Глава 12. Марк

Все-таки те, кто меня окружает, акулы. Разные — мелкие, крупные, милые, отвратительные, но — акулы. Никакой стоматолог не исправит оскал, и Маруся этого, разумеется, не понимает.

Вон та девочка-блогер. Рыбонька, двадцать пять лет, ведет какую-то заштатную группку на две тысячи подписчиков про моду и причесон. Иногда постит тренды с ноготочками. Я видел, Катерина показывала. Казалось бы, она ссать должна кипятком, что ее вообще пустили на такое мероприятие, но сдается мне, что кисуля уже успела себе аж Любовь Константиновну, тьфу, просто Любовь, заполучить на канал, не интерьвью, так фото точно. И зуб даю, а я зубами не разбрасываюсь, что через пару недель киса выйдет в какой-нибудь топ с двадцатью тысячами, что для этой соцсети и тематики не просто много, а дохуя. И реклама у нее будет стоить как закрылка «Боинга», а через год — как крыло. Молодая еще акулка, но хваткая. Что говорить об остальных?

Один неверный шаг, одно неверное слово, и все пойдет по такой пизде, что можно будет хватать капиталы и сваливать дауншифтером на Бали. Тег поставить — «сказочноебали»… «Сказочнонаебали»…

Кстати, о сексе. С одной стороны, стояк под вечер — то что нужно. С другой — мы с моей женой так не договаривались.

Фотографы подбирались поближе, на меня нахально светили прожекторы. Спасибо, что за спиной не натянули хромакей. И без того было паршиво, хотя с успел проверить и сообщения, и почту, и позвонить Владу. Да, конечно, безопасник был прав, кто-то просто собрался развести меня на деньги.

Меня накрыло противное состояние рыбы в аквариуме. Вроде плаваешь в знакомой среде, вода булькает, сородичи трутся плавниками, ничего необычного, но хрен там, на самом деле мы в магазине, и кого выберет очередной покупатель, неясно. Может быть, не сможет построгать на пирог, выпустит в ванную, имя даст, и склеишь ты ласты не прямо сейчас, а неделей позже.

Сопротивляться мерзотному ощущению не получалось, и хотелось или заорать и прогнать Маруську, или спрятать ее за спину и вытащить из сейфа пистолет.

Может быть, это все пугалки. А может, я подставил девчонку, но перед кем? Для всех она моя, мать твою, жена, единственный близкий и самый дорогой человек. Теперь она мое самое уязвимое место.

Блик от прожектора упал на входную дверь, диджей заметил выходящую из дома Марусю, и грянула музыка — кажется, вальс. И какая сука, позвольте узнать, на это осмелилась? Может, после банкета диджею голову открутить? Хотя не выйдет, это на всю страну известный чувак, мне потом его фанатки не то что голову оторвут, они меня на атомы разберут, никакая охрана не поможет.

Будем, Маруся, делать охуенно счастливую мину при очень хуевой игре. Ты умеешь танцевать вальс, Маруся?

Аля, конечно, в магазине запропала, никаких кед у Маруси не было, шла ко мне моя измученная девочка в тапочках, соблазнительно шаркая, но никто об этом не знал, кроме меня. Музыка все играла, и у меня закралась надежда, что если Маруся так будет неторопливо идти, то сраный вальс закончится, мы поцелуемся и свалим, а персонал и охрана постепенно выпрут отсюда всех лишних.

Но я стиснул зубы и подошел к жене, и нихрена не видел от вспышек камер. Это вот моя потерянная харя будет завтра во всех новостях.

Вспоминая, чему меня когда-то, давным-давно, учили на выпускном еще в детдоме, я растопырил руки, и не сказать, чтобы Марусе этот жест голодного орангутана о чем-то сказал. Чтобы не позориться окончательно, я сграбастал Маруську в объятия и понес по импровизированной танцплощадке, и от нас отпрыгивали в разные стороны фотографы.

— Раз, два, три, раз, два, три, — шептал я, и глаза у Маруси были круглые, как блюдца. — Раз, два… это вальс, скажи спасибо, что этот упырь танго не запустил, не быть бы ему тогда живому! Три… раз, два, три… прости, раз, два…

Тапочек сиротливо остался лежать на земле, и пара фотографов его, твари, увековечили. Надо сказать охране не выпускать никого, пока не предъявят все, что наснимали, иначе мне завтра придется бежать из страны в женском платье.

— Марк, — негромко позвала меня Маруська, и я аж споткнулся от того, насколько нежно и даже интимно у нее прозвучало. — Марк, давай я поведу?

— А? — я еще раз сбился с ритма. — Ты умеешь?

Она кивнула. Ну что ж, раз кроме нее нас спасать больше некому?

Говорят, что плохому танцору яйца мешают. Не знаю, что мешало лично мне, но я бы не согласился оскопиться ради вот этого. Маруся потащила меня, как мне показалось, на себя, у меня внезапно выросла лишняя пара ног, и я вообще забыл, как ходить, на какое-то время. Все, о чем я думал, это чтобы не наступить на и без того израненные ножки девчонки, а еще о том, какая же Маруська все-таки хрупкая.

Тает в моих руках. Фарфоровая ваза. Сахарная вата. Казалось бы, но если ей надо, какой прорезается характер, как у отца. Что тогда она на меня рявкнула, чтобы не матерился, что сейчас, а ведь всего лишь я позволил ей вести в этом танце.

Даже яйца, кажется, перестали мешать, но член буянил.

Если провести ночь с красивой девушкой, восемь часов покажутся как секунда, а если сесть голой жопой на плиту, то и секунда — как пара суток. Я не знал, то ли музыка бесконечная, и пытка танцем и стояком длится вечность, то ли наоборот — от близости Маруськи и желания, которое я, как ни старался, не мог назвать голым сексом, весь этот танец как-то быстро закончился. Все начали хлопать, в небо полетели петарды, я перевел дух и решительно поднял Маруськино лицо за подбородок.

Нет, конечно, мы договорились. Если бы я не держал свое слово, то уже давно разложился бы где-нибудь в лесу.

Я даже не стал целовать ее как тянуло — так, чтобы поняла, что моя. Ровно так, чтобы хватило для прессы, точно так, чтобы не напугать. Я сам не до конца понимал, что это такое — уже не секс, еще не любовь. Нечто неосязаемое и очень волшебное.

Маруся, конечно, не отвечала, зажалась вся, не дышала. А я с трудом разорвал поцелуй и тихо, только для нас двоих, шепнул:

— Умница. Ну, вот и все.

Она как-то заторможено кивнула, а я выдавил из себя улыбку, уже не для публики, для нее. Снова зашлись визгом и разрывами петарды, грянула музыка, в которой утонули поздравления, Маруся заковыляла к стулу, кто-то из официантов принес ей потерянный тапочек. Я, вспомнив, что хотел проверить снимки блогеров, поманил к себе старшего охраны и от Маруси отвлекся. Когда же обернулся к ней снова, она сидела, и у нее было странное выражение лица.

Я тебе точно не враг, девочка! Но объяснить это, конечно, проблематично.

Я поправил стояк, который, к счастью, в темноте был уже не так заметен, еще полчаса посвятил поздравлениям и прочей херне, гости начали расползаться, Антонина — прибавить бы ей надо зарплату! — подошла к Марусе и что-то начала говорить, указывая на огромную гору подарков. У девчонки расширились глаза, и я дал себе слово — завтра я ее удивлю.

Ибо нехер, чтобы у нее так глаза горели из-за того, что ей надарили посторонние люди.

Я и так предполагал, что там, потому что в нашем кругу не дарят ни деньги, ни технику. Какие-нибудь коллекционные картины, хорошо если снова не бред шизофреника, который висел у меня в кабинете, Глеб, дай ему бог здоровья, приволок на сорок лет. Бред стоил как квартира в столице, но при взгляде на эту живопись у меня у самого начинала путешествовать крыша. Прочая антикварная муть. Все, что можно назвать «инвестицией». Сертификаты на разные мероприятия, от полета на авиатренажере с профессиональным пилотом до полета на вертолете над столицей, а это, кстати, было бы интересно, Маруське бы точно понравилось. Сертификаты на семейный портрет у какого-нибудь маэстро. Это я Глебу дарил, он потом со мной месяца два не разговаривал — после десяти-то сеансов портретной живописи.

Маруся хотела рассмотреть подарки, но Антонина, видимо, намекнула, что это лучше делать в доме, и девчонка убежала. А я подумал — ей вообще кто-нибудь когда-нибудь что-нибудь дарил? Или всю жизнь она только и делала, что наносила добро другим людям, может, вместо благодарности получая то и дело недовольные рожи?

Я помахал рукой очередным гостям, не переставая думать, что хочу сделать Марусю счастливой.

Пока у нас с ней не складывалось, но я понимал — времени мало, ситуация со свадьбой вообще слишком всратая. Только что похороны прошли. Меня Маруся на знала.

Так, может, нафига время терять? Свои социальные повинности на сегодня я уже отбыл?

Я распрощался с Глебом и еще несколькими деловыми партнерами, которые уходили позже всех. Судя по наличию в их компании Любови — продолжат праздновать уже без меня. Персонал и приглашенные спецы начинали разбирать столы и аппаратуру, молодой парень ловко сматывал провода. Я вдохнул свежий ночной воздух и отправился в дом.

Посмотрим, что нам надарили. Поговорю с Марусей просто так, без всяких задних мыслей. Подумаем, куда поставить вазы, куда повесить картины. Может быть, среди подарков действительно что-то стоящее, что мы можем использовать для сближения.

Не потому что я хочу ее трахнуть, а потому что я хочу немного вдохнуть в девчонку жизнь.

И где-то я был на Сашку зол — на своего лучшего друга. Понимал, что он, конечно, считался с мнением дочери, что ей действительно нравилась ее жизнь и то, чем она занималась, но злился — за то, что он ни разу не показал ей, что есть что-то еще. А теперь расхлебывать ладно мне, самой Маруське.

Я себя вспоминал после детдома. Хорошо, что сначала была «путяга», а потом сразу армия. А если бы нет? Я шаг за шагом учился жить, как живут другие люди. Сашка помог. Маруська была сейчас в такой же ситуации, и тут я уже перед Сашкой видел должок. Я должен для его дочери сделать то, что он когда-то для меня сделал, как бы ни было нам, и мне, и Маруське, тяжело.

Подарки были сложены — частично, остальное еще заносили. Я сразу определил, что где-то коллекции, где-то вино стоимостью в половину машины, вон и сертификаты — их складывали в отдельную корзину. Антонина командовала персоналом, а моей жены нигде не было видно.