Трамп Ена

Один человек и море (Сказки белого ворона - 1)

Эна Трамп

СКАЗКИ БЕЛОГО ВОРОНА

ОДИН ЧЕЛОВЕК И МОРЕ

Партизанские отряды занимали города. Приезжали комиссары, расходились кто куда. Поезда и самолеты барабанщиков везли. Из каких краев далеких, поглощая сотни ми*?..

И терялся в спешке, в тряске опоздавший не один...

Это присказка, не сказка. Сказка будет впереди.

Город стоял на берегу моря. Он был поэтому не похож на все другие города.

В этом городе была всего одна улица - но уж зато какая широкая, прямая и красивая, каких поискать. По краям этой улицы росли стройные кипарисы, и еще китайская мимоза и магнолии, розы и акации, а то, например, настоящие пальмы и ровные подстриженные кусты лавра, засушенные листья которого только в магазинах и продаются в других городах, чтобы класть их в суп, - здесь же можно было нарвать этих листьев прямо на улице и положить в суп, но никто так не делал. То есть, может и делали, - жители этого города, ведь все они работали в ресторанах или специальных суповых ларьках, что стояли по краям этой улицы. Но те, кто приезжал в этот город - им бы и в голову не пришло сорвать листик-другой вкусно пахнущего лавра, чтоб положить в суп. Разве они затем приезжали в этот город, чтобы варить суп? Нет, они приезжали посмотреть на море.

Улица начиналась прямо от аэропорта, с другой стороны которого был железнодорожный вокзал, так что приехавшим стоило только дождаться в длинной очереди, пока им выдадут назад их чемоданы, сделать с десяток шагов - и они оказывались на этой широкой и прямой дороге, по которой к тому же было так удобно шагать - все вниз и вниз, до самого моря! И еще цветы и деревья, которые росли по обе ее стороны, расцветали все по очереди, так что круглый год над улицей плыл какой-нибудь запах, один другого чудесней и невероятней.

Но запах запахом, а разве стоит из-за какого бы то ни было, пусть самого замечательного запаха, ехать так далеко? А вот: по краям этой волшебной улицы, я же говорю, стояли не одни лишь кусты и деревья, а еще всякие суповые ларьки и рестораны и ресторанчики, маленькие и побольше, - и совсем большие, в три этажа, - эти рестораны были ближе всего к аэропорту, и самые новые, так что, зайдя в такой ресторан со всеми своими чемоданами, можно было больше вообще никуда не идти: ведь с третьего этажа, под самым небом, уже было видно море, находящееся на самом деле еще довольно далеко - в самом конце этой прямой и длинной улицы, а тут подавали такие прекрасные и вкусные блюда: улиток мидий, например, свеженьких, только что из воды! а крабовый салат с лимоном? А совсем недорого можно было купить и самого краба - страшного, клешнястого, отлакированного для еще большего ужаса - чтобы поставить дома на комоде, и чтоб друзья и соседи, увидев такое чудо, надолго застывали с раскрытым ртом конечно, они-то не видели моря. А ресторан не закрывался ни днем, ни ночью, а если кто начинал позевывать, то к нему тут же подходила красивая официантка в тельняшке и спрашивала - не хочет ли он прямо сейчас улечься в мягкую кровать на чистую белую простыню в отдельном номере с вентиляцией - а пройти-то всего надо было с третьего этажа на первый! Так что многие приехавшие в этот город на десять дней, например, все десять дней так и просиживали в таком ресторане и уезжали премного довольные. Но тех, кто не попался на эту удочку, а продолжал идти к морю - вниз и вниз по прямой и гладкой улице - тех ждали еще в триста миллионов раз большие чудеса.

Суповые ларьки? Никто на них и не смотрел, я вам говорю, - суповые ларьки содержали самые бедные жители города, почти нищие, - взять ящик на задворках ресторана, втиснуться с ним в какую-нибудь щель, да еще кастрюля нужна - вот тебе и суповой ларек! Ну, правда, суп в них варился превкусный - да отчего бы ему таким и не быть, если все для него росло прямо по краям этой улицы, стоило только зайти за магнолии: от картошки, шкурка с которой сама сдирается, стоит взять ее в руки, до перца-стручка и укропа - а укроп рос в три метра и с ногу толщиной, и никому из приезжих и в голову бы не пришло, что это укроп, даже увидь они его! Но они его не видели, да и супа не пробовали, до супа ли тут!.. Ведь вся эта улица была просто вплотную уставлена стеклянными и пластмассовыми киосками, раскрашенными в такие цвета, чтобы и ночью было видно, красивыми, как игрушки, и каждый киоск на разные голоса расхваливал и расписывал то, что внутри него, а внутри... Тут были конфеты в таких красивых бумажках, что любой ребенок, получив первую такую конфету, просто не знал, что с ней делать, и все норовил припрятать ее подальше в задний кармашек трусиков, чтобы потом, где-нибудь в укромном уголке, всласть наглядеться на эдакую красоту, не боясь, что ее отнимут или она сама собой растворится в руках. Тут было самое главное - вовремя развернуть такую конфету и впихнуть ребенку в рот, пусть бы он даже ревел ревмя и отплевывался, в отчаянии от того, что попортили бумажку, - но уж тогда бумажка мигом забывалась и летела на землю, а почему - не скажу, попробуйте сами. После этого, конечно, приходилось покупать ребенку еще и еще конфет; вся улица, ведущая к морю, была в красивых бумажках, они шелестели и катались под ногами. Мусор? - конечно, но жители города были не дураки, и потом я расскажу, что делалось с мусором, а сейчас пойдем дальше. Семь сортов жареных колбасок продавались на этой улице, и готовились они прямо тут, при тебе, а потом их заворачивали в две блестящие новенькие жестяные тарелочки сверху и снизу, - и подавали через прилавок, а уж только после этого сгребались с прилавка деньги; и уж, конечно, не всегда пустые тарелочки удавалось донести до мусорной урны, ведь глаза все время разбегались, а руки забывали, что они держат: вот черный человек с красными глазами и страшными встопорщенными усами выкрикивает что-то на раскатистом неизвестном наречии, а за ним - жаровня, и от нее, от лежащих на ней палочек с нанизанными кусками мяса идет такая волна острого и душистого запаха, перебивающего даже запах китайской мимозы прямо над жаровней, что просто нету сил дышать, - подойди и съешь, чего ты мучаешься. Не все отдыхающие знали, что страшные усы и загадочный язык - всего лишь бутафория, все это были местные жители, такие же, как мы с тобой, усы они наклеивали перед работой, а глаза терли луком и чесноком, - но ведь шашлыки от этого менее вкусными не становились? Продавались еще орешки с маленьких жаровенок, а в некоторых ларьках в пакетиках, таких же, как конфетные бумажки, лежала легкая, яркая и удобная одежда - специально для моря! Люди, переодевшись в нее, становились легкими, праздничными и счастливыми, и они шли по этой широкой и веселой улице, вниз и вниз, к морю, а ветер у них под ногами вдруг закручивал бурунчики из бумажек, тарелочек, скорлупок, и гнил их тоже вниз, к морю, но, быстро соскучившись, бросал их где-нибудь у бордюра.

Теперь самое главное. Жители этого города - они все работали в этих ресторанах и ресторанчиках, при жаровнях и киосках, или, на худой конец, в суповых ларьках. Все, кроме одного. Один житель этого города работал на поливальной машине. Поливальная машина была синяя, и форма у поливальщика тоже синяя. А машину эту можно было видеть только ночью. Днем она стояла в специальном загончике у моря и набирала из моря воду. А ночью, когда приезжие расходились спать по квартиркам и номерам на белых простынях, машина проезжала по улице снизу вверх, до самого аэропорта - одновременно и железнодорожного вокзала, - разворачивалась - и начинала свою работу. Она медленно ехала по середине улицы, и направо и налево, в обе стороны от нее, летели вверх, вперед и вбок две струи воды. Морской воды, - и они расходились веером и падали на асфальт. Машина ехала, вода летела, и текла по асфальту, смывая все бумажки и корки, огрызки и шелуху, - и все это уносилось вниз, до самого конца. К утру, когда приезжие просыпались на своих белых простынях, машина снова стояла себе в загончике, как ни в чем не бывало, а на чистой, красивой и прямой улице уже суетились продавцы, открывая ларьки, и черные страшные люди раскладывали свои жаровни. А приехавшие посмотреть на море - они просыпались кто где, там, где их застала ночь и желание спать на их пути по прямой улице вниз, к морю, потому что было просто невозможно дойти до моря за один день, потому что ведь надо было все попробовать и просто невозможно было пройти мимо, - жители города позаботились об этом, они поднаторели на всяких таких штучках, и каждое утро на улице появлялось что-нибудь новенькое, и только поливальщик каждую ночь выполнял всегда одинаковую и неоценимую работу. Так что все время случалось так, что вдруг кто-нибудь из приезжих вспоминал, что завтра у него билет на самолет обратно, а моря он так и не видел! - тогда уж он устанавливал свои глаза прямо вперед и опрометью несся по улице вниз и вниз, пока ноги его не утыкались в парапет, а глаза не упирались... Ну да, в море, только оно было грязное, - в нем плавал весь этот мусор, смытый с улицы за ночь, и еще мусор за много предыдущих ночей, так что, честно говоря, не стоило и бежать-то. Но все остальное в этом городе все-таки стоило того, чтобы проделать путь к морю, и приезжий - теперь уже уезжий - брал такси (они рядами стояли около моря, ведь отсюда до аэропорта идти было - вверх и вверх - тяжелехонько!) - и, едучи, с сожалением думал о том, сколько он еще не попробовал, и что надо будет обязательно приехать сюда, на море, в будущем году.