– Ну, могла бы года три перетерпеть. Не обязательно в институт. Могла бы пойти в техникум, вот, например, Сак…

– Ой, уморил! – Лоо рассмеялась, на этот раз зло. – Ты с какой планеты прибыл? Ты не знаешь, сколько Сак уплатил, чтобы его приняли на первый курс? Да ты за пять лет столько не заработаешь, если даже есть и пить не будешь!

– Откуда ты знаешь? Это, наверное, враки. Вот я, например, поступил и ничего никому не платил.

– Ой, не могу! Ты это серьезно или только придуриваешься?

– Да говорю тебе точно, что ничего не платил.

– А кто тебе говорит, что ты платил? Ведь ты поступал в политехнический, а Сак – в торговлю. Усекаешь? Эл все понял, но по инерции возразил.

– Ну и что?

– А то, что Сак за одну неделю зарабатывает больше, чем ты за год, включая и твои премии за изобретения, которые, прости меня, никому не нужны. – Она снова зло фыркнула. – Знаешь, если бы Сак не был таким противным, я бы сменила Тама на него.

– Ну и иди к своему Саку! – разозлился Эл. – Останови машину, я выйду!

– Ладно, не сердись, я пошутила, – виноватым тоном произнесла Лоо. – А потом, куда ты выйдешь?

Только сейчас Эл заметил, что они выехали за черту города и мчались по магистрали.

– Где это мы? – растерянно спросил он.

– На окружной. Мне захотелось проехаться. Сейчас будет поворот назад в город. Давай остановимся? Посмотри, как здесь красиво.

Дорога шла вдоль пологого склона, поросшего редкими деревьями. Лею затормозила и остановила малолитражку.

– Признайся, когда ты был в последний раз за городом?

– Не помню. Кажется, год назад. В последний отпуск.

Они вышли. Эл нарвал на склоне ярких голубых, красных и белых цветов и протянул их Лоо.

– Это тебе.

– Спасибо, Эл! Мне еще никогда никто не дарил цветы…

– А Там?

– Там? – она горько усмехнулась. – Там водил в ресторан, сначала дарил духи и всякие тряпки, а вот теперь – машину и квартиру… деньги еще. Я же содержанка. Что? Неприятно слышать? Обычная заурядная профессия для таких девушек, как я, в нашем благоустроенном и справедливом, как это говорят на философских семинарах, куда я, впрочем, не хожу, обществе. С той только разницей, что мы не объединены в профсоюз и, следовательно, не получаем пенсии и надбавок за трудовой стаж. Да, вот еще… Больничные нам тоже не платят. Знаю, знаю, что ты скажешь. Могла бы идти работать. Куда? Дороги ремонтировать или на чулочную фабрику? С этими руками? – она протянула ему свои тонкие, словно выточенные из слоновой кости, изящные руки. – Да потом, какая разница! Хочешь жить – умей вертеться! Так лучше… Ох! Прости меня. Я дура! Не знаю, что говорю! Просто судьба, видно, моя такая. Живу сегодняшним днем, о завтрашнем не думаю, да и боюсь туда заглядывать…

На глазах у Лоо появились слезы. Она отвернулась и, вытащив из рукава платья тонкий небольшой платок, приложила его к глазам.

Эл подошел к ней сзади и мягко положил руку на плечо женщины.

– Сейчас… сейчас пройдет. – Она повернулась к нему и улыбнулась как-то по-особому. В этой улыбке было все: и доверие, и беспомощность, и грусть, и радость.

– Это цветы твои меня вывели из равновесия, – говоря это, она зарылась лицом в букет полевых цветов, с силой вдохнула в себя их тонкий, едва уловимый аромат. Ее волосы, такие же желто-белые, как и цветы в букете, слились с ним, и вся ее фигура в легком светлом платье, склонившаяся к цветам, была такой трогательной в своей беспомощности, что Эл вдруг почувствовал необъяснимый прилив нежности к этой распутной, как он считал раньше, женщине, а фактически такой несчастной, обиженной судьбой, лишенной самого главного…

Его чувства передались Лоо. Она оторвала лицо от букета и с благодарностью посмотрела ему в глаза.

– Спасибо, Эл!

Эл так и не поддался уговорам Лоо зайти к ней на чашечку чая. Лоо поначалу надулась, но потом, уже подъезжая к дому, где жил Эл, наклонилась к нему и поцеловала в щеку.

– Боже мой, – прошептала она, – какой ты хороший. Если бы ты только знал… Спасибо тебе!

– За что? – смутился Эл.

– Просто так! Да ты не поймешь… Ты слишком для этого порядочный, Эл.

Через несколько дней приехала Молли. Эл, неожиданно для себя самого, быстро сдал кандидатские экзамены и с головой ушел в работу. Он попросил разрешение взять домой из конструкторского бюро индивидуальный компьютер и теперь допоздна просиживал над расчетами. Работа продвигалась. Параллельно ей Эл быстро справился с заданием своего теперешнего научного руководителя, и тот был им чрезвычайно доволен. Во всяком случае, если целью Эла была диссертация, то она была достигнута. Шеф так и сказал. Однако, когда Эл заговорил о своей теме, тот сразу же поскучнел и не то что не стал слушать, нет, он слушал Эла, вернее, делал вид, что слушает, и когда тот закончил, сделал пару ничего не значащих замечаний и постарался спровадить назойливого аспиранта из кабинета. Эл понял, что поддержки ему не будет. Тем не менее проблема получения асимметрических кристаллов с большой информационной емкостью захватывала его все больше и больше. Он уже ни о чем другом не мог думать. И здесь его постиг первый удар. Его непосредственный начальник, который стал его самым близким другом, Кер погиб. Погиб банальным и нелепым образом, переходя дорогу на красный свет у самых ворот завода. Когда по вызову видевших все это сотрудников приехала скорая помощь, Кер уже не дышал. Эл остался один.

Вскоре к ним прибыл новый начальник СКБ. Он лет на восемь был моложе Эла и до последнего времени работал в городском управлении. За какие-то грехи, злые языки болтали, что это было связано с распределением квартир, его сняли с прежней должности и в качестве наказания направили на производство. Сначала он поработал начальником цеха, но завалил план, и его перевели начальником СКБ. Свою деятельность в новой должности он начал с укрепления дисциплины. Утром приходил раньше всех, вставал у двери с электросекундомером в руках, фиксируя опоздания сотрудников на работу. К концу недели проводился подсчет потерянного рабочего времени. Больше всего, конечно, его оказалось у Рой – целый час. Вначале это ей сошло. Но потом между новым начальником и второй красавицей произошел разговор, о содержании которого Рой никому не говорила. Она стала объектом самой суровой и строгой критики со стороны начальства, получая вначале устные выговоры, а потом уже в приказе. Все знали, что за этим последует. Три выговора подряд в приказе – основание для увольнения. Может быть, по этой причине, а может, по другой, но сотрудники постепенно возненавидели свое новое руководство. Особенно вызывала раздражение система "горчичников". Так называли введенную новым руководством СКБ систему пропусков на выход с территории конструкторского бюро. Это были бумажки размером с аптечный горчичник трех цветов: зеленый – на выход по делам бюро, синий – для прохода внутри бюро от одного отдела в другой и красный – выход по личной надобности.