- Вы, наверное, находите нашу кухню чересчур темпераментной, - сказала она, впервые проявив интерес к Динноталюцу.

Главный Гонец и Саф разом посмотрели на нее, как на человека, который всю жизнь отказывался играть в лам, ссылаясь на равнодушие к пустым забавам, но однажды был уличен в увлеченном обсуждении с двумя офицерами своеобразия малахитовых фишек и их спорных преимуществ перед фишками из грютской бирюзы.

- Темпераментной, да, - вяло согласился посол и, сосчитав до пяти, обеими руками ухватился за край стола.

Гротескный соглядатай-южанин, обманувший бдительность гвардейцев, подыскавший укромное местечко на крыше Обеденного Покоя, продырявивший ее бесшумным орудием, какими снабжают своих героев ленивые сочинители комических сценок, припавший оком к алмазной чечевице дальноглядной трубы, остался бы доволен представлением, которое давал Динноталюц сотрапезникам, и, в первую очередь, Главному Гонцу.

А если бы южанин умел читать чужую речь по губам, то, устремив трубу на Сафа, он узнал бы, какие слова произнес шут над сползшим под стол телом Динноталюца, чтобы блеснуть своей образованностью и, чрезмерно не утруждаясь, позабавить своих соседей.

Закатились глаза, словно пара яблок В пару нор барсучьих, упала набок Голова, как пирог, требухой набитый, Хрип раздался тихий - мышь пискнет громче И улитка болтать скоро будет лучше, Чем испивший отвар магдорнского лука.

И, уже различая за спиной голоса, принадлежащие раздосадованным гвардейцам, соглядатай, отдавая последнюю дань своему любопытству, торопливо подсмотрел бы за Харманой, с отчужденной полуулыбкой сообщившей:

- Это, должно быть, подражание итским классикам.

- Итские классики неподражаемы, - строго сказал Саф.

- А вот наш гость действительно подражатель, - добавил он. - И весьма посредственный.

Главный Гонец пожал плечами.

- В его возрасте вино сильно бьет в голову. Не понимаю, что он надеется найти там, под столом.

Хармана поерзала на стуле, не то устраиваясь поудобнее, не то борясь таким образом с волнением, за которое, впрочем, с легкостью можно было принять ее желание находить в происходящем с послом именно то, что ей хотелось бы в нем находить, и робко спросила:

- Он действительно отравлен?

- Не имеет значения, - ответил Саф.

- Ни малейшего, - согласился с ним Главный Гонец.

После паузы, в протяжение которой шут глубоко зевал в сложенные лодочкой ладони, Саф пробормотал:

- Впрочем, о случившемся стоит сообщить нашему крикуну. Кто здесь Главный Гонец?

Главный Гонец удрученно развел руками:

- Один я идти не могу.

- Один вы и не пойдете. Мы отправимся вместе, заодно и разомнемся. А вам, Хармана, советую хорошенько присматривать за телом, чтобы оно не сбежало.

Семи лет отроду, Динноталюц, предоставленный попечению двух небывало хлопотливых тетушек, имел обыкновение прятаться от них в укромных уголках необъятного летнего дома, изобилующего всевозможными пристройками, чуланами и чердачными каморками. Обнаружив его исчезновение, тетки подымали на ноги всю прислугу и Динноталюц мог подолгу утолять свое детское тщеславие, упиваясь воплями "Тал, Тал, куда же ты запропастился?" и истыми призывами конюха к его варварскому амулету:

"Дай, копытце, верный знак, Где укрыт мой господин, Господин Кафайралак".

Но однажды - позже Динноталюц узнал, что соответствующие указания поступили от отца, которому пожаловался суровый конюх, потерявший из-за его проделок веру в чудодейственную силу копытца - тетки не пожелали подымать тревогу и он целый день просидел в одном из своих излюбленных укрытий, внимая не то сверчкам, не то птицам (он был не в состоянии разобраться даже в этом, столь сильны были обида и разочарование). Нечто подобное Динноталюц испытывал и сейчас, спустя сорок с лишним лет, лежа на пыльном ковре и притворяясь умершим от неведомого яда, притворяясь, как он понимал, исключительно убого и безыскусно. Ему, конечно же, никто не поверил, и в свете этого уход Сафа и Главного Гонца представлялся неоценимым подарком судьбы, избавившим посла от их обидных колкостей и, вместе с тем, подарившим ему шанс пусть ненадолго, пусть на несколько мгновений, стать единственным благодарным обладателем блеска застенчивости Харманы, не его жены.

Затаив дыхание, Динноталюц осторожно повернулся на другой бок и приоткрыл глаза. Прежде, чем посол успел сообразить, кто это, приподняв край скатерти, вглядывается в вечные сумерки, царящие под столом, будто в сказочной Северной Лезе, до его слуха донесся вздох облегчения и громкий шепот:

- Вам лучше, гиазир Нолак?

- Да, сладенькая, - сказал посол, надеясь, что отвечая шепотом на шепот, он смягчит фривольность своего обращения.

- А вы не хотите оттуда вылезти?

Динноталюц был в восторге - его дерзость осталась безнаказанной и даже заслужила поощрение, ведь ему, по существу, было предложено разделить ее ложество ("Общество" - одернул себя посол), а значит, Хармана находила его приятным собеседником и - как знать! - возможно, эта приязнь превосходила обычное сочувствие к лысеющему гиазиру из города, чье название давно уже перестало служить трепету врагов и уважению союзников.

- Хочу.

Чтобы не насмешить Харману каким-нибудь неловким движением, Динноталюц, прикидываясь усталым и измученным, очень медленно вылез из-под стола, так же медленно отодвинул свой стул, собрался было на него сесть, но, сообразив, что эта позиция, как сказал бы Нолак, лишена ряда преимуществ соседней, отбросил прочь медлительность и занял место Главного Гонца.

- Вы забыли свою тарелку.

Посол не обладал достаточно точными весами, чтобы измерить, чего в этой монете больше - лукавства или глупости - но, зная, что у него в запасе имеется пара-тройка авров из такого же сплава, без сожаления отплатил Хармане одним из них.

- Рядом с вами несложно забыть и законную супругу.

- Ту самую, которая вчера чуть не овдовела?

- Сегодня она тоже чуть не овдовела, - сказал Динноталюц только затем, чтобы заполнить сосуд беседы чем-либо, отличным от молчания, в которое он рисковал погрузиться, как в изобилующий липкими пенками чан с холодным молоком, надолго, ибо был уязвлен осведомленностью Харманы, проистекающей, как ему подсказывал желчник - жилище вздорных близнецов - из близости с Главным Гонцом, поскольку такие подробности о вчерашней закрытой аудиенции нельзя было получить иначе, кроме как из первых, и притом ничем не связанных, рук.