Изменить стиль страницы

Волк преклонил колени перед алтарем, освещенным колеблющимися огоньками десятков свечей. Он дочитал молитву, напряженно замер на мгновение, взглянул ввысь, в лицо Ульрика, и старый сон вновь мелькнул перед его внутренним взором. Старый Волк устремился разумом вослед за ускользавшим воспоминанием и ухватился за него, как человек хватает за рукав старого друга, который проходит мимо, не замечая приятеля.

«Хаген! Двадцать зим назад…» Стряхнув оцепенение, Эйнхольт поразился тому, как он смог пережить эти зимы. И как он мог забыть этот сон? Красный, Золотой и Белый Отряды вышли тогда на бой под командованием великого Юргена. Фаланга зеленорылых стояла внизу в долине на краю ручья, рыча и завывая. Их было четыре сотни, а может, и больше; неуклюжие, крепкие, они размахивали топорами и потрясали копьями под полуденным зимним небом.

— Кто еще не видел славу в лицо? Сегодня есть шанс, — сказал фон Глик и рассмеялся. Остальные Волки тоже ликовали, предвкушая добрую сечу. Фон Глик. Тогда он был куда моложе, твердые могучие мышцы не ведали усталости, и непокорные черные волосы вились на ветру.

Грубер, непоколебимый оплот их отряда, правая рука Юргена. Моргенштерн. Тогда он был совсем другим человеком. Веселый плут, крепкий и подтянутый, он выезжал вперед и забрасывал зеленокожих тварей остроумными и заковыристыми оскорблениями. Еще не скоро выпивка сделает его шутки плоскими и непристойными, еще не скоро Аншпах присоединится к отряду и заберет себе гордое звание шута Белых Волков, еще не скоро Моргенштерн превратится в главного пьяницу отряда.

Каспен, рыжеволосый юнец… и он там был, в первый раз выехал на битву. Рейхер, благословенна будь его рука. Вигор, которого Эйнхольту долго потом не доставало, Лутц, малыш Драго, волчонок, которого Юрген определил в обучение к Эйнхольту. Незадолго до этого парень получил боевое крещение в суровой схватке и теперь жаждал большего. Вигор провоюет еще почти год, Лутц прослужит Ульрику целых десять лет после этой битвы. Драго не увидит заката. Юрген привстал на стременах и оглядел ряды противника. Потом обернулся к отрядам Храмовников, как всегда, степенный и внушительный, и не только из-за повязки на глазу. Он рассказал Волкам, что требуется от них сегодня.

«Да не так все было», — сказал Эйнхольт сам себе. Сны часто искажают реальность, они играют с действительностью. Глаз Юрген потерял при Хольцдале, несколько лет спустя. Но именно таким Эйнхольт запомнил своего великого Комтура, он навек запечатлен в его памяти с этой знаменитой повязкой. Да и Рейхер тоже не был там. Он, помнится, погиб еще под Клостином, за пару лет до Хагена.

Двадцать долгих зим события того дня прокручивались в его снах. Неудивительно, что подробности более не соответствовали тому, что было на деле. Был еще один сон: давным-давно, в ночь после битвы он пришел к Эйнхольту. И тогда ему виделось, что орде зеленых уродов противостоит °дин лишь он. Это была ужасная ночь. Но была ли она?

Стоя на коленях перед алтарем, Эйнхольт вздохнул. Он наклонился вперед и оперся на руки. Воспоминания, истинные и ложные, танцевали вокруг него, как языки пламени. Как и каждую ночь в течение всех этих двадцати лет. До сегодняшней ночи.

Стремительный кавалерийский удар вниз по склону холма. Вот это было на самом деле. Громогласные команды Юргена, неистовый боевой клич Храмовников, гром конских копыт.

Снаружи Храма раздался раскат рассветного грома. Его не было во сне. «Копыта», — подумал Эйнхольт.

Он мог чувствовать запахи выбитых из земли комьев дерна, загустевшей пены на удилах боевых жеребцов, насыщенного яростью и азартом пота людей, шедших в атаку бок о бок с ним. И он мчался вперед, внося свою частицу грохота в общий шум сражения у подножия холма близ Хагена. Конь и Волк слились в одно смертоносное существо, несшее погибель врагам.

Они вломились в толпу зеленокожих, и численное превосходство противника не смогло остановить Волков. В тот день больше врагов погибло под копытами коней, чем от ударов молотов.

Его конь влетел в ручей, подняв стену брызг, свалив двух верещащих зеленорылых своими копытами. Каспен мчался за ним, наслаждаясь битвой, забыв все юношеские страхи. Сколько раз Эйнхольт видел такое превращение с тех пор? Арик в его первом деле… Драккен в Линце… на это чудо не устаешь смотреть. Чудо вершится в честь Храма. Волчата, которых бросают в огонь, ожидая, что они выскочат невредимыми и ликующими. Как Драго.

Был ли он сам когда-нибудь настолько молодым? Проходил ли он через боевое крещение так же, как его воспитанники? Конечно, все это было в жизни Эйнхольта. Но давно, слишком давно.

Они бились во славу Ульрика, поднимая столпы воды, заливая все вокруг. Вода пропитывала их насквозь. И кровь заливала их с ног до головы. Молоты крушили и сносили клыкастые морды. Изломанные, выпотрошенные зеленые тела бились о ноги их коней и уносились прочь бесстрастным течением ручья. На дальнем берегу Волки, преследуя беглецов, гнали своих коней в камышовые заросли. Толстые стебли ломались и гнулись по обе стороны от массивных жеребцов, продиравшихся сквозь камыш. Сзади раздались крики, и рукоять молота послушно скользнула в его ладонь.

Конь Драго галопом несся сзади, и сам малыш кричал во все горло, задорно и бесшабашно. «За мной, Эйнхольт!» Драго свернул налево, в прибрежные ивовые заросли. Юный воин, преисполненный духом Волка, совершенно уверенный в своих силах…

Не туда. Не туда. Теперь он мчался за Драго, пригибаясь к холке коня, чтобы уклониться от упругих ветвей. Не туда.

Направо, нет, налево! Где же Драго, во имя Ульрика?

Каждый раз. Каждую ночь. Одна и та же упорная, яростная, отчаянная попытка изменить прошлое.

Не туда. Не в ивовую западню Не на этот раз…

Неожиданно Драго вскрикнул, и крик захлебнулся в крови Слишком поздно! Всегда слишком поздно! Драго, опрокинувшийся навзничь. Его боевой конь с распоротым брюхом. От разливающейся крови в студеный воздух поднимаются облака пара. Свиномордые окружают Драго. Их уродливое оружие стремительно поднимается и опускается.

С нечленораздельным выкриком обезумевший Эйнхольт бросился в гущу врагов, размахивая молотом. Затрещали кости, завизжали твари, какой-то зеленокожий свалился с расколотым черепом. Драго! Драго!

Эйнхольт спешился и бросился к ученику, презрев опасность.

«Ты отважный человек. Не заходи в тень».

Драго! Вон он! Съежившийся в тростнике, как птенец в гнезде. Жив, Ульрик, пусть он будет жив! Пробираясь через камыши к Драго, Эйнхольт шел в тени склонившихся над Ручьем ив.

«Не заходи в тень».

Драго…

Мертв. Никакой надежды. Мертв. Растерзан. Исковеркан. Расчленен. Отрубленная кисть по-прежнему сжимает обломок рукояти молота.

Встать, развернуться и мстить.

«Ты отважный человек».

Зеленый урод оказался прямо за его спиной. Зловонное дыхание. Яростное фырканье. Животная вонь. Здоровый топор с кремневым лезвием движется вниз.

Вот он, конец сна. Здесь он всегда просыпался, покрытый испариной и мучимый сухостью во рту. Каждый раз все эти двадцать зим.

«Удар».

Эйнхольт невольно вскрикнул и отшатнулся от алтаря. Его рука сама по себе поднялась к лицу, и дрожащие пальцы дотронулись до багрового шрама. От брови вниз, через глаз и щеку к челюсти. Эйнхольт прикрыл веки и позволил миру скрыться в темноте.

— Ульрик, храни меня… — прошептал он потрясенным голосом. Слеза боли навернулась на его здоровый глаз. Второй глаз не проронил ни капли за эти двадцать лет.

— Он всегда следит за тобой и хранит тебя, брат. Ульрик не забывает тех, кого избрал для служения себе.

Эйнхольт развернулся, чтобы увидеть, кто говорит с ним В тусклом свете свечей стоял жрец Храма в рясе с капюшоном, под которым нельзя было различить ни единой черты лица этого человека. Но, так или иначе, жрец излучал доброту и ласку.

— Отче, — выдохнул Эйнхольт, пытаясь привести свои мысли в порядок. — Простите… сон, плохой сон..

— Сон, не дающий спать, как мне кажется. — Священник приблизился к Эйнхольту, протянув худую, бледную руку в успокаивающем жесте Он казался хрупким, слабым. «Он стар, — подумал Эйнхольт. — Один из древних магистров Храма, наверное. Это честь для тебя, старый рубака».