— Отпусти его, Роско.

Каэлиан убирает ногу с головы мужчины, и Роско разжимает челюсть и поднимается на лапы. Роско смотрит на меня, и я думаю, не облегчение ли вижу в его глазах при виде меня. Похоже на то.

Как будто я начинаю ему нравиться или типа того.

Мужчина корчится на земле, и я прохожу мимо него, не понимая, почему Каэлиан вообще поставил его в такое положение. Это кажется странным, неправильным, что смерть вот-вот должна была настигнуть кого-то, кого я даже не знаю.

Он плохой парень? Не знаю. Но кто выбирает, кто получит карту смерти в этой жизни? Я, конечно, не знаю, должен ли это быть Каэлиан.

О чём я говорю? Ведь сама хочу, чтобы он научил меня убивать людей, чтобы смогла устранить своих собственных тётю и дядю. Мои родители решали, кого казнить.

Может быть, нет одного человека, который выбирает смерть, и каждый в равной степени становится мрачным жнецом для кого-то в жизни. А может, и для многих.

Я слышу, как Крепыш охнул, прежде чем оказываюсь вне досягаемости, и довольно скоро за моей спиной раздаются тяжёлые шаги Роско и Каэлиана, пока я иду к своей машине.

Я прохожу через убогий бар, выхожу на улицу и вижу машину Каэлиана, припаркованную прямо рядом с моей «Хондой». Нажимаю кнопку разблокировки, затаив дыхание и надеясь, молясь, что под моим дворником не будет записки от подражателя.

Записки нет.

Открыв заднюю дверцу, закидываю внутрь сумку и открываю дверцу со стороны водителя.

Она захлопывается.

Я подпрыгиваю, оглядываясь через плечо на Каэлиана с непроницаемым лицом.

— Что ты делаешь?

Он прищуривается.

— Почему ты так себя ведёшь?

— Как?

Нет смысла рассказывать ему о запутанной головоломке моих чувств. Чёртова головоломка, из которой не складывается ни один кусочек. Вот что я чувствую.

Маниакально.

— Как будто ты расстроена. — Каэлиан произносит эти слова медленно, словно не может понять, почему я так себя чувствую.

Я вздыхаю.

— Зачем ты прижимал его к земле? Роско чуть не съел его на хрен.

Каэлиан прищуривается.

— Он трогал тебя.

У меня отвисает челюсть.

— Эм, это называется «Инферно»? Я дерусь. Мы касаемся друг друга. Части тела сталкиваются.

О чём, блядь, он говорит?

Каэлиан сжимает челюсть, и я вижу, как напрягаются его мышцы. Он злится?

— Я не думаю, что ты понимаешь. Он. Трогал. Тебя.

Я качаю головой, совершенно ошеломлённая тем, что, чёрт возьми, он имеет в виду.

— Нет, я не думаю, что ты понимаешь. Вы дерётесь на ринге. Вы не собираетесь драться и не прикасаться друг к другу. Это всё равно, что просить играть в баскетбол, ни разу не коснувшись мяча. Это неизбежно.

Каэлиан делает шаг ко мне, и я отступаю назад, прижимаясь к машине.

— Знаешь, что также неизбежно? Смерть. Всё, что потребовалось бы, — это одна маленькая команда, и Роско мог бы перегрызть ему глотку.

— Зачем ты это сделал? — вскрикиваю я.

— Он. Трогал. Тебя, — рычит он, повторяясь.

Я толкаю его в грудь, но Каэлиан не сдвигается с места, только ещё сильнее прижимает меня к машине.

— Я не понимаю, почему это так важно.

Каэлиан запускает пальцы в мой конский хвост, несколько раз накручивая мои волосы, пока я не запрокидываю голову и не встречаюсь с ним взглядом.

— Я не думаю, что ты понимаешь. Никто и пальцем тебя не тронет. Ни один человек. А если и тронут?

Он обхватывает моё горло и сжимает до тех пор, пока у меня не перехватывает дыхание.

— Я вырву им глотку, — шепчет Каэлиан мне на ухо.

Я растерянно моргаю, глядя на него. Напуганная. Слегка взволнованная.

— Почему тебя это волнует?

Он обхватывает мой подбородок с обеих сторон и поворачивает моё лицо так, что я оказываюсь всего на расстоянии вдоха. Каэлиан прижимает меня к машине, так что у меня не остаётся ни дюйма свободного пространства, чтобы вздохнуть. Но ему всё равно, потому что всё, что я могу вдохнуть, — это он, и этого достаточно. Этого более чем достаточно.

— Потому что ты моя. И никто, блядь, не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне.

Его слова просты, но в то же время так чертовски сложны. Из его слов вытекает миллион причин, и каждая из них — стрела, направленная мне прямо в грудь.

— Завтра тренировка. Не опаздывай. — С этими словами он уходит, открывая дверь своей машины, чтобы Роско мог запрыгнуть на заднее сиденье.

Я снова открываю свою дверь, готовясь проскочить внутрь, когда с моих губ срывается стон.

— Что? — Каэлиан мгновенно оказывается рядом и отталкивает меня с дороги. — Ты оставила дверь своей грёбаной машины незапертой? — рычит он.

— Нет. Нет, блядь, не оставляла.

От осознания того, что это значит, по моим венам разливается паника. Моя машина была заперта, а он каким-то образом всё же проник внутрь и смог снова её запереть.

У меня по спине пробегают мурашки.

На моем сиденье лежит маленькая картонная коробочка. Чёрная, с красной лентой, перевязанной сверху. Она выглядит такой изящной, но я знаю, что в ней таится какой-то зловещий сюрприз. Мне не нужно открывать коробку и смотреть на содержимое, чтобы понять, что оно мне не понравится.

— Открой её, — шепчу я.

Я ни за что на свете не смогу. Воздух зловещий. Это кажется неправильным и жутким, когда мы стоим здесь, в тёмном переулке.

Каэлиан бросает на меня быстрый взгляд, затем тянется внутрь и достаёт маленькую коробку. Он дёргает за красную ленточку, обвязанную вокруг чёрной картонной коробки. Она маленькая, но в ней чувствуется что-то плохое. Зло.

Но это также сбивает меня с толку, потому что мои родители никогда не оставляли после себя ни подарков, ни улик, ни чего-либо ещё. Здесь нет закономерности. Это не имеет смысла. Судя по тому, что сказал Каэлиан, у других жертв не было никаких подарков.

«Так почему же я? Почему сейчас?»

Красная лента ослабевает и падает на землю. Каэлиан крепко держит коробку, нащупывая пальцами складку на крышке. Он поднимает её, наклоняя от меня, чтобы заглянуть внутрь. Я слежу за его глазами, не в силах заглянуть в тёмные углы коробки. Я не хочу знать, что там.

Но я знаю... знаю, что должна.

— Охуеть, — говорит Каэлиан, и я мгновенно смотрю внутрь и вижу сердце. Настоящее, мёртвое сердце, окровавленное и холодное, лежащее в глубине коробки. К мышце приколот маленький листок бумаги с рисунком.

Мой ворон.

Мне становится дурно, и я отвожу взгляд от сердца. Чьё это? Жертвы? Случайного незнакомца?

— Твою мать, это нехорошо. Может быть, мне нужно сообщить об этом в полицию. Рассказать моим тёте и дяде.

Всё кажется неправильным. Я чувствую, что мне нужно кому-то рассказать, обеспечить себе защиту, пока они не разберутся, что происходит на самом деле.

— Нет. Ни в коем случае.

Каэлиан отодвигает коробку подальше от меня, берет сердце голыми руками и заглядывает под него.

— Подожди.

Я зажмуриваюсь.

«Там ещё что-то есть?»

— Записка, — отвечает Каэлиан, как будто я озвучила свои мысли вслух.

Он протягивает записку мне, и я понимаю, что Каэлиан хочет, чтобы я сама открыла её. Нерешительно беру из его пальцев крошечную сложенную бумажку и разворачиваю её, видя знакомые куриные каракули, сделанные грязными черными чернилами.

«Четыре, пять, шесть,

Слышишь это? Твоё сердце колотится.

Время на исходе.

Сколько ещё минут пройдёт, прежде чем ты станешь моей?»

Бумага вырывается из моих пальцев, и я чувствую, как воздух накаляется от напряжения. Каэлиан комкает бумагу и засовывает в карман, а сердце кладёт обратно в коробку и запихивает её под мышку.

— Почему сердце? — спрашивает он твёрдым голосом. Как будто зол на меня. За что, чёрт возьми, Каэлиан зол на меня?

— Тик-так, как сердце? Он говорит, что моя жизнь — это одолженное время.

— Как думаешь, твой отец знает, кто это делает?

Содрогаюсь, ненавидя даже думать о нем. Я не видела его, не разговаривала с ним и даже не пыталась думать о нём годами. Знаю, что отец проведёт остаток своей жизни в тюрьме, но я не получила от него ни единого сообщения. Говорю себе, что мне всё равно, хотя это всего лишь очередная ложь.

— Нет. Не думаю.

И это правда. Мой отец — эгоист. Он заботился о своей секте, своих убийствах и своих женщинах. Любил ли он меня когда-нибудь? Этого я никогда не узнаю.

Он, вероятно, даже не подозревает, что на свободе разгуливает подражатель. А если и догадывается, держу пари, отец сходит с ума от этого. Мысль о том, что кто-то другой притворяется им. Это, должно быть, вызывает у него зуд.

— Думаю, тебе нужно поговорить с ним. Узнать, кто мог это сделать.

Я мотаю головой из стороны в сторону. Точно нет.

— Нет. Ни хрена.

Я разворачиваюсь и опускаюсь на сиденье своей машины. Я уже готова захлопнуть дверцу, когда Каэлиан хватает её, не давая захлопнуть.

— Каэлиан, мне нужно идти. Мои тётя и дядя были на взводе последние несколько недель, и мне нельзя опаздывать.

Я наблюдаю, как он смотрит на меня сверху вниз. Пристально смотрит и читает каждую маленькую мысль в моем мозгу. Каэлиан выглядит таким нервным, словно ему в спину воткнули нож.

— Почему у тебя такой вид?

Каэлиан пристально смотрит на меня сверху вниз.

— За тобой охотится серийный убийца, твои психованные тётя и дядя издеваются над тобой, и какой-то парень, накачанный стероидами, только что навалился на тебя всем телом и несколько раз захерачил по почкам, — кипит он, и, клянусь, его глаза горят красным. — Есть ещё какая-нибудь причина, которую ты хочешь добавить к списку причин, по которым я, блядь, сейчас так выгляжу?

Каэлиан выглядит таким злым. Таким чертовски злым, я и не подозревала, что у него могут быть такие эмоции. Каэлиан кажется таким пустым и замкнутым, и когда он выглядит таким разъярённым, я не знаю, как на это реагировать.

— Забей, — бормочу я.

— Я провожу тебя до дома. Подумай о том, чтобы повидаться со своим отцом.

Он видит моё лицо и обрывает меня, щёлкнув зубами.

— Это не для тебя, Рэйвен. Это ради других девушек, которые наверняка умрут, если мы не поймаем того, кто это делает. Сколько ещё сердец этот ублюдок собирается подарить тебе, прежде чем ты поймёшь, что нельзя просто сидеть и надеяться, что всё обойдётся?