И то, что эти люди ранены, устали и недоедают, безусловно, является моим главным преимуществом. Они медлительны, а я нет. Я бегу, пользуясь тем, что нахожусь ближе к операционной.

Я вхожу, не включая свет, и захлопываю дверь, поворачивая в ней ключ, моля Святых, чтобы моя сенсорная память помогла мне. Я моргаю, пытаясь быстро адаптировать глаза к темноте, и вытираю руки об одежду.

Быстрее. Мне нужно быть быстрой.

Я бегу туда, где, как мне кажется, находится тележка с приборами, и протягиваю руку, стараясь сделать это торопливо, но молча.

— Думаешь, ты сможешь спрятаться? — Мужчина смеется. — Все, что ты сделала, это упростила ситуацию. Я привяжу тебя к этому чертову столу, а когда закончу с тобой, может быть, брошу в бак с кислотой. Младшему боссу нечего будет хоронить!

Звук его тела, врезающегося в стену, снова приводит меня в чувство. Я делаю еще несколько шагов вслепую, нащупывая тележку, но боясь задеть ее и выдать свои намерения. Я дышу через рот, раскинув руки, ищу и безумно повторяю в голове молитву: "Пусть Тициано не двигал тележку. Пусть Тициано не двигал. Пусть Тициано не двигал ".

Бинго .

Я нащупываю различные инструменты, но мне нужна определенная форма, и когда я нащупываю ее, я хватаю ее и возвращаюсь к двери так тихо, как только могу.

Я прислоняюсь к стене, едва дыша, чувствуя, как камни вибрируют от каждого удара моего тела о дерево рядом со мной, готовые вот-вот проломиться.

Я поворачиваю основание инструмента в руке и, когда рукоятка ломается, задерживаю дыхание.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Мужчина бросается к двери, она открывается, но он поворачивается в другую сторону, ища меня, упуская единственный шанс увидеть меня до того, как я начну действовать. Когда его лицо поворачивается и он находит меня, освещенную светом из центральной комнаты, я уже готова.

Я направляю паяльную лампу ему в лицо, и он вскрикивает, в отчаянии поднося руки к лицу и обжигая их при этом. Пламя достигает максимума, и когда он подается вперед, пытаясь меня обезоружить, я отпрыгиваю назад.

Отчаяние ослепляет его настолько, что он немеет. И пока он пытается унять мучительную боль, плавящую его кожу, я поджигаю его одежду. За несколько секунд она превращает его в живой факел. Он в отчаянии бегает по комнате и, по милости святых, добегает до заостренного крюка, лежавшего у защитного стекла резервуара, и насаживает себя на него.

Я выключаю факел, задыхаясь и моргая глазами. Мое тело прижимается к стене, а разум тонет в смятении, поскольку адреналин разом покидает мое тело.

— Рафаэла! Рафаэла!

Голос Тициано выводит меня из оцепенения, и я выбегаю из комнаты. Из лифта выходят Тициано и еще как минимум полдюжины мужчин, но я не вижу никого из них, только своего мужа.

Он не сразу замечает меня, его глаза бегают по комнате, словно пытаясь понять, что произошло, и когда они доходят до меня, Тициано бежит ко мне.

Я бросаюсь в его объятия, его сердцебиение гулко отдается в моей собственной судорожной груди. Он раздвигает мои щеки, осматривает лицо, затем каждый сантиметр моего тела на предмет повреждений.

— Я в порядке, — говорю я. — Я в порядке.

— Ты... — начинает он и отводит взгляд от меня к трупу, лежащему перед пультом управления. — Это ты его убила?

— Его и еще одного.

— Еще одного? — С ужасом восклицает он.

— В операционной, — говорю я и качаю головой. — На крюке.

Тициано облизывает губы, его глаза темнеют от чувства, совершенно отличного от отчаяния, которое наполняло его всего секунду назад.

— Ты убила их обоих?

Я качаю головой в знак согласия, все еще задыхаясь, но не в силах сдержать гордую улыбку.

— Мой муж хорошо меня обучил.

— Блядь!

Его рот прилипает к моему с отчаянием и отчаянностью, и мне кажется, что я слышу голос Дона, бормочущего что-то вроде "вы, ребята, никогда не устаете быть неадекватными".

Но мне все равно.

Все остальное не имеет значения, потому что я в его объятиях.

72

ТИЦИАНО КАТАНЕО

Она убила их. Двое мужчин… Она убила их.

Я улыбаюсь ей в губы, не в силах перестать целовать ее, выходя из лифта на пятый этаж башни, где Рафаэла все еще находится в моих объятиях, мои руки лежат на ее ягодицах, а моя грудь прижата к ее груди. Я прикасаюсь к ней каждым сантиметром, отчаянно пытаясь успокоить страх, от которого у меня перехватывает дыхание.

Она здесь. Она в безопасности.

И я не должен был успеть, потому что моя жена - гребаная убийца. Черт возьми!

С закрытыми глазами я пересекаю знакомую комнату, пока не попадаю в ванную с Рафаэлой. Я прижимаю ее к стене душевой кабины и включаю душ, наши тела все еще одеты, но это никого из нас не волнует.

Рафаэла впивается пальцами в мои плечи, ее губы впиваются в мои в агрессивных поцелуях, подпитываемые адреналином, все еще бурлящим в ее венах. Я точно знаю, что ей нужно, и собираюсь дать ей это.

Я хватаю ее руки и поднимаю их, переплетая наши пальцы и разделяя рты. Красная вода стекает по нашим рукам, и мы оба, как загипнотизированные, наблюдаем, как кровь жертв Рафаэлы смывается с наших тел.

Я хриплю и снова опускаю свой рот на ее, еще более безумный, чем прежде, чувствуя, как яростно пульсирует мой член. Я разрываю подол ее футболки и разнимаю наши рты во второй раз, достаточно долго, чтобы сорвать ее, а вскоре за ней и лифчик.

Я хватаю ее сочную маленькую грудь, мои грубые ладони скользят по нежной нетронутой коже.

— Тебе нравится, принцесса? — Спрашиваю я в ее ухо, облизывая его, затем за ним и до самой шеи Рафаэлы.

Ее глаза закрываются, а рот остается приоткрытым, пока она тяжело дышит. Мои губы скользят по ее шее, покрывая ее поцелуями, пока не достигают одного из ее сосков. Я жадно посасываю его.

— Мне нравится, — стонет она, подаваясь бедрами вперед. — Мне это нравится.

Я хрипло смеюсь, дрожь отдается в ее, теплом, влажном теле. Вода из душа прилипает светлыми волосами к ее голове, лбу и шее.

Я сжимаю ее бедра, и Рафаэла опускает ноги на пол. Она снимает туфли, а я одним движением срываю с нее брюки и трусики. Затем я раздеваюсь, потому что с каждой секундой, когда мои руки оказываются вдали от нее, мои вены горят.

Я кладу руку ей на шею и снова притягиваю к себе, ликвидируя пространство между нами, как будто это оскорбляет меня лично и непростительно. Я разворачиваю ее спиной, хватаю за волосы и наматываю их на кулак.

Рафаэла раскидывает руки по мокрой стене, наклоняется, пока ее попка не оказывается на идеальной высоте, задыхается, ее кожа красная от температуры воды.

— Маленькая садистка, — шепчу я ей на ухо, откидывая голову назад и просовывая член в ее вход. Я вхожу сразу. Рафаэла выгибает спину при первом толчке, и я еще крепче сжимаю ее волосы. — Тебе понравилось чувствовать, как их кровь стекает по твоим рукам, куколка?

— Мне понравилось, — стонет она, поворачиваясь. — Мне понравилось.

— Чувствовала, как смерть обнимала их, принцесса? — Спрашиваю я, отстраняясь и снова быстро входя в нее.

— Да, — задыхается она.

— Каково это, любовь моя? Что ты чувствовала, убивая их? — Шепчу я ей на ухо.

— Силу, — отвечает она, разрывая последние мои путы.

Она совершенна. И она блядь моя гребаная жена!

Я быстро выхожу из нее и вхожу еще быстрее, начиная череду звериных толчков. Я трахаю ее жестоко, неистово вколачиваясь и выходя из ее киски, вырывая из ее горла крики, которые отражаются от каменных стен вокруг нас. Каждая встреча моих бедер с ее попкой издает влажный, галлюцинаторный звук, который поднимает мое удовольствие до десятой степени.

Вода из душа падает на ее выгнутую спину, и пар скрывает все, кроме нее. Рафаэла изо всех сил пытается удержаться на месте, ее влажные руки скользят по стене с каждым глубоким толчком. Моя хватка на ее бедрах - единственное, что удерживает ее на месте, пока я продолжаю входить в ее киску.

Я скольжу рукой вниз, к ее складочкам, и поглаживаю ее набухший клитор. Она принимает мои прикосновения, практически вибрируя от удовлетворения.

Насилие, отдающееся в моей крови, управляет моими движениями, желая наказать Рафаэлу за то, что она подверглась опасности, за то, что заставила меня испытывать такой ужас, даже если это не ее вина, и в то же время вознаградить ее за то, что она покончила с этими паразитами.

Она отталкивается, принимая всю мою жестокость и умоляя о большем звуками и движениями, встречая каждый мой толчок, извиваясь на моем члене и пальцах, пока не срывается в ошеломляющий оргазм, заставляющий все ее тело содрогаться, а киску - хлюпать, топя мой член в своих жидкостях и жаре, но этого недостаточно.

Я хочу от нее всего.

Нет больше места для какой-либо части Рафаэлы, которая осталась бы нетронутой мной. Я тяну ее за волосы, пока она не поднимает спину и не прижимается к моей груди. Моя рука обхватывает ее талию и отрывает ее ноги от земли, чтобы мой рот мог добраться до ее уха.

Брызги душа ласкают ее чувствительные соски, и она извивается на мне, продолжая стонать закрыв глаза, полностью потерявшись в удовольствии, терзающем ее тело.

— Я собираюсь съесть твою задницу, куколка, — предупреждаю я, глубоко проникая в ее киску. — Я собираюсь кончить в тебя, наполнить тебя спермой, Рафаэла, а потом мы начнем все сначала.

— Да, — стонет она, хотя я не задавал ей ни одного вопроса. — Да!

Я ставлю ее ноги на пол и скольжу раскрытой ладонью вниз по позвоночнику, пока она снова не встает на ноги, а на ее поясницу не попадает вся вода из душа. Я шлепаю ее по горячей попке открытой ладонью, и Рафаэла вскрикивает, запрокидывая голову назад закатывая глаза.

— Сучка!

Я вытаскиваю член из ее киски и тяну его к ее все еще девственной попке. Я отпускаю ее волосы и просовываю обе руки между ее ног.

Рафаэла стонет и снова поворачивается, когда я ввожу три пальца в ее киску, заставляя ее влагу вытекать, и тяну ее вверх, облизывая ее попку и играя пальцем другой руки там.