Чертков Андрей
Неназначенные встречи
АНДРЕЙ ЧЕРТКОВ
Неназначенные встречи
Признаюсь честно: сев за компьютер, чтобы написать послесловие к этой книге, я привычно возложил длани на клавиши, взглянул на чистый еще экран монитора и... совершенно неожиданно для себя испытал чувство полнейшего ступора. Несколько лет подряд говорил я об этой книге - приватно и прилюдно, по телефону и даже по компьютерной сети; я разъяснял замысел сборника, основные принципы и критерии отбора произведений; я убеждал, уламывал, уговаривал, аргументировал и спорил. А вот теперь - я просто не знал, о чем надо (а также можно и стоит) писать!
О том ли, что книги Стругацких - это не просто великолепная литература, это целый кусок жизни десятков и сотен тысяч, быть может, даже миллионов людей?
О том, что книги Стругацких учили читателей жить согласно афористично сформулированным нравственным императивам: "там, где царствует серость, к власти приходят черные", "думать не развлечение, а обязанность", "работать интереснее, чем развлекаться", "жизнь дает человеку три радости - друга, любовь и работу", - и многим-многим другим?
О том, что вся современная отечественная фантастика (та, которая имеет право называться литературой) вышла из "шинели Стругацких" - из "Стажеров" и "Полдня", "Понедельника" и "Пикника", "Улитки" и "Миллиарда", - и что целое поколение отечественных фантастов отнюдь не случайно считает Стругацких своими Учителями?
О том, что великие художники Стругацкие, отсекая из своих замыслов, как из глыбы, мрамора, все, что по их мнению было лишним, оставили за "открытыми финалами" своих повестей великое множество нераскрытых загадок, незавершенных сюжетных линий, не прослеженных до конца человеческих (и нечеловеческих) судеб?
О том ли, наконец, что из любого правила есть исключения, и ставшее в последнее время жупелом заграничное словечко "сиквел" ("продолжение") далеко не всегда означает откровенно второсортную, коммерческую халтуру - особенно если пишется такой снквел "не корысти ради", а из любви и уважения?
Так ведь обо всем об этом - и куда лучше и доходчивее меня - написали в своих вступлениях авторы включенных в сборник произведений, а о том, о чем умолчали они, сказал Борис Натанович Стругацкий в своем предисловии.
Тем временем дни шли, срок сдачи книги в типографию неумолимо приближался. Я принимал редактуру, проверял корректуру, просматривал иллюстрации и элементы оформления, а по ночам, тупо уставившись в по-прежнему первозданно чистый экран, все пытался связать воедино ускользающие мысли. Лишь тогда, когда времени осталось совсем ничего, - пришла, наконец, спасительная идея, выручавшая прежде многих и многих: если не знаешь, о чем написать, пиши именно об этом.
Так родилась первая фраза этого послесловия. А затем затем пришло в голову и название: я позаимствовал его у многострадальной книги Стругацких, мариновавшейся в издательстве "Молодая гвардия" с 72 по 80 год. И сразу все стало предельно ясно. Я понял, о чем можно, нужно и стоит писать - а именно о том, как создавалась эта книга. Книга, о которой я мечтал с самого детства. Книга, ставшая для меня своеобразной "неназначенной встречей". Или, точнее, одной из.
Странным образом все узловые события -моей жизни оказались связаны со Стругацкими. С полным основанием берусь утверждать: их творчество стало той "рукой судьбы", что безошибочно провела меня через минное поле случайностей*. Право слово, есть в этом что-то мистическое.
Судите сами.
Почему в то время, когда круг моего чтения - а следовательно, и интересов - еще только определялся, отец, который фан
* "Рука Судьбы п поле случайностей" - так называлось мое
интервью с С.Витицким в журнале "Если", 199.5, № 11-12.
тастику не очень-то жаловал, посоветовал мне прочесть именно "Отель "У Погибшего Альпиниста"" в выписываемой им "Юности", а сразу за тем - "Малыша" и "Пикник на обочине" в "Авроре"? Нет ответа. Но есть итог: круг чтения (и поисков этого чтения) определился сразу и очень-очень надолго.
Почему книги Стругацких, бывшие в те далекие времена большущим дефицитом, тем не менее попадали мне в руки исправно и с редкостной периодичностью? В итоге - миры братьев Стругацких стали для меня более реальными, нежели окружающий мир, в них я пребывал постоянно, лишь изредка покидая для дел, что называется, житейских. По мере добывания новых книг миры эти постепенно расширялись, а по мере перечитывания старых (скажем, "Понедельник" я прочел раз, наверное, пятьдесят) становились все более осязаемыми.
Почему восторженное и наивное письмо кумирам, отправленное в 75 году юным фэном "на деревню дедушке" (на адрес журнала "Аврора") не затерялось по дороге и не оказалось в редакционной корзине, а было передано непосредственно Борису Натановичу, который доброжелательно - хотя и коротко - ответил на него? В итоге - письмо "от самих Стругацких" ощутимо подняло мой авторитет среди приятелей, учителя же стали гораздо более терпимо относиться к тому, что во время уроков вместо формул и уравнений я пишу в тетрадке нечто совсем иное.
Позднее, когда я уже заканчивал Николаевский пединститут, "рука судьбы" продемонстрировала мне и "оборотную сторону медали": в 84 году после полутора месяцев "бесед" в КГБ меня с треском вышибли из орденоносного Ленинского комсомола за "аполитичность и идейную незрелость", а по сути - за КЛФ "Арго", который я создал в стремлении расширить круг своего общения. Областная партийная газета "Южная правда" разродилась по этому поводу большой "подвальной" статьей под названием "Гадкий утенок". Помимо прочих забавных обвинений было там и такое: мол, "отдельные" любители фантастики, начитавшись "Гадких лебедей", "смотрят на мир сквозь очки ископаемого белогвардейца". М-да. Однако нет худа без добра: с той поры я окончательно избавился от иллюзий относительно мира, в котором мне довелось родиться.
Да и в дальнейшем узловые точки на моем жизненном нуги отрабатывались "рукой судьбы" с завидным постоянством. Свое первое, как я считаю, по-настоящему профессиональное интервью я взял в 87 году именно у Аркадия Натановича Стругацкого - затем оно было напечатано в нескольких молодежных газетах от Симферополя до Хабаровска. А когда в 88 году я начал выпускать фэнзин "Оверсан" (слово для названия, кстати, тоже было почерпнуто у Стругацких), то надо же было такому случиться, что один из его номеров попал к Николаю Ютанову, писателю из Семинара Бориса Стругацкого, осваивавшему в то время профессию издателя. Результат: я перебрался из Севастополя в Ленинград, сам стал членом Семинара, профессионально занялся редактурой и много чего с тех пор наиздавал, включая книгу, которой особенно горжусь. Нетрудно догадаться, что это тоже были Стругацкие - первое издание повестей "Понедельник начинается в субботу" и "Сказка о Тройке" в полном авторском варианте.
А теперь вот и эта книга - самая главная на сегодняшний день из моих "неназначенных встреч".
Впервые идея сборника произведений "по мотивам Стругацких" зародилась у меня, насколько я помню, весной 91 года. Надо сказать, поначалу даже мне самому эта идея показалась несколько... э-э... крамольной. Но, во-первых, я вспомнил свое детство, когда пытался дописывать полюбившиеся вещи Стругацких - крайне неумело и неизобретательно, зато искренне. А что, если за это возьмутся настоящие мастера? Во-вторых, в то время я активно изучал американский книжный рынок и убедился, что там подобные издания - дело обычное. Помимо многотомных романизации типа "Звездных войн" и многочисленных "коллективных романов" (американцы называют этот жанр "shared worlds"), можно привести и более достойные примеры скажем, мемориальные антологии "Друзья Основания" и "Брэдберианские хроники", в которых коллеги-писатели отдали дань уважения Айзеку Азимову и Рэю Брэдбери.
Я высказал свою идею Борису Натановичу. Однако его реакция была, скорее, негативной. "Андрей, - сказал он, - уважающий себя писатель не будет пользоваться чужими мирами. Ему это не интересно. Ему интересно придумывать свои миры и своих героев". Согласен: замечание справедливое, вот только к моей идее, на мой взгляд, оно отношения не имело. Однако и Андрей Столяров, и Вячеслав Рыбаков, с которыми я переговорил на ту же тему, отнеслись к моему замыслу без особого энтузиазма. Разочарованный, я переключился на другие дела, благо всех нас тогда переполняли отличные идеи, одна другой грандиозней, - правда, лишь немногие из них были осуществлены впоследствии.