Впрочем, о роли "Гудка" в последовательном росте нашей художественной литературы написано так много проникновенных и научных слов, что мои попытки выяснить, что же было на самом деле, выглядят совершенно смехотворно.

Но особенно проникновенные и научные слова о "Гудке" написал сам Юрий Олеша.

Эти слова лучше всего показывают меня в самом невыгодном свете.

Вот что написал Юрий Олеша:

"Это было в эпоху молодости моей советской Родины, и молодости нашей журналистики, и моей молодости.

Когда я думаю сейчас, как это получилось, что вот пришел когда-то в "Гудок" неизвестный молодой человек, а вскоре его псевдоним "Зубило" стал известен чуть ли не каждому железнодо-рожнику, я нахожу только один ответ. Да, он, по-видимому, умел писать стихотворные фельетоны с забавными рифмами, припевками, шутками. Но дело было не только в этом. Дело не в удаче Зубила. Его фамилия была Юрий Олеша.

Дело было прежде всего в том, что его фельетоны отражали жизнь, быт, труд железнодорож-ников. Огромную роль тут играли рабкоры. Они доставляли материалы о бюрократах, расхитите-лях, разгильдяях и прочих "деятелях", мешавших восстановлению транспорта, его укреплению, росту, развитию. Вместе с рабкорами создавались эти фельетоны...

Зубило был, по существу, коллективным явлением - созданием самих железнодорожников. Он общался со своими читателями и помощниками не только через письма. Зубило нередко бывал на линии среди сцепщиков, путеобходчиков, стрелочников. Это и была связь с жизнью, столь нужная и столь дорогая каждому журналисту, каждому писателю"1.

С нежностью вспоминает Юрий Олеша "Гудок".

Это ему кажется, что он вспоминает "Гудок".

На самом деле он вспоминает не "Гудок", а свою первую славу.

Кроме славы, он вспоминает паровозы:

"Его обдавало паром от маневрирующих паровозов, оглушало лязгом металла"2.

1 Юрий Олеша. Ни дня без строчки. - "Октябрь", 1961, № 8, с. 135.

2 Там же.

Рабкоров:

"Сегодня сердечным словом хочется вспомнить рабкоров тех лет, очень часто безымянных, всегда горячих и смелых людей, помогавших в те времена строительству транспорта"1.

Стихи, напечатанные в "Гудке", написаны не первооткрывателем, прокладывающим новый жанр и еще робко нащупывающим дорогу. Дорога газетной поэзии в русской литературе была широкой и хорошо вымощенной. Она прокладывалась такими строками:

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?...

Выдь на Волгу: чей стон раздается

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовется...2

Теперь, мы, конечно, хорошо понимаем, что писать такие "произведения" да еще печатать их за границей, клевеща на свою любимую Родину, отвратительно, мерзко. Но тогда, конечно, люди, стоящие на очень низком идейном уровне, этого понять не могли. Впрочем, что это были за люди? Перевертыши! Наследники Смердякова! Да и те, которые печатали клеветнические измышления в адрес своей любимой Родины у себя дома тоже были не лучше. Вот что писали такие "деятели" прямо под носом у правительства (уму непостижимо!):

От увлечений, ошибок горячего века

Только "полиция в сердце" спасет человека...

.......................................................

Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку

Тотчас ее посади ты в моральную будку...

......................................................

Кровь закипит, забуянит в тебе через меру,

С ней, не стесняясь, прими полицейскую меру...

.........................................................

Знайте ж, российские люди - и старцы и дети:

Только с "полицией в сердце" есть счастье на свете3.

1 Там же.

2 У парадного крыльца. - "Колокол", лист 61 от 15 января 1860, с. 505. (Н. А. Некрасов. Размышления у парадного подъезда. Через три года после нелегальной публикации в Лондоне у Герцена было напечатано в России: Н. А. Некрасов. Стихотворения. СПб, 1863, ч. II, с. 127-191).

3 Дмитрий Минаев. Совесть. - "Русское слово", 1863, № 1, с. 18.

А то вот еще как:

Если мы дикарями богаты,

Если мы на словах тароваты,

Если лупит слугу либерал,

Если многие спины все гибки,

Если пошлостью пахнут улыбки,

Если силу имеет нахал,

Так ведь это одни исключенья,

И бледнеют они от сравненья

С тем, что ты нам так щедро дала,

О, великая русская гласность,

Все приведшая в яркую ясность...

Тра-ла-ла, тра-ла-ла, тра-ла-ла!1

1 Петр Вейнберг. Веселая песенка. - "Искра", 1862, № 10, с. 148. (Подписано "Гейне из Тамбова", напечатано в фельетоне "Отрывочные заметки").

Я цитирую эти стихи не для того, чтобы доказать, что другие писали лучше Олеши, а для того, чтобы не создавалось впечатления, будто я преувеличиваю газетный подвиг своего героя.

"Три толстяка" так мало похожи на фельетон из газеты "Гудок", что роман и эти стихи невозможно связать в какое-то единство и понять, как газета оказывала благотворное влияние на писателя.

Все, что делал Юрий Олеша в "Гудке", оказалось связанным не с "Тремя толстяками" и не с "Завистью".

Чрезвычайно плодотворное влияние "Гудка" скажется через десять лет, после "Трех толстяков", "Зависти", рассказов "Вишневой косточки" и "Списка благодеяний". К этому времени литературное поприще Юрия Олеши будет уже совершенно.

Мои попытки некоторого укрощения "Гудка" в истории отечественной культуры, вероятно, выглядят, по меньшей мере, столь же неуместно, как в свое время скептицизм Чаадаева, Гераклита, Эпикура, Декарта, и я отдаю себе в этом отчет.

Но в то же время в моем положении есть и некоторые преимущества. Так, например, автор "философического письма", рассуждая о "законе духовной жизни", вынужден привести в свидетели Небо, я же, размышляя о газете "Гудок", могу сослаться на нечто более вещественное.

И я ссылаюсь на 8-й номер 1965 года журнала "Новый мир", в котором напечатан "Театраль-ный роман" (первоначальный вариант названия "Записки покойника") бывшего сотрудника газеты "Гудок" М. А. Булгакова, который весьма подробно останавливается на том, что мысль о самоубийстве у него возникла главным образом в связи с работой в газете. Газета в "Театральном романе" не называется "Гудок". Она называется "Вестник пароходства".

Бывший сотрудник "Гудка" рассказал без ликования и литавр о легендарном органе в автобиографическом романе, и, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что роман точно воспроизводит нагую истину, сообщил свое мнение о предмете в таком ответственном документе, каким, несомненно, является автобиография.

В этом документе мы читаем удивительные и поражающие наш воспитанный на лучших образцах слух следующие неделикатные слова:

"В Москве долго мучился; чтобы поддержать существование, служил репортером и фельето-нистом в газетах и возненавидел эти звания... Заодно возненавидел редакторов, ненавижу их сейчас и буду ненавидеть до конца жизни"1.

Такой неуместный негативизм был связан с тем, что "в 1921-1924 годы М.А.Булгаков работает в качестве хроникера и фельетониста в газете "Гудок" - вместе с В. Катаевым, И. Ильфом и Е. Петровым, И. Бабелем, Ю. Oлешей"2.

Кроме того, в газете "Гудок" он работал, как и Олеша, "в качестве обработчика. Так называ-лись в этой редакции люди, которые малограмотный материал превращали в грамотный и годный к печатанию..."3

Это очень похоже на то, что вспоминает Юрий Олеша:

"Жалобе рабкора, его правильной мысли, наблюдению, пожеланию придавалась стихотворная форма - и на газетной полосе появлялись злободневные вещи, находившие живой отклик у читателя".

Оба сообщения очень близки друг другу и дают прекрасное представление о том, как именно и над чем протекала работа в редакции газеты "Гудок".

Однако в важнейшем вопросе - оценке явления - писатели иногда расходятся. Вот как вспоминает об этих днях Михаил Булгаков: