Все, значит, было красиво, только по-разному. Так они и росли. И родители их тоже жили счастливо, для них девочки были как бы двумя сторонами одного и того же чуда.
Только однажды все развалилось.
Ибо однажды слепой жребий выпал мужу, тот слепой жребий судьбы, который лежит в основе военной организации. Его забирали в солдаты, в царскую армию. Плача и жалуясь, в печали и в ненависти стояли бок о бок обычно столь подозрительные и разрозненные жители села, наконец-то объединившись в тот час, когда забирали тех, кому выпал жребий. Вырвавшись из рук солдат, муж плача пополз по земле, обратно к жене и к двум маленьким детям, его в конце концов унесли, такое начало не предвещало хорошего продолжения его армейской жизни. И никогда о нем больше не слышали. Эти размахивающие руки и лягающиеся ноги были последним воспоминанием, а потом он просто исчез - его наконец даже занесли в список без вести пропавших и вычеркнули из переписи. Там ведь все время шли какие-то пограничные войны, и число погибших и пленных так никогда и не было установлено. (На самом деле его уже в первый год унесла эпидемия тифа, жертвы которой тоже никто не подсчитывал.) Жить одинокой женщине стало трудно, одна, с двумя маленькими детьми, часто впадала она в настоящую нужду - чего она только не делала, чтобы они выжили. И вот однажды, когда она уже много лет прожила одна и много лет подчинялась всем отвратительным требованиям необходимости, - вдруг в дверях появился солдат. Но не принес никаких новостей о пропавшем. С предложением пришел - отдать одну девочку армейскому командиру, жене которого, оказалось, выпало на долю безнадежное бесплодие. Тот золотопогонный заметил теневую девочку, приглянулась она ему. Без слез поглядела женщина на маленького ребенка, который еще ничего не понимал, кроме надвигающейся страшной угрозы, и оттого все кричал и кричал, непрерывно и монотонно. "Ты - моя настоящая дочь, - сказала женщина без слез, - и потому я хочу, чтобы у тебя все хорошо было".
А той, которая осталась, довелось в одно утро увидеть, ничего не понимая, как сестру (совсем тихую, неподвижную) одели в новую одежду. Совсем другую, незнакомую одежду, которой ни у кого из деревенских ребятишек не было. Как сестру, застывшую и незнакомую словно куклу, посадили в коляску командира, и как она исчезла в облаке пыли, а дорога совсем опустела. На этой опустевшей дороге в лучах утреннего солнца и лежала теперь оставшаяся девочка, лицом к земле, ничего не понимая. А женщина, которая вообще-то не была ей матерью, обругала ее неожиданно грубыми словами.
Так их и оторвали друг от друга.
И теневая девочка переехала с армейским командиром в Санкт-Петербург, сначала в один красивый дом, потом в другой (в первом доме она полюбилась командиру, а жене его - нет, отчего в семье возникло досадное несогласие), а затем стала актрисой, в императорском театре, если хотите знать, поселилась в мире фей и убийц. Дух ее был раздвоен. Была ли она красива? - этого никто не мог сказать. Она была такая, что внешность ее не совпадала с ней самой: та, которую она видела в зеркале, была не она, та была разодетой и изуродованной, пародия какая-то, - а значит, чтобы стать собой, она должна сменить одежду, покров за покровом, наложить один за другим много слоев грима.
А в деревне, в этом темном зелено-синем и пахучем мире, росла другая девочка. Жила она, наполненная смыслом, как молоком, плотная, краснощекая и сияющая - та, кому суждено будет однажды умереть вместе с другим миром. Здесь все было просто и сильно, либо грубость, либо чудо, поцелуй был поцелуем, смерть - смертью.
А той, которой не было, все не было и не было.
А та, которая осталась, все ходила и ждала, все глядела вдаль - не вернется ли все же когда-то пропавшая? Не промчится ли однажды по деревенской улице в облаке пыли коляска, не остановится ли внезапно, не выйдет ли из нее та, которую увезли, не встанет ли против нее: все та же хрупкая бледность, блеск, глаза в тени. Девочка все стояла и ждала. Но ничего не случалось - люди только кричали на нее, грубо и с ненавистью отпихивали, чего раньше не бывало, вот как все изменились. Так оно и шло, год за годом, кошка вылизывалась и играла, из коровы капало молоко, курочка медленно закрывала свои сонные плоские глаза, гуси ходили враскачку и гоготали, все ходили враскачку и гоготали. Но все словно опустело. Теперь в ней вместо сердца зияла огромная дыра - темная, страшная, которую надо было чем-то заполнить.
Как и раньше, оставшаяся девочка (чувствовавшая себя покинутой) тянулась ко всему миру - будто весь мир, как и раньше, в ответ тянулся к ней. Но ничего к ней в ответ не тянулось. Она стала понимать, что молочная сестра никогда не вернется.
Дело к тому же повернулось так, что когда женщина отдала одного ребенка, на самом деле своего единственного, ее словно подменили, проявилась в ней другая природа. Сложная история. До того, хотя женщина раньше пыталась это скрыть, найденыш, эта девочка-крепышка, будто к сердцу ей припала, она и любила ее и восхищалась. А теперь в ней проявился другой человек - она вдруг стала ходить по деревне и жаловаться на оставшуюся девочку: какие, мол, странные и дурные черты характера у нее уже сейчас проявляются, и откуда, да откуда же она взялась?
И вот однажды, когда женщина больше обычного накричала на приемную дочь и изругала ее (хотя и со слезами в голосе, с такой дикой тоской, что на нее за это и злиться-то было нельзя), стало девочке совсем невмоготу: как ни сядет она, как ни встанет, как ни войдет, как ни выйдет - все она делает не так. Вот она и убежала в лес.
Она все бежала и бежала, так далеко, как никогда раньше. В глубь и в глубь леса несли ее ноги.
И вот идет она по лесу, по темному.
А лес тот - словно глаз хищного зверя, у которого зрачок расширяется в темноте и сужается при свете, - бесконечный, безграничный ответ. Все в темноте ей отвечает, все соткано из ответов.
А она все идет по лесу, по темному. Листва шелестит, под кустами поблескивают дорожки ручейков, благоухают черешчатый дуб и плющ, паук плетет свою сеть. Чижик посвистывает и посвистывает. Глухое воркование лесных голубей - ответ за ответом. Со всех сторон летят ответы, все ей отвечает в лесу, все сверкает и поет.