Рэй Бредбери

Око за око?

Услышав эту новость, они вышли из ресторанов, из кафе, из гостиниц на улицу и воззрились на небо. Темные руки прикрывали обращенные кверху белки. Рты были широко раскрыты. В жаркий полуденный час на тысячи миль вокруг в маленьких городишках стояли, топча собственную короткую тень и глядя вверх, темнокожие люди.

Хэтти Джонсон накрыла крышкой кипящий суп, вытерла полотенцем тонкие пальцы и не спеша вышла из кухни на террасу.

– Скорей, мама! Скорей же, не то все пропустишь!

– Мама!

Трое негритят приплясывали, крича, на пыльном дворе. Они то и дело нетерпеливо поглядывали на дом.

– Иду, иду, – сказала Хэтти, отворяя затянутую сеткой дверь. – С чего вы это взяли?

– У Джонсов услышали, мама. Они говорят, что к нам летит ракета, первая за двадцать лет, и в ней сидит белый человек!

– Что такое белый человек? Я их никогда не видел.

– Еще узнаешь, – произнесла Хэтти. – Успеешь узнать, не беспокойся.

– Расскажи про них, мама. Раньше ты нам всегда рассказывала.

Хэтти наморщила лоб.

– Уж очень давно это было. Я тогда девчонкой была, сами понимаете. В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году…

– Расскажи про белого человека, мама!

Она вышла во двор, остановилась и устремила взгляд на ярко-голубое марсианское небо и легкие белые марсианские облачка, а вдали колыхались в жарком мареве марсианские холмы. Наконец она сказала:

– Ну, во-первых, у них белые руки.

– Белые руки!

Мальчишки шутя стали шлепать друг друга.

– И белые ноги.

– Белые ноги! – подхватили мальчишки, приплясывая.

– И белые лица.

– Белые лица? Правда?

– Вот такие белые, мама? – младший кинул себе в лицо горсть пыли и чихнул. – Такие?

– Гораздо белее, – серьезно ответила она и снова посмотрела на небо. В ее глазах была тревога, точно она в вышине искала грозовую тучу и нервничала, не видя ее. – Шли бы вы лучше в дом.

– Ой, мама! – они глядели на нее с недоумением. – Мы должны посмотреть, должны! Ведь ничего такого не произойдет?

– Не знаю. Хотя сдается мне…

– Мы только поглядим на корабль и, может быть… может быть, сбегаем на аэродром посмотреть на белого человека. Какой он, мама?

– Не знаю. Нет, даже не представляю себе, – задумчиво произнесла она, качая головой.

– Расскажи еще!

– Ну вот… Белые живут на Земле, и мы все оттуда, а сюда прилетели двадцать лет назад. Собрались – и в путь, и попали на Марс, и поселились здесь. Построили города и живем тут. Теперь мы не земляне, а марсиане. И за все это время сюда не прилетал ни один белый. Вот вам и весь рассказ.

– А почему они не прилетали, мама?

– Потому! Сразу после того, как мы улетели, на Земле разразилась атомная война. Как пошли взрывать друг друга – ужас что творилось! И забыли про нас. Много лет воевали, а когда кончили, у них уже не осталось ракет. Только теперь смогли построить. И вот двадцать лет спустя собрались навестить нас. – Она отрешенно поглядела на детей и пошла прочь от дома. – Подождите здесь. Я только схожу к Элизабет Браун. Обещаете никуда не уходить?

– Ой, как не хочется!.. Ладно, обещаем.

– Хорошо.

И она быстро зашагала по дороге.

Она как раз вовремя поспела к Браунам: они всей семьей усаживались в автомобиль.

– Привет, Хэтти! Едем с нами!

– А вы куда? – крикнула она, запыхавшись от бега.

– Хотим посмотреть на белого!

– Это правда, – серьезно произнес мистер Браун, делая жест в сторону своих детей. – Ребятишки никогда не видали белого человека, я и сам почитай что забыл, как он выглядит.

– И что же вы думаете с ним делать? – спросила Хэтти.

– Делать? – дружно отозвались они. – Мы хотели только посмотреть на него.

– Это точно?

– А что же еще?

– Не знаю, – ответила Хэтти. – Просто я подумала, что могут быть неприятности.

– Какие еще неприятности?

– А! Будто не понимаете, – уклончиво ответила Хэтти, смущаясь. – Вы не задумали линчевать его?

– Линчевать? – Они расхохотались, мистер Браун хлопнул себя по коленям. – Господи, девочка, конечно же, нет! Мы пожмем ему руку. Верно?

– Конечно, конечно! – подхватили остальные.

С противоположной стороны подъехала другая машина, и Хэтти воскликнула:

– Вилли!

– Что ты тут делаешь? Где ребята? – сердито сказал ее муж. Потом перевел недовольный взгляд на Браунов. – Что, собрались туда глазеть, словно дурни, как прибудет этот тип?

– Вроде так, – подтвердил мистер Браун, кивая и улыбаясь.

– Тогда захватите ружья, – сказал Вилли. – Мои дома, но я мигом обернусь!

– Вилли!

– Садись-ка, Хэтти. – Он решительно открыл дверцу и смотрел на жену, пока она не подчинилась. Затем, не говоря ни слова, погнал машину по пыльной дороге.

– Не спеши так, Вилли!

– Не спешить, говоришь? Как бы не так! – Он смотрел, как дорога ныряет под колеса. – Кто дал им право прилетать сюда теперь? Почему они не оставят нас в покое? Взорвали бы себя к черту вместе со старухой Землей и не совались бы сюда!

– Доброму христианину не подобает говорить так, Вилли!

– А я не добрый христианин, – яростно вымолвил он, стискивая баранку. – Кроме злости, я сейчас ничего не чувствую. Как они обращались с нашими столько лет – с моими родителями и твоими?.. Помнишь? Помнишь, как моего отца повесили на Ноквуд Хилл, как застрелили мою мать? Помнишь? Или у тебя такая же короткая память, как у других?

– Помню, – сказала она.

– Помнишь доктора Филипса и мистера Бертона, их большие дома? И прачечную моей матери и как отец работал до глубокой старости, а в благодарность доктор Филипс и мистер Бертон вздернули его? Ничего, – продолжал Вилли, – не все коту масленица. Посмотрим теперь, против кого будут издаваться законы, кого будут линчевать, кому придется в трамвае сидеть позади, для кого отведут особые места в кино. Посмотрим…

– Вилли, попадешь ты в беду с твоими взглядами.

– Моими? Все так говорят. Все думали об этом дне – надеялись, что он никогда не придет. Думали: что это будет за день, если белый человек когда-нибудь прилетит сюда, на Марс? Вот он, этот день, настал, а нам отсюда некуда деться.

– Ты не хочешь, чтобы белые поселились здесь?

– Что ты, пусть селятся! – Он улыбнулся широкой недоброй улыбкой, в глазах его было бешенство. – Пусть прилетают, живут здесь, работают – я не против. Для этого от них требуется лишь одно: чтобы они жили только в своих кварталах, в трущобах, чтобы чистили нам ботинки, убирали за нами мусор и сидели в кино в последнем ряду. Вот и все, чего мы требуем. А раз в недели? мы будем вешать двоихтроих. Только и всего.

– Ты становишься бесчеловечным, мне это не нравится…

– Ничего, привыкнешь! – Он затормозил перед их домом и выскочил из машины. – Я возьму ружья и веревку. Все будет как положено.

– О Вилли!.. – всхлипнула она, бессильно глядя, как он взбегает на крыльцо и рывком отворяет дверь.

Потом она пошла за ним следом. Ей не хотелось идти, но он поднял страшный шум на чердаке, отчаянно чертыхаясь, пока не отыскал свои четыре ружья. Она видела, как поблескивает в чердачном сумраке беспощадная сталь, но его она совсем не видела, такая темная кожа была у него, только слышала, как он ругается; наконец сверху, в облаке пыли, спустились его длинные ноги, и он взял кучу блестящих патронов, продул магазины и стал их заряжать, и лицо его было угрюмым, мрачным, хмурым, выдавая переполнявшую его горечь.

– Оставили бы нас в покое, – бормотал он снова и снова. Вдруг его руки сами взметнулись в воздух. – Почему они не могут оставить нас в покое, почему?

– Вилли, Вилли…

– И ты… ты тоже… – Он посмотрел на нее тем же взглядом, и сердце ее сжалось под гнетом его ненависти.

За окном тараторили мальчуганы.

– Она говорила: белый как молоко. Как молоко!

– Белый, как этот старый цветок, – ты только подумай!

– Белый, как камень, как мел, которым пишут.