По тылам белочехов

Поезд еще не успел тронуться, а в купе уже разгорелся спор. Я лежу на средней полке и вслушиваюсь в голоса пассажиров.

- Черт знает что творится, - возмущается землемер в форменной фуражке. - Комитет членов Учредительного собрания - признанная народом власть. Его слово - закон для всех. Приказал - повинуйся. А наши господа депутаты кокетничают с красными профсоюзами, сватаются...

- Надавать бы им оплеух да выставить за порог, - поддержал землемера коренастый мужчина в суконной поддевке и лакированных сапогах. - Мы строили фабрики, паровые мельницы, рисковали своим добром, а теперь отдать нажитое под контроль каких-то Галахов? Нет-с, мы сумеем постоять за свое!..

- Пропьют, видит бог, пропьют эти лодыри Россию! - басил нетрезвым голосом тучный, облысевший священник. - Великое зло на земле от фабрик. Смута людская от них, словоблудие и неверие. Надо закрыть все фабрики, и на земле воцарится благоденствие.

- Вы, батюшка, отстали от жизни. В Европе аэропланы, автомобили, танки изготовляют, а вы даже ткацкие фабрики предлагаете закрыть, - возразил землемер. - Подрясничек-то ваш не самотканый ведь, а из тончайшей материи фабричной работы. Вот, к примеру, Америка...

Трижды прозвучал станционный колокол, и спор внезапно погас. Священник истово перекрестился, его примеру последовали другие. За окном медленно проплыла окраина Самары - Безымянка.

Вскоре спор возобновился - говорили о том, согласятся ли профсоюзы добровольно передать старым хозяевам рационализированные предприятия или Комуч заставит их выполнить его волю. Разговор этот мне изрядно надоел, и я перестал следить за его развитием. К тому же меня больше интересовало, кто содержит "чудесный островок" на Дворянской улице и что может дать самарским подпольщикам наблюдение за ним. С этими мыслями я и попытался уснуть, но не мог, хотя две последние ночи провел почти без сна.

Вдруг мое внимание привлек пассажир в наброшенной на плечи офицерской шинели, под которой виднелся поношенный китель. Его пожелтевшее, осунувшееся лицо говорило о том, что он, видимо, совсем недавно встал с госпитальной койки. Рядом с ним сидели две немолодые дамы. Они вели какой-то пустой разговор со своим соседом, внешне чем-то напоминавшим врача, а затем что-то спросили у офицера. Я расслышал только его ответ.

- Я попович, у отца весь доход с полоски. Думаю все же, что отец не откажется какое-то время кормить защитника отечества! - с горькой иронией произнес офицер. - А потом посмотрим...

- На службу куда-нибудь? - спросил пассажир, которого я принял за доктора. - А кто вы по специальности?

- Моя специальность? Убивать людей! Прямо из духовной семинарии попал в школу прапорщиков. Два года просидел в окопах, а затем два года - после газовой атаки в Мазурских озерах в 1915 году - по госпиталям валялся. Другие за это время образование получили, а я? Теперь опять белоподкладочники верховодят, нас, как пешек, на темные дела толкают!

- Россию, молодой человек, от немцев и большевиков защищать надобно, назидательно произнес священник.

- Не от бога ли вы это слышали? - раздраженно прервал его офицер. Разве мы обязаны жертвовать своей жизнью ради фабрикантов и помещиков?

- По обличью вы человек с искрой божией, интеллигентный, а рассуждаете, как товарищи на митингах, - укоризненно произнес батюшка.

- Товарищи на митингах - мои товарищи. Мы вместе в окопах страдали, стыли и гнили... И теперь вместе будем!

- Это недостойно русского офицера! - возмутился доктор.

- А мы сами разберемся, что достойно, а что недостойно! - неожиданно спокойно ответил офицер. Он поднялся, взял чемодан и направился к выходу.

Священник перекрестился.

- Развращение коснулось всего народа. Сын духовного лица, а о чем помышляет... О господи!

- Случай уникальный. Офицер и так настроен! - заметила одна из дам. - У меня два брата офицеры, но рассуждают они по-другому...

- Бацилла демагогии поразила многих очень быстро и глубоко, драматическим голосом произнес доктор, ни к кому не обращаясь.

- У нас в Воронеже сын священника Снесарева, Андрей Евгеньевич, одаренная личность. Может быть, слышали о нем? - продолжала дама. Университет окончил, стал математиком, потом лингвистом. Можете себе представить, четырнадцать языков знает. И вдруг увлекся пением, закончил консерваторию и дебютировал в Большом театре в "Гугенотах". В частных концертах пел с Собиновым. Затем поступил на военную службу и, ко всеобщему изумлению, стал востоковедом, военным географом, написал много книг и даже учебник по военной географии России. Генерал-лейтенантом был, а нынче, говорят, у красных войсками командует.

- Боже мой! За кого пошел сражаться? - вздыхая, проговорила другая дама.

Настроение покинувшего вагон офицера меня порадовало. Этот в белую армию не пойдет. И таких с каждым днем будет все больше. Посмотрев в окно, я увидел, что мы проезжаем узловую станцию Кинель.

На станции Кротовка, где мне предстояло сделать пересадку, вместе с толпой пассажиров я направился к платформе узкоколейки - там уже стоял поезд на Сургут. Но не успел я дойти до своего вагона, как раздался третий звонок; пришлось на ходу вскочить на подножку соседнего. Кондуктор попросил подняться в вагон. Это был вагон второго класса. Чтобы не задеть стоявших в неосвещенном тамбуре офицера и какого-то молодого человека в штатском, я осторожно прошел мимо них и направился в противоположный конец коридора, поближе к своему вагону, как вдруг за моей спиной раздался голос, который показался мне знакомым:

- Позвольте, позвольте! Это по меньшей мере невежливо проходить мимо старых знакомых.

Я оглянулся и увидел голицынского агронома в офицерской форме с погонами поручика.

- Рад вас видеть! - произнес я, поклонившись, и хотел было следовать дальше, но понял, что мне это не удастся, и остановился.

- Рады? Извините, но я этому не верю. Впрочем, далеко ли путь держите?

- Вероятно, туда же, куда и вы.

- А не думаете ли вы, что вас там могут повесить? Кое-кто не забыл, с каким усердием вы занимались реквизицией священной собственности.

" - Я только выполнял приказ, как и вы. Мы делали одно общее дело.

- Неужели? А я и не догадывался, - разглядывая меня, продолжал агроном. - Чем же вы сейчас занимаетесь? По-прежнему организуете коммуны? Или вам наскучила политика?

Он говорил громко и подчеркнуто иронически, чтобы привлечь внимание пассажиров.

- Сейчас я занимаюсь своим настоящим делом. Я коммивояжер, а еду в имение князя Голицына, чтобы забрать припрятанное там оружие, деньги и еще кое-что...

- Ваши басни я дослушаю в другом месте. Дмитрий Петрович! - окликнул он офицера, вышедшего из купе. - Вот не думал, что встречу вас здесь!

Агроном подошел к невысокого роста, сухощавому большеголовому штабс-капитану, обнял его и что-то стал ему шептать.

Судя по тому, как штабс-капитан исподлобья смотрел на меня, нетрудно было догадаться, что говорил ему агроном. До станции Сургут рукой подать, обязательно сдадут, мерзавцы, коменданту, подумал я. Выход был один: попытаться выпрыгнуть на ходу из поезда. Закурив папиросу, я шагнул в тамбур и нажал на ручку двери.

- Что вы делаете? Просквозит! Смотрите, как дует, - запротестовал собеседник агронома.

- Боитесь простудиться, не стойте у двери, - тихо сказал я ему и, рывком отворив дверь, выбросился с чемоданом из вагона.

Толчок был довольно сильный, и, скатившись с насыпи, я угодил в затянутый тиной кювет. Слышал, как завизжали тормоза, и понял, что поезд остановили. Вскоре увидел людей с фонарями и притаился. Кто-то пробежал совсем близко от меня. Через несколько минут паровоз пронзительно свистнул, и состав тронулся.

Поднялся я с трудом и, превозмогая боль в ноге, побрел в сторону от железной дороги. Вскоре увидел стог сена и, зарывшись в него, несмотря на боль в ноге, заснул. Когда проснулся, заря охватила уже треть неба. Попробовал встать, но не смог. Огляделся кругом: проселочная дорога рядом; авось кто-нибудь подвезет до села.