ГЛАВА 24

Рэйвен

11 лет

Солнце садится, небо становится туманно-оранжевым. Глаза тяжелеют, но я еще не готова ко сну.

И тут мой взгляд фокусируется на моих родителях в поле. Между холмами и нашим сараем на заднем дворе стоят мои родители с черным брезентом в руках.

На нем лежит их последняя жертва, голая и избитая. Я знаю, что мой отец недавно занимался с ней сексом, по белым сокам между ее ног.

Еще одна их вечеринка, которая заканчивается смертью. Кажется, что каждая их вечеринка заканчивается очередной ямой, вырытой на моем заднем дворе.

Я наблюдаю, как они копают, то и дело обмениваясь единственной имеющейся у нас лопатой. Другой стоит и смотрит, или курит сигарету, его пальцы окрашены в красный цвет, а остальная одежда — коричневая от грязи и копоти. Солнце — единственное, что освещает их в этот момент. Если они не закончат в ближайшее время и не похоронят ее, придется ждать утра, а это никогда не бывает хорошо.

Ночью хоронить плохо, слишком много диких животных в северных районах Калифорнии. Змеи, дикие кошки, все, что угодно, может притаиться вдалеке. Да и вонь на следующий день стоит ужасная. Только один раз они оставили тело до утра, и я знаю, что больше они этого не сделают.

На следующее утро тело было разорвано в клочья и воняло на весь наш двор. Сухой горячий воздух пустыни — не лучшее место для гниения трупа.

Они работают и работают, а я наблюдаю за ними до тех пор, пока мой локоть не начинает болеть о подоконник в моей спальне. На пальцах под ногтями задерживается красное пятно. Всего несколько часов назад я стояла над ее плачущим телом, вырезая на ее лбу свою фирменную ворону. На мольбу в ее глазах было больно смотреть, но я достаточно часто делала это, чтобы онеметь от криков и мучительных воплей.

Я в оцепенении смотрю, как они заканчивают свою яму. Мой отец вскакивает, бросает лопату на землю и наклоняется, чтобы схватить ее за руки. Мама нагибается, поднимая ее ноги, и они раскачивают ее взад-вперед, как скакалку, прежде чем их пальцы разжимаются, и она падает в яму.

Клянусь, я слышу, как ее мертвое тело ударяется о грязь со всего поля.

Мой отец хватает маму и глубоко целует ее. Мама обхватывает его за плечи, и это становится настолько интимным, что мне становится не по себе, и я опускаю глаза. Мне не нравится наблюдать за ними, когда они так себя ведут.

Я поднимаю глаза и вижу многочисленные отблески фар, приближающихся к дому.

Кто бы это мог быть? Сюда никто никогда не приезжает. Только если у нас не вечеринка.

Я наблюдаю за тем, как мои папа и мама отпускают руки, и даже отсюда я могу почувствовать их панику. Они начинают бежать к дому, их тела быстро двигаются в ночи, скрываясь в тени. Я уже слезла с кровати и вышла в коридор, когда родители ворвались через заднюю дверь.

— Рэйвен! Рэйвен, где ты? — проносится по дому панический голос моей мамы.

— Я здесь! — Плач мгновенно закипает в моей груди, когда мама бросается ко мне. Ее руки дрожат, обхватывая ее тело, а мой отец стоит прямо за ней, его глаза дикие, а кожа влажная от пота.

— Вы обе, выходите через заднюю дверь. Я за вами. — Его приказы властны и не оставляют места для споров. Я оглядываю свою комнату, размышляя, что мне взять и когда мы вернемся.

— Нет времени, Рэйвен. Иди с матерью. Прямо сейчас. — Мой отец толкает нас, буквально толкает по коридору и через парадную дверь. Мама идет открывать дверь, и как только мы погружаемся в ночь, отец останавливает нас. — Подождите. — Он наклоняется и целует и меня, и маму. — Я люблю вас. Вас обеих.

— Кэш, нет. — В голосе моей матери звучит предостережение. Что она знает, чего не знаю я?

Она начинает тянуть меня обратно в дом, но он толкает ее вперед.

— Я люблю тебя. Иди! — Он дает нам последний толчок, а затем захлопывает дверь перед нашим носом, закрывая ее за нами.

Мама тихо плачет, когда тянет меня во двор, за высокие кусты и траву. Проходит еще мгновение, прежде чем я слышу бум, и в ночи раздается

— Полиция! — Мама заталкивает меня за большой куст. Трава, поросшая сорняками, остро колет мои босые ноги. Воздух сухой, но прохладный, и я жалею, что на мне нет ничего больше, чем шорты и футболка.

Я сажусь на корточки, и мама обнимает меня сзади, пока мы смотрим на наш дом вдалеке. Он ярко освещен, по дому и двору ходят мужчины в тяжелой форме и касках. Из машин выпрыгивают большие собаки и тянут офицеров к сараю, а потом по всему двору.

Ко всем могилам.

Я не совсем понимаю, что происходит, но осознаю, что это плохо. Это все, чего мои родители никогда не хотели, и это происходит прямо сейчас.

Мама тихо плачет, когда отца вытаскивают из дома. Они ставят его на колени, сковывая руки наручниками за спиной. Его голова склонилась к грязи под ним, и слезы текут по моим щекам.

Он выглядит таким побежденным.

Один из них подходит к моему отцу, в его руке большая черная дубинка. Он замахивается назад, а затем вперед, и дубинка с такой силой хлещет отца по щеке, что тот летит через весь двор и падает на землю.

Мы с мамой задыхаемся, плачем, рыдаем, пока он долго лежит без сознания в нашем дворе. Пока они вытаскивали девушку из могилы, пока забирали вещи из нашего дома, пока вокруг всего нашего дома натягивали желтую ленту.

В конце концов они поднимают его на ноги и встряхивают, чтобы он очнулся. Они что—то обсуждают, и я не слышу ни слова из того, что говорит мой отец, хотя кажется, что они говорят бесконечно долго. Тела медленно начинают извлекать из земли, и я вижу, как отец понимает, что его поймали. У него большие проблемы.

Когда его запихивают на заднее сиденье полицейской машины, она начинает уезжать, но все остальные остаются. Интересно, ждут ли они нашего возвращения?

— Пойдем, Рэйвен. Мы должны идти. Они будут искать на мили вокруг нашего дома, когда взойдет солнце. Мы должны быть уже далеко.

С уставшими ногами и испуганным разумом я позволяю маме поднять меня на ноги, и мы уходим. Бежим в ночную даль. Это был последний раз, когда я видела свой дом, последний раз, когда мои ноги ступали по нашей земле.

Последний раз, когда мы были семьей.



Это было давно. Очень давно.

Почти целый год статей и новостей о моем отце и нашем ужасном доме. Моего отца окрестили «Убийцей Кроу». Ужасающее имя и ярлык, навешанный на наш дом и нашу семью. За мной и моей матерью началась охота, но нам удалось остаться в стороне. Остаться в тайне. Мама обрезала мне волосы, как мальчику, и покрасила их в рыжий цвет. Потом она тоже покрасила волосы и обрезала их, хотя у нее они не такие короткие.

Мы уехали из города, и из Калифорнии добрались до Невады и поселились за пределами Лас-Вегаса в маленькой квартирке. В ней даже нет спален, но это все, что моя мама может себе позволить, работая на ближайшей заправке.

Она... другая. Она не такая счастливая и не такая дружелюбная, как раньше. Она отстранилась от меня, за исключением тех случаев, когда она плачет и хочет обнять меня и не отпускать. Все свое свободное время она проводит за просмотром новостей о моем отце. Около месяца назад начался суд, и она до сих пор не может оторвать глаз от экрана. Она плачет каждый раз, когда камера показывает на моего отца — становясь взрослой, заплаканной, промокшей женщиной с кучей салфеток вокруг нее.

Я знаю, что ей не терпится узнать, что же произойдет.

Тридцать четыре трупа найдены на нашей территории. Насколько я знаю, ничего хорошего из этого не выйдет. Но они не знают, что трупов гораздо больше, и они похоронены не на нашей территории.

Но она все равно ищет все возможные фрагменты. Мой отец уже прошел через двух разных государственных защитников. Никто не хочет работать с серийным убийцей, который признается в убийствах. Кто объясняет, какие садистские вещи он совершал на протяжении многих лет.

Это большое слово. Садист.

Мой отец — садист.

Мне пришлось залезть в мамин телефон, когда она спала, чтобы найти это слово, но когда я его нашла, мне стало плохо на целый день. Мне не нравится, каким мрачным и злым рисуют моего отца. Я не знаю его как садиста. Я знаю его как человека, который укладывал меня на ночь и играл со мной по утрам.

Я определенно папина дочка. Я всегда была ближе к отцу, чем к матери. Она любит меня безоговорочно, но папа всегда любил меня больше, чем собственную жизнь. Наша любовь была особенной, и я знала это столько, сколько себя помню.

Я скучаю по нему.

Очень сильно скучаю. Я бы хотела, чтобы мы могли вернуться. Я бы сделала все, чтобы вернуться в наш маленький дом.

Но теперь я застряла в этом месте с матерью, которая, кажется, уже не существует и половины времени.

Я скатываюсь с кровати, вытягиваю руки на груди и встаю с дивана. Моя мама должна работать сегодня утром, а значит, у меня есть время до полудня, прежде чем я смогу что-то сделать. Мне велено оставаться дома. Я не хожу в школу. Я не выхожу на улицу и не играю с соседями.

Я остаюсь здесь и ни с кем не разговариваю, кроме мамы.

Я подхожу к телевизору и включаю его, и голоса новостей мгновенно разносятся по нашей маленькой квартире. Я уже собираюсь пойти на кухню, чтобы взять рисовых пирожных и съесть их на завтрак, как вдруг красное оповещение о срочных новостях останавливает меня на месте.

Вынесен вердикт по делу Кэша Кроу, «Убийцы Кроу».

Я едва моргаю, едва делаю вдох, ожидая этих слов. Мне хочется закричать и отправиться на поиски мамы. Я не хочу выяснять, что происходит с моим папой, без мамы. Если она узнает об этом на работе, я боюсь, что у нее случится психическое расстройство. Тогда люди могут узнать о нас.

Я очень не хочу снова пускаться в бега.

На экране появляется женщина в темно-розовом пальто и бело-розовом шарфе, обмотанном вокруг шеи. Ни один волос не выбивается из прически, когда перед ее лицом появляется огромный микрофон.

— Присяжные вынесли вердикт по делу «Штат Калифорния против Кэша Кроу, он же Убийца Кроу». Подсудимый был обвинен по тридцати четырем пунктам в умышленном убийстве первой степени. Двадцать пунктов обвинения в сексуальном насилии. Тридцать четыре уголовных дела о пытках. Тридцать четыре обвинения в...