнувшись, он разжал кулак. Барышня спросила:
- Это мне?
И двумя пальцами взяла с ладони красную бумажку.
- Пожалуйста! Вы извините меня! Я - уйду.
Барышня расправила билет, подёргала его за углы и великодушно предложила:
- А то - останьтесь?
Но он, уже одетый, сунул ей руку:
- Прощайте!
Барышня ласково кивнула головой:
- До свиданья, котик!
Сунув ноги в галоши, он с треском растворил дверь, обернулся и, заглядывая в комнату, сказал:
- Вы - не беспокойтесь, я сам заплачу старику...