Действительно ли то были струйки газа, просачивавшиеся сквозь бесчисленные поры раскаленной поверхности жидкого камня, или это лопались на воздухе микроскопические пузырьки? Я этого не знаю. Однако микропузырьки встречаются в огромном количестве и в кипящей магме, и в затвердевших вулканических породах - базальтовых шлаках, обсидиане, пемзе. Возможно, таинственные крохотные огоньки, виденные нами на исходе дня 30 января 1973 г. на Эрта-Але, были самыми маленькими газовыми пузырьками, которые только приводилось наблюдать людям, а две гигантские полусферы, на несколько кратких мгновений взметнувшиеся в небо над Эребусом, - самыми крупными.
Одно из зимних посещений Пунта-Лючии нам пришлось сократить из-за плохой погоды. Дело было не в том, что нам не хватило бы провизии или керосина для плитки, и не в том, что мы не смогли бы высидеть без труда сколько надо в удобном иглу: просто на этот раз нас оказалось слишком много, так как мы взяли в это приятное путешествие нескольких друзей, не имевших отношения к вулканологии. И если вулканологам ничего не стоит просидеть взаперти много дней подряд в двух шагах от текущей лавы, то неспециалист особого восторга от этого не испытывает. Поэтому я принял решение при первом же затишье повернуть обратно.
Это было не отступление, а скорее бегство. Пришли мы сюда в хорошую погоду, уверенно ступая по крепкому снегу. Но к моменту, когда первая группа вышла в обратный путь, густой снег валил уже давно и не думал утихать. Лыжи мы не захватили: во-первых, на твердом снегу они были ни к чему, а во-вторых, кое-кто из нас не умел ходить на лыжах. В результате подъем к вершине оказался весьма утомительным: дул сильный ветер, а туман не позволял сориентироваться даже троим-четверым бывалым альпинистам нашей группы. Мы еле дотащились до вершины часов за шесть, в то время как в обычных условиях тренированная группа доходит до нее за час.
Это восхождение совпало с вулканологическим крещением для химика Роз-Мари Шеврие, заинтересовавшейся составом эруптивных газов, но никогда до этого не забиравшейся высоко в горы. Научная часть мероприятия прошла более чем удовлетворительно, и с тех пор Роз-Мари ходила с нами и на извергающийся Суфриер, и на Мерапи, и на другие вулканы. Что же касается собственно восхождения, то думаю, она его запомнила на всю жизнь.
Роз-Мари устала до такой степени, что через несколько часов уже не могла заставить себя передвигать ноги. Вообще-то легко сказать "передвигать ноги", на самом деле для этого надо было сначала вытащить ногу из дыры в снегу глубиной сантиметров тридцать, а то и больше, потом перенести ее вперед и ухитриться попасть в такую же дыру, расположенную не только выше первой, но и слегка дальше, чем надо, потому что шаг у Роз-Мари не такой широкий, как у идущего впереди... Тренировки у нее было, конечно, маловато, а в тяжелых условиях это решающий фактор. Наконец, заметим, что идти по снегу в ясный день - это совсем не то же самое, что продираться сквозь снег, над которым висит густой туман.
Увидев, что уставшая Роз-Мари отстает от остальных четырех членов нашей связки (мы разбились на три условные "связки" без веревок на маршруте от Пунта-Лючии до Гран-Альберго), я встал на место замыкающего и попытался вслух подбодрить ее, ибо ничем иным помочь не мог. Этого хватило на полчаса, после чего ее усталость взяла верх. Она усугублялась еще и тем, что вершинный гребень никак не показывался, хотя я и уверял, что он вот-вот проступит. Гребень не желал выплывать из тумана, и действительно начинало казаться, что никакого гребня так никогда и не будет.
У нас с собой были лыжные палки, и я принялся легонько покалывать Роз-Мари под коленки "Давай, Роз-Ма, уже почти дошли!" Но она больше не могла. Снег под ней опять провалился и, стоя на коленях, в ответ на все мои увещевания она могла только слабо улыбаться да повторять еле слышным голосом "Оставь меня, лучше я здесь умру". Искренность ее слов не подлежала ни малейшему сомнению. Роз-Мари вообще не склонна ломать комедию. И тут я почувствовал настоящий страх... Уже не раз на протяжении последнего часа она говорила мне, что ее силы на исходе. Однако мне казалось, что это дело обычное: ноги устали, дыхание перехватывает, сердце подкатывает к горлу, но чуть отдохнул, воспрял духом - и бредешь снова. Роз-Мари до этого тоже всякий раз снова пускалась в путь: женщины вообще проявляют большую силу воли и большую стойкость перед лицом страданий, чем мужчины. Но на этот раз все было по-другому...
По тону ее голоса и по беспомощной доброй улыбке я понял, что у нее не осталось даже инстинкта самосохранения. Она слишком устала физически и именно поэтому потеряла волю к борьбе, лишившись которой человек неминуемо гибнет, и очень скоро. Мне вспомнилось, как в одну ночь в огромном кратере Анкло вулкана Фурнез на острове Реюньон погибло трое молодых мужчин. В официальном сообщении было сказано, что они замерзли. К такому выводу могли прийти только невежды: при температурах порядка нуля градусов люди не замерзают. Они погибли потому, что потеряли надежду, перестали бороться, разуверились, что смогут выжить вблизи бурлящего кратера, под холодным дождем, ночью. Спросите Алена Бомбара, давно изучающего психологическое состояние и физическую возможность выживания потерпевших кораблекрушение, а также опыт людей, прошедших через гитлеровские концлагеря, и он скажет вам: здесь все решает психика. Именно для того, чтобы доказать это, он и пустился в свой беспримерный дрейф через Атлантический океан, длившийся более ста дней. И доказал.
Летчик Гийоме, ценой невероятных усилий сумевший остаться в живых после вынужденной посадки на затерянной в Андах природной посадочной площадке, сказал позже о себе: "Я такое сумел, что ни одной скотине не под силу". Но совершил он это не потому, что хотел остаться в живых, - об этом он не мог и думать, а для того, чтобы его тело было найдено. Для этого он должен был умереть на открытой скалистой площадке, а не среди ледников и вечных снегов, где остался его самолет. Если его труп обнаружат, думал он, и эта мысль заставляла его идти все вперед и вперед, то страховой компании не удастся представить дело так, что он, мол, пропал без вести, и в этом случае его вдова сразу получит страховку. Гийоме совершил этот беспримерный подвиг только ради того, чтобы его жена не оказалась нищей. Если бы речь шла только о его собственной жизни, он бы не смог всего этого сделать. Как ни странно, он уцелел благодаря коммерческому эгоизму страховой компании. Можно сказать, что и наша Роз-Мари, выбившись из сил, оказалась в таком же положении, в каком очутился бы Гийоме, не будь у него страхового полиса.
Убедившись, что Роз-Мари не сдвинется с места, я ощутил всю безвыходность положения. Силы у меня были уже не те, я не мог взвалить ее себе на плечи и донести хотя бы до Торре-дель-Философо, бетонные стены которой по крайней мере укрыли бы нас от ветра. Товарищи наши, шедшие впереди, были не сильнее меня. К тому же они успели скрыться в тумане, и до них были не докричаться. Между нами пролегала лишь цепочка глубоких следов в снегу, но и та почти исчезала в белесой предвечерней мгле. А те, что идут сзади, натолкнутся ли они на нас или пройдут стороной? И когда еще это будет? А ведь они оставались нашей единственной надеждой на спасение до самого утра. Но сможем ли мы пережить ночь, даже если зароемся в снег, чтобы страдать только от холода, а не от ветра?
Такого варианта я не предусмотрел, и теперь ругал себя за это. Как руководитель я был обязан учесть все: много лет я твердил, что на Этне заблудиться в пустынных просторах или оказаться застигнутым бурей на большой высоте по-настоящему опасно. И тем не менее в разгар зимы я сам отправился сюда, да еще с новичками. Да, две трети из нас были новичками - начинающими альпинистами или начинающими вулканологами...
О том, чтобы идти за помощью вниз, оставив Роз-Мари одну, не могло быть и речи. Во-первых, мы рисковали потом не найти ее под снегом, но гораздо опаснее были одиночество и безнадежность: она бы их не вынесла. Какими-то неуклюжими словами я пытался убедить ее встать.