Невежливость королевы наук

— Сил нет! — пожаловался Гриншпон Бирюку. — Переводы замучили. Карпова нас просто взнуздала!

— Переводы? — переспросил Бирюк. — А кто у вас по математике?

— При чем здесь математика?

— А вот при том. Тут есть один нюанс. Кто у вас ведет математику?

— Лекции читает Гуканова, а по практике — Знойко.

— Дмитрий Василич? И ты плачешь? А тебе, например, известно, что Знойко — человек с большой буквы? Он знает три языка. Вы его привлеките к переводам. Прямо так и скажите: довольно, мол, Дмитрий Васильевич, ваших интегралов, по английскому — сплошные завалы! И смело подсаживайтесь с текстом. Прямо на занятиях по математике. Никуда не денется — он безотказный. Будет переводить как трансформатор! Тыщи, хе-хе, вот проблему нашел!

Гриншпон опрометчиво поделился новостью с группой. На Знойко насели. Дмитрий Васильевич попыжился, помялся и начал переводить. Без словаря, прямо с листа.

Поначалу группе это представлялось какой-то игрой, несерьезностью, шуткой. Но, когда кто-нибудь переигрывал и в просьбу перевести пару абзацев подбавлял толику веселой наглятинки, чувствительные единицы впадали в неловкость.

Обстановка на практической математике стала отступать от нравственных начал, заложенных группой в Меловом.

Особенно на ниве ускоренного перевода преуспевал Климцов. Он испытывал наслаждение от того, что взрослый человек безропотно подчиняется ему. Когда Климцов подсаживался с текстом, Знойко терял последнюю волю. Климцов бесцеремонно обращался к нему на «ты» и совершенно не задумывался, откуда у гениальногo человека столько безволия. Было непонятно, зачем Климцов вообще втянулся в игру, ведь английский он знал лучше других.

— Знаете, — сказал как-то Кравцов на привале, — а ведь Дмитрий Васильевич не всегда был таким. Если верить моему брату Эдику, еще совсем не так давно Знойко представлял собой интересной наружности мужчину.

— Заливай! Что-то не верится, чтобы у него так быстро выпали волосы и распухли щеки! — высказался Соколов.

— Нехорошо смеяться над физическими дефектами, — прямо в лоб вступилась за Знойко Татьяна.

— У него не дефекты, у него одни эффекты! — сказал Климцов.

— Так вот, — Кравцов поудобнее устроился на подоконнике, — в свое время Дмитрий Васильевич женился по любви и прилежно занялся наукой. Сотворил в срок кандидатскую диссертацию и намеревался представить ее в двух вариантах — на русском и на английском. Но не успел он перевести, как жена сбагрила диссертацию своему близкому другу. Знойко любил жену и простил ей первый серьезный промах, после чего состряпал еще одну кандидатскую. На французском. Жена сплавила налево и этот скромный труд. На третий рывок, в немецком исполнении, у Дмитрий Василича не хватило морали. За одну ночь он посерел, потом зажил отшельником и деградирует посейчас.

— Байки, — сеял сомнение Артамонов. — Из-за таких пустяков человек не может сделаться почти параноиком. Тут что-то не то. Наверняка есть какие-то другие серьезные причины.

— Если он деревянный, то почему нет, — с пониманием отнесся к донесению Кравцова Соколов, который наряду с Климцовым тоже был одним из активнейших пользователей Знойко.

— Вспомни свою начерталку, — навел его на доказательную мысль Кравцов. — Уведи у тебя пару раз перед защитой пару каких-нибудь чертежей или курсовой проект — ты обошел бы Знойко по темпам падения!

— Очень даже может быть. В таком случае я предлагаю больше не издеваться над ним.

— А кто над ним издевается? Мы просто шутим, — состроил невинность Климцов. — Колхоз — дело добровольное.

— Если человек не против, то почему нет, — поддержал Климцова Соколов. — Может, человеку нравится. Мы ж его силой не заставляем переводить. Ну, а если он действительно не в состоянии понять шутки…

— Эти ваши шуточки добьют его, — сказал Артамонов.

— Если б одна только наша группа… Все равно остальные дотюкают, пессимистически заметил Нынкин.

— Может, если его не трогать, на занятиях с нами он хоть чуточку придет в себя, — рассудила Марина.

— Он не поймет, в чем дело, — отмел вариант Климцов.

— А как же английский? — спохватился Пунтус.

— Вот именно. Что вы расходились? Ну, пошутили немного, что здесь такого? — не отступал Климцов, влезший в разговор исключительно из чувства противоречия. Внутренне он соглашался, что с ездой верхом на Знойко пора кончать, но внешне держался до последнего.

— Мне кажется, что наши дела со Знойко — это даже не предмет для разговора, — попытался опустить планку спора Соколов. — Известно, что нашего математика весь институт пользует.

— А что если нам его на эту тему попытать, пусть он сам скажет, нравится ему это или нет, — предложил Кравцов. — Если нет, то оставить его в покое. — Кравцов выучил английский язык по песням «Битлов» и в помощи Знойко не нуждался. Ну, а даже если бы и нуждался, то вряд ли сподобился.

— Да тебе ж говорят, что по большому счету — это шутка, своеобразный прикол, — продолжал свое Соколов.

— Эти шуточки похожи на игрушечный фашизмик! — сказала Марина. Рядом с Кравцовым она могла выиграть любую битву у кого угодно.

— Во загнула! — притормозил ее Климцов. Сухая керамика его голоса была неприятной в жаркой аудитории и походила на скрежет лопаты о кирпич.

— Просто нет более подходящих слов.

— Ну, раз нет слов, зачем соваться, когда разговаривают взрослые! сказал Климцов.

— В дальнейшем я лично буду пресекать поползновения на Дмитрий Василича! — твердо сказал Артамонов.

— Если от этого будет толк, — щелкнул языком Соколов.

— Будет, — пообещал староста Рудик.

После разборок шутки на математике временно прекратились. Знойко с опаской прислушивался к тишине. Ее никто не тревожил, а его никто не разыгрывал. Но ожидаемого не произошло. От тишины Дмитрий Васильевич свернулся, как трехмесячный эмбрион. Почувствовав снисхождение, он стал заикаться и конфузиться еще сильнее. Стирал рукавом мел с доски не только за собой, но и за всеми отвечающими. Словно ждал более крутого подвоха.

— Я же говорил, — радовался своему прогнозу Соколов, — он не поймет, в чем дело. Знойко — это еще то творение! Вам его ходы не по зубам!

— Ясный перец, — оказывался тут как тут Климцов. — Ботва она и есть ботва!

Все это было сказано в присутствии Знойко.

— Я предлагаю вам извиниться, — сказал Артамонов Соколову и Климцову.

— Что это ты придумал?! — возмутились они в один голос. — Лечить нас, что ли, собираешься?

— Извинитесь! — настаивал Артамонов.

— Да пошел ты!

— Артамонов прав, — встал с места Рудик. — Когда за глаза — это на вашей совести, а когда при всех нас — то это уже и на нашей. Извинитесь.

— У вас что, лунное затмение?! — постучал себе по виску Климцов.

— Да оставь ты их! Идем погуляем, а потом разберемся, — сказал Соколов.

Они забрали дипломаты и покинули аудиторию. Когда в перерыв все заспешили в туалет на перекур, выяснилось, что именно там и отсиживались Соколов с Климцовым.

— Что-то мы ничего не поняли, — сказал Соколов, обращаясь больше к Рудику. — Больно уж круто вы все вывернули.

— Где ж вы раньше были? Куда смотрели? Ведь все вы с самого начала едва ли не поощряли нас к этому! — затараторил Климцов.

— То было раньше, — сказал Рудик.

— Дайте сигарету, — повел глазами Артамонов. — Что-то мне даже как-то не по себе. Закурить, что ли?

Соколов протянул ему свой обслюнявленный окурок.

— Спасибо. Как-нибудь без сопливых.

— Брезгуешь, что ли?

— Очень даже может быть.

— Ну, тогда тормозни на минутку, когда все пойдут, — сказал Соколов.

— Это еще зачем? Ты что, не наговорился со мной?

После звонка друзья потянули Артамонова из туалета за рукав, как бы разнимая его с Соколовым.

— Нет проблем, я сейчас догоню, — сказал он и остался. — Вы будете вдвоем? — спросил он у Климцова.

Климцов посмотрел в сторону Соколова. Cоколов подмигнул, и Климцов вышел за остальными. Соколов встал у окна и, осматривая внизу кустарник, повел беседу: