- И как?
- Все равно. Рисовать было б проще.
На Ларисе был белый халат и вчерашний свитер, по которому, как и вчера, стекала янтарная капля.
- Зубной порошок. И гуаши немного, - сказал Лешка.
- Светка! - позвала Лариса. - Гуашь принеси! Но Светке было не до того, она как раз разделывалась с последним посетителем, долговязым стариком с одинокой бутылкой в авоське. Старик с ней пытался заигрывать: мол, чего-то к празднику обещали. А она напирала: нету и все. Один ящик был, еще утром распродали. Наконец старик отступил, скрылся за дверью - и Светка шмыгнула в подсобку, вынесла коробку с гуашью.
- Видишь у нас ее сколько!
Светкины щеки горели. Да и вся она, вплоть до пумпона:
вот, мол, в торговле работаю, и ежели что - не только гуашью побалую.
Лешка выбрал подходящую банку и развел порошок.
- Где рисовать-то?
- Да вот, на окне. Больше негде, - опять улыбнулась Лариса.
Окно было витриной, на которой красовалось все то же - консервные банки, - и еще лежала головка сыра. Но сыр был ненастоящий, пластмассовый, с облупившейся краской.
Лешка взобрался на стол, вытянул из-за голенища кисточку и мазнул по стеклу. Левый верхний угол витрины быстро окрасился в белое. Потом гуашью натыкал разноцветные точки. По диагонали протянул Кремлевскую стену. Вереницы зубцов, красная башня и желтый обруч курантов.
- Вместо сыра, - пробубнил Лешка. Но Лариса не расслышала.
- Здорово, - сказала она и посмотрела на Светку. - А ведь вправду, художник.
- Здорово, - закивала та. - И где ты так научился?
- Нигде. От Бога досталось.
- А это правда, что тебя на выставках выставляли? - спросила Светка.
- Кто тебе это сказал?
- Да ребята болтают.
- Чушь!
- И я так подумала. Если бы выставляли - стал бы ты тут куковать. Настоящих художников в армию не берут. Она бы еще поболтала, но Лариса стала ее выпроваживать.
- На Садовую забегу, - качнула пумпоном Светка. - Там, говорят, сапоги завезли. Будто, австрийские.
- Не опаздывай только.
Лариса закрыла дверь на засов и вернулась к столу. Села на стул у лешкиных ног. Минут пять или десять Лешка работал молча. Но в воздухе так висело - легко не отвертишься. Шуточки-прибауточки... Витрина-витриной, а что Лариса не только за тем его позвала - это он еще вчера догадался. И Лешка начал готовиться. Пусть только молвит словцо - он ее сразу на место поставит. Ну да, напялили робу... Только плевать он на эту робу хотел! И с каким-нибудь сержантиком пусть его не равняет!...
- Курить хочешь? - спросила Лариса, и Лешка инстинктивно дернул плечами - свои есть! - но предательский глаз ухватил красивую белую пачку с рядком желтых фильтров. - Болгарские, - сказала Лариса. - В наших табак грубый, и щепки бывают. А этот очищенный, импортный.
Лешка поколебался... А, черт с ней! В конце концов, он заработал.
- Для нас стараются, - чиркнула спичкой Лариса. - Но и мы на экспорт, небось, хорошие делаем.
Сигарета была вкусная. Давно Лешка таких не курил. В посылке как-то прислали, но пришлось Желтку уступить. А то бы следующую посылку до дембеля б дожидался.
- У вас, в Москве, все, небось, такие вот курят?
Лешка присел на угол стола. Такую сигарету курить - и кистью махать?... Ничего, подождет.
- Угостили? - чтобы что-то сказать, спросил он.
- Да. Из ваших один.
Лариса сидела напротив, положив ногу на ногу. Аккуратная, отутюженная, с голубинками теней над глазами.
"А болгары, небось, со щепками курят", - подумал Лешка. А еще подумал, что сиди Лариса тут без него - ни за что ногу на ногу класть бы не стала. И сигарет бы не трогала, и халат бы давно застегнула. Но вбили ведь в голову на экспорт все самое лучшее!
Серый ручной вязки свитер облегал ларисину грудь, и Лешка угадал два тяжелых соска под грубыми нитками. Только смотрели соски не вперед, а чуть в стороны, будто глаза, если задумаешься и смотришь в пространство. Лешка до того реально это представил, что даже в глазах зарябило. А сквозь рябь проглянуло другое: как стоит Лариса вечером перед зеркалом и этот вот свитер снимает...
- У вас в Москве хорошо, - почему-то поежившись, будто и вправду была без свитера, сказала Лариса. - Магазинов много. Всегда что-нибудь изящное купить можно. Народу только полно. Потолкаешься день-другой - и домой тянет.
- А зачем же толкаться? Будто кроме ГУМа и ЦУМа пойти больше некуда?
- Театры, музеи, конечно, - поправилась Лариса. - Мы вот в последний раз во Дворце Съездов были. Такой там буфет замечательный.
- Значит, не хотела бы в Москве жить?
- Как сказать. Да меня и не звали. В этом деле уж как посчастливится.
- А сама-то откуда?
- Из-под Чернигова. После школы в Киев учиться поехала. С институтом не вышло, зато в техникум приняли. А там лейтенантик один. Любовь - не любовь, да назад-то, в деревню, знаешь неохота как было? Вот и завез в эту даль. А сам по году в плаванья ходит.
Лешка кивнул. Он уж слышал такое. Того - длинный рубль поманил, тот - с законом повздорил. По доброй воле на Север только в романах да в маминых теориях ездят.
- А дальше-то что?
- Ничего.
И Лешка чуть дымом не поперхнулся. Это вот "ничего" (оно у Лешки в ушах как эхо вдруг раскатилось; "ни-че-го" - ведь слово какое!) - каким-то непонятным образом наизнанку все вывернуло. Ведь все, что прежде он слышал непременно счастливым концом венчалось. Условия жанра навязывали. Помаялся, дескать, получи что положено. А что положено? Да и кто положил?... И киваешь как будто китайский болванчик. Потому что видишь, что - ложь, что рассказчик себя обманул и теперь на тебе свой обман опробует. И суд ему твой - как корове топор. Ему бы во лжи укрепиться. Что, вот, не один, и другие так думают. И мило, уютно так все получается, веревочки все в узелочек завязываются... А тут - "ни-че-го"!
- А ты не боишься? - спросил он Ларису.
- А чего же бояться?
- Да так, - и щелкнул пальцем по кончику сигареты - и чуть со стола не слетел: - Да ты посмотри! А ведь - щепка!...
- Не может быть! - Лариса взяла сигарету, повертела перед глазами. - А еще говорили... - и вдруг рассмеялась. Сначала хотела расстроиться, но смех сквозь обиду прорвался. И так заразительно вышло, что Лешка тоже не удержался.
- На, другую возьми, - раздавила она окурок в консервной банке.