Лев Блесс

Случай на концерте

Все началось с абонемента, который оставили мне мои друзья, уезжая на месяц в отпуск. Это был абонемент филармонии, по которому я мог посетить несколько вечеров, посвященных фортепианной музыке. В программе концертов значились произведения Шумана, Рахманинова, Хиндемита, Прокофьева и других, в исполнении артистов, чьи имена мне мало о чем говорили. Я конечно поблагодарил друзей за столь душевную заботу о моем музыкальном образовании, но "образовываться" таким образом не предполагал.

Вспомнил я о нем дождливым осенним днем, когда жизненный тонус после разрыва с моей пассией испытывал глубокий кризис и нуждался в эмоциональной встряске.

В тот вечер в программе значился Рахманинов. После недолгих колебаний, облачившись в строгий темно-синий костюм, я уже через полчаса с интересом разглядывал публику, сидя в последнем ряду партера. Кремлевский концертный зал в те застойные времена как правило использовался партийцами для проведения своих бесчисленных конференций, пленумов, заседаний. И только в редкие дни, строго расписанные на год вперед, зал отдавали под "музыкальные вечера".

Что делает молодой повеса, оказавшись в театре или на концерте? Первым делом, конечно, рассматривает женщин. И я, естественно, предался этому занятию. Достойных внимания фигур было немного, правда, несколько пышногрудых особ не успели заставить меня поскучать.

Публика, интерес к которой у меня уже угасал, меж тем заполняла зал. На ярко освещенной сцене одиноко стоял белый рояль, из моей перспективы напоминавший стреноженного коня.

Неожиданно мое внимание привлекла дама бальзаковского возраста, двигающаяся по проходу в мою сторону. На ее монументальный бюст, который опережал свою хозяйку, наверное, на полкорпуса, можно было ставить, как говорят американцы, стакан с виски.

Бюст двигался над головами сидящих мужчин и было заметно с каким оживлением и с какой нескрываемой завистью каждый из них провожал взглядом роскошный образец женской привлекательности.

Светло-лиловое платье с переливами настолько плотно облегало ее полную и широкобедренную фигуру, рельефно повторяя все подробности скрытого под ним нижнего белья, что мне не стоило труда представить и пересчитать весь ассортимент ее интимного туалета.

Мне показалось, что если я не уберу свой нос, то он обязательно обмерит ее грудь, а может даже и испытает на себе упругость полновесных чаш. Но она, ловко увернув бюст от моего любопытного носа, грузно втиснула свое тело в кресло так, что оно заскрипело, еле справляясь с двойной нагрузкой.

Кресло слева пустовало.

Постепенно зал заполнялся, и я от нечего делать, принялся коротать время, мысленно представляя свою соседку в неглиже и рисуя ее портрет под названием: "Русская Венера в бане слушает Рахманинова".

Я уже мысленно приступил к изображению ее обнаженных форм, аппроксимируя, какое положение займет ее грудь, освободившись от бюстгальтера, но в этот момент погас свет и раздались аплодисменты: на сцене появилась ведущая и сам исполнитель в черном фраке.

Слева от меня продолжало пустовать кресло.

Первые аккорды мощно и призывно возвестили о торжестве и силе музыки Рахманинова, которая, наверное, никого не оставила бы равнодушным. Меня охватило странное состояние - как будто какие-то неведомые силы подползли ко мне, выхватили меня из кресла и стали увлекать за собой в этот странный мир звуков...

...Осторожный голос вернул меня в кресло:

- Это 13-е?

- Да, - в растерянности от неожиданного появления из темноты прекрасной незнакомки, пробормотал я.

Я был очарован ее неслышным появлением из темноты. Благоухания, исходившие от нее, тут же насытили воздух волнующими ароматами. Полутьма скрывала черты ее лица, но мое воображение, разбуженное рахманиновскими звуками, уже рисовало черты прекрасной феи, рискнувшей предстать в образе молодой особы.

Когда она занимала свое место, то слегка коснулась меня своим плечом и будоражащая и всепроникающая волна страсти пробежала по моему телу. Она меня пленила, и я понял - не одними ноктюрнами и прелюдиями жив человек!

Напрягая боковое зрение и уже привыкнув к полумраку, я старался рассмотреть образ феи, но из-за длинных, вьющихся волос, локонами ниспадавших на плечи, мне не удалось увидеть лица. Зато заманчивые возвышенности на груди оказались на высоте. Они так сильно натягивали тонкую ткань прозрачной блузы, что моя фантазия, придя мне на помощь, тут же дополнила картину их величиной, оказавшейся вполне достаточной, чтобы разместиться в моих ладонях.

Неожиданно я почувствовал, как ее рука скользнула вниз и коснулась моей ладони...

Бурное арпеджио, звучавшее в зале, отозвалось в моем теле неудержимой энергией, которая возбуждающе толкала кровь в висках и заставляла меня терять самообладание. С каждым новым аккордом росло и разгоралось, подобно стихии, страстное желание вкусить скрытые прелести этой феи, ощутить ее горячие губы, почувствовать ее дыхание.

"Она хочет почувствовать меня, мое желание!" - от этой мысли все ликовало у меня внутри.

Я уже чувствовал, что между нами возникла тонкая незримая нить, которая, как струна вибрировала между нами.

Моя рука инстинктивно двинулась к ней, ладонь легла на ее бедро и, ощутив туго натянутый капрон, заскользила вверх, стараясь как можно быстрее добраться до того места, где чулки заканчивают свою власть над бедром.

"Вперед, и горе Годунову!" - с этой похотливой мыслью моя ладонь была готова пойти на штурм трусиков, миновав то место, где "кончается асфальт". Вопреки моим предположениям, сопротивления от ожидаемой интимной детали туалета не оказалось, и это мое открытие закончилось появлением дополнительных капелек пота на лбу: на ней "там" ничего не было!

Уже от одной этой мысли мое мужское начало настолько окрепло, что пришло в движение. Ее рука тут же среагировала и с силой сжала мой инструмент. Все мои чувства были сосредоточены теперь на ее и моих пальцах. Она проверяла твердость моего члена, а я, двигаясь под юбкой, испытывал ни с чем не сравнимое ощущение первопроходца с трепетом и волнением открывающего тайны женского тела. Исследовав обнаженный плацдарм на бедре, мои пальцы уже готовились к решительному штурму заветного холма, который своей пушистостью уже ласкал мои пальцы и манил к себе.