Глава 20

Грант

— Я нашла паука. Значит я победила, — говорит Ларк, отправляя в рот еще одну ложку своего мятного мороженого.

— Да, но это я заставила его забраться на палочку и принесла сюда. Поэтому я — победительница, — возражает Лили, облизывая рожок и собирая все до последней радужной посыпки.

— Ладно, девочки, — говорит Линкольн, бросая свой пустой стаканчик в мусорное ведро позади них. — Уже поздно, и я уверен, что мы примерно в десяти минутах от ссоры, на которую у меня не хватит сил. Так что, — он хлопает в ладоши, — давайте поблагодарим Лейни за компанию. А дядю Гранта — за ужин с мороженым.

Я успеваю обнять их прежде, чем они начинают препираться о том, кто будет выбирать «шоу перед сном» на Netflix.

Линк бросает на меня недовольный взгляд, который заставляет меня усмехнуться.

— Меня не было всего пару минут.

После того как мы проделали путь от моего дома до реки, мы вернулись обратно и сели в его джип, чтобы съесть мороженое в «The Fiasco Creamery».

Линкольн переводит взгляд на Лейни справа от меня и дарит ей одну из своих очаровывающих улыбок.

— Лейни, спасибо, что провела с нами время. Девочки считают, что ты намного круче, чем остальные взрослые, которых они знают.

— Наверное, они правы, — шутит она в ответ. Затем смотрит на меня и, кивнув в мою сторону, добавляет: — Хотя их дядя Грант, возможно, меня переплюнет.

— Ты уверена, что хочешь пойти пешком? Я могу подбросить вас обратно.

Прежде чем она успевает ответить, я встреваю в разговор.

— Вам в другую сторону. Мы в порядке.

Взгляд Линкольна говорит мне, что он знает, что я просто хочу побыть с ней наедине.

Мы стоим в нескольких футах друг от друга, наблюдая, как они собираются уезжать, а девочки машут нам, пока Линк их пристегивает.

— Не помню, когда в последний раз я просто плыла по течению и получала от этого столько удовольствия. — Повернувшись ко мне, она мягко улыбается. — Спасибо, что позволил мне провести время с твоей семьей. Это было… — Она делает большой вдох и на выдохе говорит: — Хорошо.

Я провел большую часть дня, стараясь украдкой поймать взгляд моей новой соседки и не обращая внимания на то, как мой брат разговаривает и флиртует с ней. У него это всегда хорошо получалось. Заставлять людей чувствовать себя нужными. Чувствовать себя желанными. Я никогда не был таким.

Я потираю затылок, потому что от того, что мы вдвоем стоим здесь, а светлячки мигают нам вдалеке, мне хочется подойти поближе. Или взять ее за руку, когда мы пойдем.

Темные дороги приобретают здесь совершенно новое значение. В такую ясную ночь, как сегодня, видны абсолютно все звезды.

— Здесь нет светового загрязнения. Так темно, — говорит она, касаясь моей руки.

Я достаю свой телефон, чтобы включить фонарик.

Она смеется, потом вздыхает.

— Хорошая идея. Не думаю, что я когда-нибудь раньше ходила по грунтовой дороге ночью. И, честно говоря, это никогда не входило в мои планы. Но теперь, когда я это делаю, возможно, это одна из моих любимых прогулок.

— Наверное, это из-за компании.

Она снова смеется. Проходит несколько секунд, прежде чем она говорит:

— Ты прав отчасти.

Я ничего не отвечаю, потому что мои слова прошлой ночью были искренними. Дружбы между нами никогда не будет достаточно, и я нахожусь на тонкой грани между тем, чтобы уйти или послать все к черту. Но меня возвращает на землю звук странного шарканья по асфальту, за которым следует череда ругательств, льющихся из ее рта.

— Черт возьми, гребаный ублюдок…

Я свечу на нее фонариком и вижу, что она тянется к ноге. Я не могу разглядеть ее как следует, но мне трудно удержаться от смеха.

— Ты в порядке? — спрашиваю я с улыбкой.

— Мой дешевый шлепанец порвался. — С тихим смешком она держится за мое предплечье и поднимает ногу. Она грязная, а от большого пальца через подушечку стопы тянется небольшой порез, который кровоточит.

— Ладно, вот, — говорю я, протягивая ей свой телефон с включенным фонариком. — Будешь светить. — Я приседаю перед ней. — А я тебя покатаю.

Она берет мой телефон и смеется.

— Хочешь, чтобы я забралась тебе на спину?

— Ты не сможешь пройти остаток пути в одном шлепанце и с порезанной ногой. Так что да, запрыгивай.

Она не двигается.

Тогда я поворачиваюсь, все еще сидя на корточках.

— Давай, сладкая. У меня уже колени болят от того, что я так долго здесь сижу.

— Грант, я не изящная. Я тяжелая. Ты не донесешь меня. — Она начинает медленно ковылять вперед.

Я хватаю ее за руку, когда она проходит мимо меня.

— Лейни, — рычу я.

Тон моего голоса заставляет ее немедленно остановиться и повернуться.

— В тебе нет ничего такого, с чем бы я не справился. Ты ведь помнишь, как я бросил тебя в поилку для лошадей? — Я не даю ей ответить. — А теперь тащи сюда свою прекрасную задницу и запрыгивай.

Смерив меня взглядом, она заходит за спину. Ее руки опускаются мне на плечи и обвиваются вокруг шеи. Заведя руки себе за спину, я кладу ладони ей на бедра, а затем пытаюсь встать. Я провожу руками по внешней стороне каждого бедра, ее обнаженная кожа теплее, чем мое прикосновение, и она слегка подпрыгивает, чтобы забраться мне на спину. Прежде чем двинуться с места, я крепче обхватываю ее за бедра и немного подбрасываю, чтобы она оказалась выше, отчего она вскрикивает.

— Хорошо, не задуши меня и направь фонарик вперед, чтобы мы оба не упали в этот раз.

Она кивает, и я с болью осознаю, как близко ее лицо к моему. Я слышу, как она дышит почти так же тяжело, как и я, хотя это ее несут. Она пахнет полевыми цветами, которые они с девочками вплетали в волосы, вперемешку с ванилью из рожка мороженого, который она облизывала так соблазнительно, что я, черт возьми, возбудился.

— Я делаю тебе больно? — тихо спрашивает она рядом с моим ухом.

— Ты не сможешь сделать мне больно, даже если попытаешься, сладкая. — Я слегка морщусь от этой лжи.

Низким насмешливым тоном она говорит:

— Ладно, крутой парень.

Стараясь держать телефон как можно ровнее, она светит на неровный гравий длинной дороги к винокурне.

— Это не безумный вопрос. Я взрослая женщина, и мне кажется, что ты не часто катаешь кого-то на спине. — Она смеется, а потом добавляет: — Если только я не ошиблась в тебе, ковбой. Ты часто катаешь девушек?

— Ты всегда говоришь все, что у тебя на уме, или я просто особенный?

Она хмыкает.

— В последнее время я говорю все, что у меня на уме. Никакого фильтра. — Затем, как ни в чем не бывало, она говорит: — Это был простой вопрос.

— Чушь собачья. И ты это знаешь.

Она опускает подбородок мне на плечо.

— Хм, может, и нет.

Ее руки крепко обнимают меня, и я не упускаю, как ее губы медленно приближаются ко мне. Но от ее следующих слов я почти теряю равновесие.

— Может быть, ты просто особенный.

Ее руки сжимают меня чуть крепче. Я наслаждаюсь тем, как ее ноги обхватывают меня. Как ее грудь трется о мою спину, а ее ладонь и пальцы вцепились в мою рубашку чуть ниже шеи. Сохранять расстояние было бы разумнее. Не так сложно. Я не хочу быть другом, а что-то большее было бы безрассудством. Я давно принял решение похоронить эту часть своей жизни, но сейчас мне чертовски приятно прикасаться к ней.

Мои руки чуть крепче обхватывают заднюю поверхность ее бедер. В ответ она сжимает их по бокам от меня.

— Кто сегодня присматривает за Джулеп? Я удивлена, что она не пошла с нами, — спрашивает она, прерывая мои размышления.

Я снова подбрасываю ее, чтобы она лучше держалась, и продолжаю двигаться в сторону винокурни.

— Гриз заходит к ней несколько раз в течение дня, если я на работе или занят. Хотя, чаще она приходит к нему, а не наоборот.

— Значит, она присматривает за ним?

Я улыбаюсь, потому что это именно то, что она делает.

— Она умная и следит за своими людьми.

— Она и мне составляет компанию. Все К-9 уходят на пенсию вместе?

— Обычно да. Если собака прошла обучение вместе со своим куратором, жила с ним, ее трудно передать другому полицейскому. Она упряма и не очень дружелюбна к людям, которых не знает. — Я слегка поворачиваю голову, чтобы взглянуть на нее. — Кроме тебя, видимо.

Мы подходим к рикхаусу³³, нашему самому старому складу, где хранятся выдержанные партии, и я вижу, что в нем горит свет. Учитывая, что время экскурсий уже давно прошло, я сомневаюсь, что в это время кто-то двигает бочки.

— Не возражаешь, если мы сделаем небольшой крюк?

Она поднимает голову и смотрит туда же, куда и я.

— Один из рикрайдеров оставил свет на северном конце рикхауса.

— Рикрайдер?

— Сомневаюсь, что они себя так называют, но да, рикрайдер. У нас есть команда, которая следит за бочками. Они передвигают бочки, поочередно заносят их в наши склады и вывозят из них.

Когда я поднимаюсь по пандусу и прохожу через двойные двери, воздух становится еще более спертым и влажным.

— Все рикхаусы находятся на вашей территории?

Несмотря на то, что дом обветрился и поизносился, она видит его таким, какой он есть.

— Это невероятно. Я о стольком и понятия не имела.

— Мы производим много бурбона. Поэтому в соседнем округе есть еще несколько десятков, где хранятся бочки, которые мы выдерживаем всего четыре-пять лет. — Я оглядываю потрепанное ветрами помещение. — Может показаться, что это самая скучная часть процесса, но именно здесь происходит больше всего событий.

Она смеется.

— Ты слишком прямолинеен, Грант. Как я могу после этого воздержаться от комментариев? Там, где происходит больше всего событий…

Я не могу сдержать улыбку. Черт, большинство моих улыбок связано с ней. Я знаю, что в ней есть нечто большее, где-то под всеми этими слоями, то, что она хочет сохранить для себя, а это легкая и игривая ее версия. К ней меня тоже тянет.

Я кричу:

— Кто-нибудь еще здесь? Дэйв? — Помолчав, я жду ответа. — Тим? Картер? Вы еще здесь?

Я позволяю Лэйни соскользнуть с моей спины, и ее ноги касаются цементного пола.

Она поднимает раненую ногу и смотрит на порез, который кровоточит немного сильнее, чем я предполагал.