— Опять драка? — и засмеялся. — На этот раз я не промахнусь.

— Ты мне понадобишься на время выборов. Они уже приближаются, и мы должны победить хотя бы силой оружия.

Хорошая новость после столь длительного спокойствия. Фагундес принялся за работу с еще большим пылом. Неумолимое солнце жгло спину, как удары хлыста. Наконец работа была закончена, четыре тысячи саженцев какао посажены в землю, где до этого рос девственный лес, таинственный и пугающий.

Возвращаясь домой с мотыгами на плече, Клементе и Фагундес разговаривали. Быстро темнело, по плантациям полз ночной мрак, а с ним всякая нечисть, оборотни, души убитых во времена борьбы за землю. Жуткие тени скользили среди какаовых деревьев, совы открывали глаза, готовились к ночной охоте.

— На днях я снова еду в Ильеус. Это неплохо, В «Бате-Фундо» столько женщин, одна лучше другой. Вот погуляю. — Фагундес хлопнул себя по животу.

— Ты поедешь?

— Я же говорил тебе недавно, что полковник предупредил меня. Будут выборы, и нам найдется работа. Придется пострелять. Он мне велел быть наготове, скоро отдадут приказ отправляться.

Клементе шел медленно, как бы обдумывая что-то.

Фагундес сказал:

— На этот раз вернусь с деньгами. Нет выгодней дела, чем обеспечивать успех на выборах. Там и еды вволю, и выпивка. А потом устраивают праздник в честь победы, и деньги текут к нам в карманы. Можешь быть уверен: на этот раз я привезу мильрейсы, и мы купим клочок земли.

Клементе остановился на не освещенном луной месте, его лицо было в тени. Он попросил:

— А ты не можешь попросить полковника, чтобы он и меня взял?

— Зачем? Это дело не по тебе… Ты только и умеешь, что обрабатывать землю, сажать и собирать какао. Зачем тебе ехать в Ильеус?

Клементе, не проронив ни слова, зашагал дальше.

Фагундес повторил свой вопрос:

— Зачем? — И тут догадался: — Чтобы повидать Габриэлу?

Молчание Клементе было ответом. Тени росли, еще немного — и мул без головы, выпущенный из ада в лес, начнет носиться, стуча копытами по камням, а из его перерезанной шеи вылетит огонь.

— Ну увидишь ты ее? А дальше что? Она замужняя женщина и сейчас очень похорошела. Правда, несмотря ни на что, характера своего не изменила, говорит с нами, как раньше. И все же зачем тебе ее видеть? Все равно это ни к чему не приведет.

— Я просто хочу посмотреть на нее. Один-единственный раз взглянуть ей в лицо, почувствовать ее запах. Полюбоваться ее улыбкой, услышать ее смех.

— Она не идет у тебя из головы. Ты только о ней и думаешь. Я даже заметил, что об участке ты теперь говоришь как-то равнодушно. И это с тех пор, как ты узнал о ее замужестве. Зачем тебе надо ее видеть?

Стеклянная змея показалась из зарослей и поползла по дороге. В неверном свете луны ее длинное тело блестело, она была красива, это ночное чудо плантации.

Клементе шагнул вперед, опустил мотыгу и мощными ударами разрубил стеклянную змею на три части.

Потом размозжил ей голову.

— Зачем ты это сделал? Она же не ядовитая… И никому не причиняет зла.

— Она слишком красива и уже этим причиняет зло.

Некоторое время они шли молча. Фагундес сказал:

— Мужчина не должен убивать женщину, даже если она делает его несчастным.

— А кто говорит, что должен?

Никогда бы Клементе не пошел на убийство, у него не хватало на это мужества и сил. Но он был готов отдать десять лет жизни и надежду на приобретение клочка земли, лишь бы увидеть ее еще раз, один только раз, услышать ее смех. Она была стеклянной змеей, у нее не было яда, но она приносила горе, она проходила мимо мужчин как тайна, как чудо. Из глубины леса доносился крик сов, они словно звали Габриэлу.

О колоколах, звонящих по усопшим

Наемникам не пришлось выезжать с плантаций — ни тем, кто служил Мелку, Жезуино, Кориолано, Амансио Леалу, ни сторонникам Алтино, Аристотелеса, Рибейриньо. Это оказалось совершенно излишним.

Избирательная кампания приняла новые формы, неведомые ранее ни в Ильеусе, ни в Итабуне, ни в Пиранжи, ни в Агуа-Прете — словом, во всей какаовой зоне. Прежде кандидаты, уверенные в своей победе, даже не показывались избирателям. Они посещали лишь самых влиятельных полковников, владельцев крупных земельных угодий и громадных какаовых плантаций.

На этот раз все было по-иному. Ни у одного из кандидатов не было уверенности, что он будет избран, поэтому голоса приходилось завоевывать. Раньше полковники решали, за кого голосовать, руководствуясь указаниями Рамиро Бастоса. Теперь все перевернулось: если Рамиро еще и командовал в Ильеусе, то в Итабуне распоряжался Аристотелес, его враг. Тот и другой поддерживали правительство штата. А кого поддержит правительство после выборов? Мундиньо не допустит, чтобы Аристотелес порвал с губернатором.

В спорах, которые происходили в барах, в магазине Фулженсио, на рыбном рынке, мнения разделялись.

Одни утверждали, что правительство будет по-прежнему поддерживать Рамиро Бастоса, признает только его кандидатов, даже если они потерпят поражение. Разве старый полковник не был опорой правительства штата, разве не приходил ему на помощь в трудные минуты? Другие считали, что правительство встанет на сторону тех, кто победит на выборах. Срок правления прежнего губернатора истекал, а новому, чтобы управлять штатом, потребуется поддержка. Если Мундиньо победит, говорили они, новый губернатор его признает, ибо тогда правительство штата сможет рассчитывать на Ильеус и Итабуну. Бастосы уже ничего не стоят, пора им на свалку. Третьи полагали, что правительство постарается угодить и тем, и другим. Оно, мол, не признает Мундиньо, предоставив Алфредо Бастосу возможность по-прежнему доить федеральную казну. В палате штата оно по-прежнему будет его поддерживать.

Но капитана, в победе которого никто не сомневался, правительство признает. Префектом Итабуны, чтобы сохранить власть в руках полковника, будет избран, конечно, сторонник Аристотелеса — один из его кумовьев. А пост сенатора от штата, который освободится, когда умрет Рамиро, предсказывали они, правительство, вероятно, предложит Мундиньо. Ведь старику уже стукнуло восемьдесят три года.

— Ну, он доживет и до ста…

— Вполне возможно. Тогда Мундиньо придется подождать сенаторской вакансии.

Таким образом правительство может сохранить хорошие отношения с обеими партиями и усилить свои позиции на юге штата.

— Кончится тем, что оно испортит отношения и с теми, и с другими…

Пока граждане высказывали предположения и спорили, кандидаты обеих группировок развивали активную деятельность. Они наносили визиты, совершали поездки, крестили новорожденных, подносили подарки, устраивали митинги, произносили речи. В. Ильеусе, Итабуне и поселках каждое воскресенье созывались собрания. Капитан произнес более пятидесяти речей.

Он потерял голос и отчаянно хрипел, повторяя свои пышные тирады. Чего только он не обещал: и осуществить важнейшие реформы, и провести дороги одним словом, достойно завершить дело, начатое его отцом, незабвенным Казузой де Оливейра. Маурисио Каирес не отставал от капитана. В тот момент, когда один выступал на площади Сеабра, второй цитировал Библию на площади Руя Барбозы. Жоан Фулженсио утверждал:

— Мне столько раз доводилось слушать речи Маурисио, что я уже выучил Ветхий завет наизусть. Если он победит, то заставит нас хором читать Библию на городской площади под руководством отца Сесилио. Ибо отец Базилио из всей Библии усвоил только одно: «Плодитесь и размножайтесь».

Но если капитан и Маурисио Каирес не выезжали за пределы муниципалитета Ильеус, то Мундиньо, Алфредо и Эзекиел старались поспеть и в Итабуну, и в Феррадас, и в Макуко, путешествуя по всей зоне какао, ибо их судьба зависела от голосования по району. Даже доктор Витор Мело, напуганный дошедшим до Рио известием о том, что его переизбрание под угрозой, выехал на «Ите» в Ильеус, проклиная строптивых жителей края какао. Он покинул элегантный медицинский кабинет, где лечил нервы пресыщенных дам, он обрек на разлуку француженок из кабаре «Ассирио» и хористок мюзик-холла, предварительно пожаловавшись Эмилио Мендесу Фалкану, своему коллеге по республиканской партии, депутату от Сан-Пауло: