Глава 1

Глава 1

Два месяца назад

Виктор Чаннинг

— Мы не можем так с ней поступить, — сказал Аарон, глядя мне прямо в лицо. Я пытался сдержать уродливую ухмылку от своих губ. Он не часто мне противостоит. Должно быть он правда любит Бернадетт.

Я почти усмехнулся, но сдержал эмоции в себе.

Конечно, он любит Бернадетт.

Мы все.

Но ни один из них не любит ее больше меня.

— Поступить так с ней? — эхом повторил Оскар, косо поглядывая на Аарона. Он сидел в первом ряду школьного театра, iPad в руке, как всегда проницательный и расчетливый. Чаще всего я позволяю ему придумать приз Хавок. Он понимает в цифрах и рискует так, как я никогда не буду. Я бы доверил ему свою жизнь.

Только… не сегодня.

Сегодня все будет немного по-другому.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал Аарон, отталкиваясь от реквизита позади него, чтобы встать рядом с краем сцены. Я посмотрел вверх на него, но, несмотря на то что он ростом добрых шесть футов, я не испугался. Больше меня уже ничто и никогда не напугает. Черт, я не чувствовал реального страха с пяти лет. — Мы должны Берн так, как ни должны были кому-то другому.

— Давай дадим ей что-то полегче, немного отшлепаем по заднице и отправим ее восвояси, — сказал Хаэль, снимая черную кожаную маску дьявола с пальцем Каллума и надевая ему на лицо. — Черт, я бы заплатил, чтобы надрать задницу директору Ванн за нее.

Я засунул пальцы в карман джинсов и облокотился спиной на сцену, делая вид, что размышляю над их словами. Признаю, когда Бернадетт влетела в меня в коридоре в первый день школы, открывая эти накрашенные ядовитым оттенком губы, чтобы позвать Хавок, я удивился. Потом обрадовался. Потом отчаянно, невероятно загрустил.

Потому что если она позвала Хавок, то это значит, что ей нечего терять. Это значит, что у бабочки которую я пытался освободить, больше нет крыльев. Я могу оставить ее, но она больше никогда не полетит. Вместо этого, если она хочет править этим миром, она должна будет делать это, ползая на животе, как змея.

Из меня вырвался грубый смех, когда я зажег сигарету и сделал длинную затяжку, а в театре раздается вишневый треск.

Я знаю все о змеях. Я сам — одна из них, ядовитый ублюдок, который знает где и когда выстрелить, чтобы нанести максимальные разрушения. Это то, в чем я специализируюсь сейчас, разрушая и распределяя кошмары.

«Виктор, ты одинокий, отчаянный мудак», — думаю я, когда Оскар издает звук отращения.

— Она пришла к нам, — сказал он, но я знал, что он такой же как и все мы. Он не хотел ее рядом, не так как хотел я. Никто не хотел ее рядом так, как я. — Мы должны, по крайней мере, дать ей достойную цену или наша репутация разрушена.

— Разве она не заплатила более, чем положено, за наше дерьмо? — спросил Кэл, его убитый голос похож на разбитую звезду. Там когда-то был свет, но сейчас… ничего кроме черной дыры.

Я нахмурился и поднял голову вверх. Аарон все еще смотрел на меня, всегда блять смотрел на меня. Он винил меня в том, что я увел его девушку. По мне, он должен был бороться сильнее, если он так сильно хотел ее.

— Попроси ее надрать задницу Кали Роуз-Кеннеди для нас, — он мрачно улыбнулся, а потом натянул маску на лицо. Не такое уж и сильное различие между маской и мужчиной, ни для кого из нас.

Мы все монстры.

И ты собираешься сделать Бернадетт такой же, не так ли, Виктор?

— Мы должны извлечь пользу из нее, — размышлял Оскар, будто он и вправду рассматривал эту гребанную цену. — Но я бы предпочел это, если бы она была как можно дальше от нас. Давайте заставим ее перевести, скажем, пятьдесят тысяч в товар. Такой же милый, как она, это не должно быть так сложно сделать к концу года.

В этот раз, когда я засмеялся, звук был громким и сильным, так что отдавался эхом вокруг темной сцены театра школы Прескотт. Неужели? Драгоценное время моей Бернадетт потрачено на продажу травки? Ни за что, пока я дышу. У моей девочки есть потенциал.

— Нет, я так не думаю, — сказал я, изучая свою сигарету. Я мог чувствовать, как сузились глаза Аарона на меня, еще до того, как повернуться. Он знал, какой я эгоист, как сильно я хотел девушку, которая должна была быть его. — Если Бернадетт хочет помощи Хавок, она должна стать одной из нас.

— Что?! — прорычал Аарон, когда я медленно повернул голову, чтобы посмотреть на него.

Слабая улыбка расцвела на моем лице. Он смотрел на меня так, словно хотел убить. Может и хотел, я не знаю, но это Хавок. Убив, становишься членом банды, умерев, выходишь из банды (кровью вошел, кровью вышел)^[1]. Кто знает, что может случится?

— Я хочу, чтобы Бернадетт Блэкберд стала… — я чуть не сказал «моей девушкой», но не сделал этого. Это ни для кого не честная цена. Все, что мы делаем, должно быть ради Хавок, выгодным Хавок. — Нашей девочкой, — Я потушил сигарету во встроенной пепельнице в одном из кресел театра. Настолько это место старо, что стулья не менялись с ранних девяностых. — Я хочу, чтобы она стала одной из нас.

— Ты, блять, спятил? — прорычал на меня Аарон, заметно трясясь. Он провел пальцами по своим каштановым волосам и посмотрел вниз на меня с жестокостью, переполнявшей его взгляд. — Ты не можешь желать ей такого, — Он шлепнул тыльной стороной одной руки по другой, чтобы подчеркнуть. — Ты не можешь хотеть для нее такого.

Я только покачал головой, поворачиваясь и ставя руки на край сцены. Без особых усилий, я поднимаю свое тело и переваливаюсь через борт, вставая на ноги перед ребенком, которого я защищал на детской площадке. Он прошел долгий путь с того времени, но для меня он навсегда останется Аароном-гребанным-Фадлером.

— Но я могу. И сделаю это, — Я улыбнулся. Признаться, это снисходительная улыбка, но я ничего не могу с собой поделать.

Когда дело касается Бернадетт Блэкберд, я не отличаюсь особой рациональностью. Однажды, в десятом классе, когда я делал вид, что ненавижу ее и лгал с каждым вздохом, Шелдон Эрнст пробормотал что-то о том, насколько сладкой на вкус должна быть ее киска.

Я бил его, пока он не мог стоять.

Потому что я ревновал.

И я влюблен.

Я всегда был влюблен в эту девушку.

Теперь, без какой-либо вины или сожаления, она может быть моей.

Я намерен довести дело до конца.

— Не делай этого, Виктор, — умолял Аарон, стиснув зубы, его руки были сжаты в кулаки по бокам. Я продолжал улыбаться ему. Если он хочет Бернадетт, ему придется сражаться сильнее этого. Неожиданно он опустился на колени и сложил руки вместе, будто при молитве. Это движение удовлетворило меня больше, чем должно было. Я должен был быть зол. — Пожалуйста. Не втягивай ее в этот бардак. Наши жизни никогда не были нормальным, а это все, чего она когда-либо хотела.

Я уставился вниз на него. Вероятно, он думает, что я холоден или безразличен. Но нет. Внутри начинает разрушаться то осторожное оцепенение, которое я поддерживал и разжигал годами. Я чувствую себя живым, как не чувствовал с момента, как запер эту девушку в своем шкафу.

Знает ли она, что раньше я прижимал руки к внешней стороне той двери, прислонялся ухом к дереву и закрывал свои глаза только, чтобы услышать ее? Когда она заплакала, я сломался. Когда она закричала, я разрушался.

— Ты же не собираешь вправду втягивать Бернадетт во все это? — спросил Каллум, но я не повернулся к нему. Вместо этого, мое внимание было на Аароне. Несмотря на его внешнюю привлекательность, он был тем, за кем мне надо было следить, из-за кого мне стоит беспокоиться.

Бернадетт любила его, возможно все еще любит. Держу пари, это уничтожит их обоих.

— Да ладно, босс, это заходит немного далеко, не находишь? — добавил Хаэль, но я и на него не смотрел. Он всегда действовал импульсивно, и даже если он может быть жестоким в драке, он слишком мягок к женщинам. В частности, к Бернадетт.

Я приседаю перед Аароном так, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Я думаю у Бернадетт есть шанс, — Рот Аарона открылся и закрылся в ответ на мое заявление, но на самом деле он ничего не сказал. Может дело в моих глазах? Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, у меня нет ни одной гребанной догадки, кто этот мужчина, смотрящий на меня в ответ. Мои карие глаза стали черными, как отражение моего сердца. — Мы старались, но знаешь, как говорят: если любишь кого-то, отпусти, и если он вернется, это твое навсегда.

— Это такой бред, — усердно сказал Аарон, на грани злых слез. Он хотел надрать мне задницу прямо сейчас больше, чем что-либо еще. Прошлой ночью, когда сжимал свой член в руке и представлял суженные зеленые глаза Бернадетт и пухлые губы, я сам хотел надрать себе задницу.

Она истечет кровью ради этого, ей будет больно.

Хотя, несомненно, она будет там, где ей место.

— Я настаиваю против этого, — сказал Оскар, вставая на край сцены, чернильные пальцы крепко обхватывают края iPad, как будто если он сожмет его достаточно сильно, это сотрет все чувства, которые он держит в ловушке внутри. — Последнее, что нам нужно в Хавок это кусок проблем с сиськами.

Я упираюсь локтями в колени, пока Аарон опускает руки на свои. Он весь трясется, в его глазах считается убийство. Он никогда не простит меня за это, но какая разница? Он не простил меня за то, что я попросил его бросить Бернадетт в десятом классе. Так какая разница теперь? Она никогда не будет по-настоящему принадлежать ему, не для себя.

— Бернадетт будет наша, — сказал я, используя только слово «наша», потому что парни — моя семья. Моя банда. Мы были здесь раньше, но Бернадетт — наше предисловие. Очевидно, она достаточно отчаянна, чтобы стать еще нашим эпилогом. Только… надеюсь, не нашим надгробным текстом. — Бернадетт будет принадлежать мне. — подчеркнул я, глядя Аарону в глаза.

Снаружи я, как всегда, спокоен. Внутри я черт побери горю.

Бернадетт, Бернадетт, Бернадетт.

Ее имя повторялось в моей голове, будто его зациклили, а мой член в джинсах стал твердым. Я сжимаю руки в кулаки, что Аарон заметил.