Василевич Алена

Сестра Марата

Алена Василевич

Сестра Марата

Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова

Аде шёл семнадцатый год. Она окончила восемь классов, у неё были уже свои собственные планы и взгляды на жизнь, и намерения её были определённые и твёрдые.

- Мама, я подаю документы в лётную школу.

- Что ты сказала?

Ада повторила:

- Это слово твёрдое. Я подаю документы в лётную школу.

- Лучше ты ничего не придумала? - Брови матери сошлись, добрая улыбка пропала с лица. - Большей глупости, спрашиваю, ты не могла придумать?

- Уже всё решено.

Споры, уговоры, крик - ничего теперь не помогло бы. Мать знала об этом и больше не сказала ни слова.

- Тоже мне, лётчица! - с издёвкой протянул младший брат Ады Марат.

- Не твоё дело, замолчи! - прикрикнула Ада на брата и, чтобы хоть чуть смягчить мать, добавила: - И Костя Кривицкий подаёт, и Павлик Казей, и Костя Бондаревич... У нас уже всё готово. Даже справки от врача... Завтра понесём документы на почту.

Однако ни документы отнести, ни учиться в лётной школе Аде не довелось. "Завтра" - 22 июня 1941 года - началась война.

Дом Казеев стоял крайним в деревне Станьково. Уже на второй день войны возле него начали останавливаться солдаты - по одному, по несколько человек, целыми отделениями.

Теперь в доме ежедневно варили суп в двухвёдерных чугунах. Всю, какая была, одежду Анна Алексеевна пустила на перешивку. Солдаты переодевались, и те, кто мог идти, шли дальше. Раненых перевязывали и прятали в погребе.

Ада во всём помогала матери: надо было и к доктору Русецкому сбегать, и перебинтовать раненых. А главное - надо было всё время быть настороже, потому что с первых дней войны в Станьково начали появляться переодетые немецкие десантники.

Однажды, на пятый или шестой день войны, Аду разбудил плач матери.

- Мамочка, родная, что случилось?

- Доченька, немцы пришли!

- Где они? - Ада припала к окну.

- Ах, боже ты мой, едут! - с плачем вбежала к ним соседка.

И Ада увидела: здоровые, самодовольные, нахальные, они ехали по станьковской улице.

Вот один остановил мотоцикл у дома Казеев.

- Яйка! Млеко! Шпек! - первые слова, услышанные Адой от завоевателей её родной деревни, её земли... Той земли, по которой она бегала маленькой, которая ласкала её босые ноги, которая цвела розами, шумела берёзовыми рощами...

Ада с Маратом выполняли поручения комиссара Домарёва. Он пришёл к ним в дом раненый. И теперь, переодетый, с документами на имя их отца, которого будто бы "освободили доблестные немецкие войска" из "советской тюрьмы", он лежал у них за перегородкой и что-то всё писал и писал... Ада и Марат разносили его записки-обращения окруженцам, которые до поры до времени жили в соседних деревнях.

По заданию комиссара Домарёва они сходили в разрушенную будку в военном городке и принесли линолеум. Комиссар Домарёв и лейтенант Комаров вырезали из него печати... О, те печати сослужили большую службу! Сколько справок и паспортов было заверено теми печатями!

Когда похолодало, когда ночи в лесу стали по-осеннему неприветливыми, в "штаб", как называл Домарёв их дом, по ночам стали приходить "лесные люди"... И хотя делалось это очень осторожно, всё же нашлись глаза, что подглядели, нашлись уши, что подслушали, и нелюди, что донесли...

Однажды Анна Алексеевна и Домарёв, как обычно, пошли в лес. Никто не знал, что над ними уже нависла страшная угроза ареста.

- Наносите, дети, воды и разожгите плиту. Надо всё перемыть, и в дорогу двинемся...

Ада с Маратом старались: носили и грели воду. Вдруг Марат глянул в окно:

- Ада, немцы идут к нам!

Ада успела только схватить и засунуть в носки тапочек печати, которые забыл спрятать Домарёв.

Немцы перевернули в доме всё вверх дном, избили Аду. Но печатей не нашли... Тогда они сделали засаду. Мать и Домарёв постучали в окно, ни о чём не догадываясь... Их схватили, связали руки...

- Мама! Мамочка!

Мать услышала этот крик.

- Дети, я вернусь!..

...Ада не помнит, сколько времени просидела она неподвижно, сложа руки и глядя в одну точку. Опомнилась лишь тогда, когда ей сказали идти в сельсовет.

У сельсовета, где теперь помещался полицейский участок, Ада увидела чёрную закрытую машину.

- Мамочка! Мы тут! Я и Марат!

Из машины долетел только кашель матери.

- Мамочка!..

- Не волнуйтесь, дети, я вернусь!..

Это были последние слова матери.

Тяжёлая, будто камень, рука оторвала Аду от дверей машины, швырнула в сторону. Взревел мотор. Машина исчезла.

Допрашивал Аду немецкий офицер без переводчика. Он сам хорошо знал русский язык.

- Если ты хочешь, чтобы твоя мать вернулась домой, ты должна сказать, кто такой Домарёв, с которым она так часто ходила в лес.

- Я не знаю Домарёва. У нас живёт наш отец. Его недавно освободили немецкие войска из советской тюрьмы.

- О! Ты не знаешь, что он комиссар?..

- Я не знаю комиссара.

- А вот это ты знаешь?! - Тонкая выхоленная рука в перстнях открыла изящный лакированный футляр. Так же не спеша достала красивую, словно игрушка, плеть. - Так я познакомлю! - И страшная, нечеловеческая боль обожгла девушку. Раз, второй, третий!.. - Вывести! Пускай вспомнит!

...Накануне Октябрьского праздника Анну Алексеевну Казей и комиссара Домарёва гитлеровцы повесили в Минске, на площади Свободы. Несколько дней висели их тела с прибитыми на груди досками "Я помогал партизанам"...

Анну Алексеевну кто-то узнал. Она была в том же голубом халатике, в котором вышла в последний день из дома. И ещё узнали по косам. У нее были красивые длинные косы. Как у молодой девушки...

Мысли о мести не давали Аде уснуть. Она решила: надо идти к партизанам! Там уже Марат. Там и её место!

Бабке Ада сказала, что отправляется в Минск, повезёт замужней сестре Лёле и тёте продукты... И бабка старалась: упаковывала сумки с крупами, мукой, луком... Откуда-то подвернулся дядька - ехал с возом сена в Дзержинск. Предложил подвезти Аду с её сумками.

Ада не отказалась. Положила всё на воз.

- Вы, дяденька, едьте, а я тропинкой пойду. На шоссе встречу вас, там и подъеду. А то коню и так тяжело.

Дядька поехал трусцой по большаку.

У Ады же была своя дорога. Как только дядька немного отъехал, повернула на Ляховичи, - прощайте, сумки с луком и крупами.

А вечером она была уже в Ляховичах, у дальних родственников дяди Алексея и тёти Нади - партизанских связных.

- Ну, дядя, от вас я уже никуда не пойду. Только в партизаны.

- Так они и сами сегодня у меня будут...

Вечером в окно постучали.

- Оставим, Алексей, у тебя соль, а когда будем ехать назад, заберём.

Ада подошла к незнакомому усатому мужчине, по-видимому, старшему в группе.

- Возьмите, дяденька, меня в отряд...

- В какой отряд? Кто тебе сказал, что я из отряда?

- Мой брат где-то в партизанском отряде. Марат Казей...

- Марат?! Марата мы знаем... - заметно смягчился усатый.

И вот, наконец, лес!

Костёр. Над костром - котёл. А дальше "улица" - с обеих сторон землянки. И надо всем этим по-зимнему белая шапка старых сосен...

Первым Ада в лагере встретила Марата. Маленький, в форменной армейской шинели, с котелком в руках, он бежал на кухню...

- Марат!

- Ада!

Взвод спал. Но только появилась Ада, сон как рукой сняло.

- Ура! Нашего полку прибыло! Хлопцы, девчата! Ада пришла.

И принялись тут же Аду "обмундировывать". Кто дал свои запасные портянки, кто принёс ботинки.

Вечером Аду вызвали в штаб.

- Устроилась? Нравится у нас на даче? - пошутил начальник штаба и перешёл к самому главному: - А теперь скажи, почему ты пришла к нам?

У Ады не нашлось слов. Она только и смогла сказать: