Трефусс сказал Понцету, что сопротивление не имеет смысла.

— Шанса на победу нет. Война проиграна. Благоразумным шагом с вашей стороны будет прекратить сопротивление и тем самым сохранить жизни людей.

— У меня личный приказ фюрера не сдаваться, — ответил Понцет. Он также отказался обменять семнадцать американцев. Однако двухчасовая передышка помогла американцам эвакуировать раненых.

Пока американские врачи занимались ранеными, Трефусс продолжал спорить с Понцетом у магазина сувениров, а к пяти часам убедил его продолжить переговоры внутри монумента.

В других районах города бои практически закончились, если не считать редких выстрелов отдельных снайперов. Американские части занимали квартал за кварталом. Солдаты ездили по городу и размахивали фашистскими флагами. Один американец стоял в грузовике и изображал Гитлера. Даже сами немцы смеялись. Для некоторых из них это был первый смех за долгие годы.

В полночь Трефусс и Понцет все еще спорили.

— Если бы вы были большевиком, — сказал немец, — то я с вами вообще бы не разговаривал. Через четыре года мы с вами встретимся в Сибири.

— Если это так, — возразил Трефусс, — зачем вы жертвуете своими солдатами, когда они могут пригодиться в борьбе против русских?

— У меня приказ не сдаваться.

Немного позднее Трефусс сказал Понцету и его офицерам, что из штаба дивизии поступило новое предложение: если Понцет выйдет из монумента лично и сдастся, то его людям также разрешат выйти по одному. Понцет согласился, и 20 апреля в 2 часа ночи вышел из памятника. Сражение за монумент закончилось.

Когда Трефусс собирался выпустить других немецких солдат, то полковник Найт сообщил, что вышло недоразумение. Генерал-майор Эмил Ф. Рейнхардт, командующий дивизией, отдал приказ только лишь на выход Понцета. Остальных следовало временно задержать в памятнике. Трефусс повернулся к немецким офицерам и попытался убедить их принять новые условия, а также пообещал, что постарается добиться для них увольнительной на сорок восемь часов, если они пообещают не убежать. Только один немец настаивал, чтобы соблюдался первоначальный договор, и Трефусс сразу же отпустил его. Кто бы ни отдал приказ, Трефусс не мог нарушить данного им слова чести. После этого он убедил Найта дать разрешение на сорокавосьмичасовое увольнение.

— Но, — сказал Найт, — надо сделать так, чтобы Рейнхардт об этом не узнал.

Пока немецкие солдаты сдавали оружие, Трефусс тайно выпустил домой около 15 немецких офицеров из монумента. Когда через сорок восемь часов Трефусс пришел, чтобы забрать немецких офицеров, то увидел, что вернулись все, за исключением одного, да и тот написал записку, где извинялся за свой поступок.

На Западном фронте такая странная сдача немецких солдат и офицеров происходила повсеместно. Зачастую американцы по телефону договаривались с бургомистром о мирной капитуляции города. Военные действия на Западе закончились. Однако Кессельринг считал, что нужно сделать все возможное, чтобы постараться удержать оборонительную линию по реке Эльба перед столицей Германии с тем, чтобы у Гитлера появилась возможность бросить все силы на последний бой с большевиками.

Тем не менее у командующего 12-й немецкой армией Венка были совершенно иные планы. Не имея приказа и даже не проконсультировавшись с фюрером, генерал отдал своей армии команду "кругом!", и немецкие солдаты пошли навстречу большевикам.

В течение почти двух месяцев на Восточном фронте наблюдалось относительное затишье, пока Жуков готовил войска к последнему броску на Берлин. Хейнрици использовал передышку для укрепления слабых оборонительных рубежей группы армий «Висла». От русских военнопленных стало известно, что за несколько дней перед главным наступлением в районе Кюстрина — Франкфурта планировалось провести разведку боем. Когда 12 апреля советские войска начали прощупывать оборону противника, совершая разведку боем на разных участках, Хейнрици приступил, как и собирался, к реализации стратегии, позаимствованной у французов: Буссе получил приказ подождать несколько дней, а затем под прикрытием темноты отвести 9-ю армию за Одер.

За несколько часов до начала выполнения маневра на командном пункте группы армий «Висла» у Преслау появился неожиданный посетитель — Альберт Шпеер.

— Рад видеть вас, — поприветствовал его Хейнрици. — Мои саперы получили два противоречащих друг другу приказа.

— Именно поэтому я здесь, — ответил Шпеер и объяснил, почему он намеренно внес неясность в приказ: он хотел, чтобы командиры имели возможность не проводить в жизнь политику "выжженной земли".

Хейнрици заявил, что он не собирается бесцельно уничтожать немецкую собственность.

— Но как быть с гауляйтерами? Они ведь мне не подчиняются.

Шпеер, однако, выразил надежду, что генерал использует свое влияние и не даст партийным функционерам предпринять активные действия. Хейнрици пообещал сделать все возможное, но добавил, что ему, возможно, придется уничтожить несколько мостов недалеко от Берлина. Генерал предложил перейти в другой кабинет, где их ждал комендант Берлина генерал-лейтенант Хельмут Рейман. Хейнрици попросил его прибыть на фронт, чтобы обсудить детали обороны столицы Германии.

Рейман доложил, что в столице он располагает 92-мя плохо подготовленными батальонами фольксштурма.

— У меня довольно большое количество зенитных орудий, два батальона охраны и так называемые "тревожные войска", состоящие из служащих и просто горожан. Вот и все, чем я располагаю. Ах да, у меня есть еще несколько танков.

— Что вы намереваетесь предпринять, когда русские начнут наступление?

— Мне придется взорвать мосты в Берлине. Шпеер нахмурился.

— Господин генерал, вы отдаете себе отчет, что взорвав мосты, вы нарушите всю систему снабжения для более чем двух миллионов жителей города?

— А что мне еще остается делать? Либо я взорву их, либо буду отвечать своей головой за невыполнение приказа. Я отвечаю за оборону Берлина своей жизнью.

Шпеер напомнил, что по мостам идут водопроводные и газовые трубы, электрические кабели, и в случае их уничтожения врачи не смогут проводить операции, замрет вся жизнь, не будет даже питьевой воды.

— Я дал клятву и обязан выполнить приказ, — с сожалением произнес Рейман.

— Я запрещаю вам взрывать даже один-единственный мост. Если в этом возникнет крайняя необходимость, то вы должны связаться со мной и получить разрешение.

— Хорошо, генерал. А что, если мне придется принимать незамедлительное решение?

— Посмотрим на карту, — предложил Хейнрици и указал на мосты, по которым не проходят коммуникации. — В крайнем случае вы можете взорвать их, но по остальным должны согласовать вопрос со мной.

Шпеер остался доволен, а Рейман успокоился. Ответственность взял на себя другой человек.

В бункере рейхсканцелярии проходило экстренное совещание, на котором Гитлер разъяснял довольно странную стратегию спасения Берлина: отступающие к столице немецкие войска должны создать ядро обороны, которое станет препятствием на пути русских войск. Это позволит высвободить другие войска, которые атакуют русских с тыла.

— Войска русских растянулись настолько, что можно выиграть решающую битву за Берлин, — с уверенностью в голосе сказал Гитлер. — В результате этого русские будут исключены из числа участников в мирных переговорах.

Фюрер добавил, что останется в городе — для поднятия боевого духа защитников. Некоторые присутствующие настаивали на том, чтобы он отправился в Берхтесгаден, но Гитлер даже и слушать не стал. Как командующий силами вермахта и фюрер немецкого народа, он посчитал своим долгом остаться в столице.

Гитлер написал листовку из восьми страниц — последнюю, в которой он обращался к своим войскам, — и послал ее Геббельсу. Когда Геббельс прочитал послание, то даже он посчитал его слишком напыщенным. Он попытался отредактировать его зеленым карандашом, но потом бросил листовку в корзину для бумаг. Затем Геббельс снова достал ее оттуда и стал заново перечитывать. Закончив работу, он даже не послал окончательный вариант Гитлеру, а разослал листовку в войска по всему фронту. Солдаты Восточного фронта!