• «
  • 1
  • 2
  • 3

Киплинг Редьярд

Отброшенный

Редьярд Киплинг

ОТБРОШЕННЫЙ

Эти смирятся, а те взбрыкнут

(Тише ты, дьявол, смирно стой!),

Там ласка нужна, там -- корда и кнут

(Пошел! Не бойся, не на убой!),

А те -- без убытков нельзя, видать -

Умрут, но себя не дадут взнуздать

Сколько ни бей их -- не выбьешь спесь.

Так, взбесившись, и сдохнут здесь.

Хор тунгальских объездчиков

(Перевод Д. Закса)

Неразумно воспитывать мальчика по "оранжерейной системе" -- термин, изобретенный родителями, -- если мальчик этот должен самостоятельно вступить в мир и сам заботиться о себе. Если он не редчайшее исключение -- один на тысячу,--он непременно должен будет вынести множество ненужных страданий, а возможно, его постигнут самые страшные беды, хотя бы уже потому, что ему неведомы подлинные соотношения между вещами.

Попробуйте-ка дать щенку поесть мыла в ванной или пожевать только что начищенный сапог. Он будет жевать и радостно повизгивать до тех пор, пока не обнаружит, что вакса и коричневое уиндзорское мыло скверно действуют на него. Вот каким образом он убеждается в том, что мыло и башмаки не слишком полезны для здоровья. А любой старый дворовый пес очень скоро докажет ему, как глупо кусать за уши больших собак. Так как он еще юн, то он запоминает эти уроки и к шести месяцам выходит в жизнь хорошо воспитанным маленьким животным, умеющим сдерживать свой аппетит. Если же его уберечь от этой троицы -- сапог, мыла и больших собак -- до тех пор, пока он не станет совсем взрослым псом с хорошо развитыми челюстями, представьте себе, как бы страшно он занемог и как бы здорово его отлупили! Примените это соображение к "оранжерейной системе" и посмотрите, что из этого выйдет. Звучит это не совсем приятно, но зато это меньшее из двух зол.

Жил однажды мальчик, воспитанный по "оранжерейной системе". И эта система убила его. Он не расставался со своими родственниками, начиная с момента рождения и кончая часом, когда отправился в Сэндхерст, выдержав экзамен одним из первых в списке. Он был превосходно обучен всему, за что домашний учитель ставит высшие баллы, и имел еще дополнительное достоинство -- в том смысле, что "никогда не доставлял ни минуты огорчения своим родителям". То, чему он научился в Сэндхерсте помимо обязательных дисциплин, не имеет большого значения. Он осмотрелся и нашел, что "мыло" и "вакса" весьма недурны. Достаточно было немного отведать их, чтобы выйти из Сэндхерста уже не таким возвышенным, каким он был при поступлении. Затем, через некоторый промежуток времени, последовала размолвка между ним и родственниками, так много от него ожидавшими. Далее -- еще один год жизни, "не запятнанный общением с внешним миром", в третьеразрядном запасном батальоне, где все низшие чины совсем еще дети, а высшие -- старые бабы. И, наконец, отъезд в Индию, где он оказался лишенным поддержки родителей и где не было никого, кроме него самого, к чьей помощи можно было бы прибегнуть в тяжелую минуту.

А Индия -- такое место, в котором, как нигде, не следует воспринимать все слишком серьезно -- за исключением, конечно, полуденного солнца. Чрезмерная работа и чрезмерная затрата энергии убивают человека с тем же успехом, как и чрезмерная приверженность порокам или чрезмерное употребление алкоголя. Флирту здесь не придается значения, потому что человека постоянно переводят с места на место, и кто-нибудь -- вы или она -- уезжает с военного поста и больше никогда туда не возвращается. Хорошая работа также не имеет значения, потому что человек оценивается по самым худшим результатам его деятельности, а все лучшее, как правило, присваивается кем-то другим. Плохая работа тоже не имеет значения, потому что другие работают еще хуже, и болваны держатся в Индии на своих местах дольше, чем где-либо. Не имеют значения и развлечения, потому что, раз попробовав, вы уже не можете без них обойтись, да и большинство из них не что иное, как попытка так или иначе выиграть деньги у другого. Болезнь также не имеет значения, ибо часы болезни входят в ваше рабочее время, а если вы умрете, другой займет вашу должность и ваше рабочее место в течение ближайших восьми часов, в период между вашей смертью и погребением. Ничто не имеет значения, кроме отпуска домой и получения жалованья, да и то только потому, что они даются скупо. Это качча -- расслабленная -- страна, где работают несовершенными орудиями, и самое мудрое -- не принимать никого и ничто всерьез и, по возможности, быстрей удрать куда-нибудь, где развлечение -- это развлечение, а репутация достойна своего обладателя.

Но этот мальчик -- история стара, как сами холмы, -- приехав сюда, стал все принимать всерьез. Он был миловиден и потому обласкан местным обществом. Он принял эти знаки внимания всерьез и стал увиваться за женщинами, которые не заслуживали даже того, чтобы оседлать пони для визита к ним. Он нашел, что его новая, свободная жизнь в Индии превосходна. Действительно, вначале она выглядит весьма привлекательной -- с точки зрения субалтерн-офицера: эти пони, карточные партнеры, танцы и тому подобное. Он попробовал все это -точь-в-точь как щенок пробует на вкус мыло. Только было поздно -- зубы-то у него уже выросли. Он не обладал чувством меры -- и впрямь щенок -- и не мог понять, почему здесь к нему не относятся с тем же вниманием, как в родительском доме. Это очень задевало его.

Он ссорился со своими сверстниками и, будучи невероятно впечатлительным и уязвимым, долго помнил эти ссоры. Они заставляли его страдать. Он нашел, что все это великолепно: и вист, и скачки, и другие подобного рода занятия, предназначенные для того, чтобы развлечься после службы, но он и их воспринял серьезно, как, впрочем, и похмелье после выпивки. Он потратил все свои деньги на вист и скачки, потому что они были для него внове.

Свои потери он тоже принимал всерьез и вкладывал столько энергии и жара в бега на пони-однолетках (пони с коротко остриженными гривами были запряжены в повозки), где ставка составляла два золотых мухура, словно это были скачки в Дерби. Наполовину все это проистекало от неопытности -- так щенок воюет с углом каминного коврика, -- наполовину от головокружения, вызванного тем, что мальчик был вытолкнут из своей прежней спокойной жизни на ослепительный свет и сумятицу жизни иной, более напряженной. Никто не предупредил его относительно "мыла" и "ваксы": ведь для всякого нормального человека само собой разумеется, что подходить к таким вещам надо с осторожностью. Жаль было смотреть, как мальчик вконец себя губит -- так жеребенок, доведенный конюхом до изнеможения, вырвавшись от него, падает и ранит себя.